Другая половина мира - Михаил Ахманов

— Хорошо, я передам ему твои слова. Джиллор опытный наком и предусмотрительный человек, он лучше нас знает, что и как делать на войне. Но я не вижу связи, родич. Поход на запад — это одно, а брачный союз с Арсоланой — совсем другое.

— Лишь Мейтассе, Провидцу, открыто грядущее… Я же могу сказать то, что сказал: будем готовы к любым неожиданностям. И придут они не только из тасситских степей; вспомни, что я говорил тебе про кейтабцев — о Кайбе и этом старом разбойнике О’Спаде, правителе Ро’Кавары.

— Да, я припоминаю… ты и сегодня толковал про них. Так ты в самом деле считаешь, что кейтабцы двинутся на восток, через Бескрайние Воды?

— Я в этом уверен. Ро’Кавара полнится слухами, их даже не скрывают от иноземцев. Во всяком случае, люди Фарассы и купцы из Очага Торговцев сходятся в одном: О’Спада строит новые корабли, большие суда из крепкого дуба, что могут плавать в Бескрайних Водах.

— Для грабежа или для торговли? — с интересом спросил сагамор. — Драммары или грузовые парусники?

— Ни то и ни другое. Новые корабли, невиданные! Под парусами, без гребцов… Впрочем, ты вскоре поглядишь на них у причалов Хайана.

— О! — Джеданна был изумлен.

— Они предложат нам союз, — уверенно, как о решенном деле, сказал старый аххаль. — И не только нам; я думаю, Арсолане тоже. А высокомерный Коатль обойдут с присущей кейтабцам хитростью… Они будут просить, чтоб светлорожденные взошли на палубы их кораблей, дабы поход совершался именем и по воле Шестерых. — Негромкий голос Унгир-Брена внезапно окреп. — Подумай, родич, захочешь ли ты участвовать в этом? И если захочешь, то кого пошлешь? И кого пошлет Че Чантар? Сына? Или?..

Последние слова повисли в воздухе подобно незримому мосту, соединявшему миг нынешний с мгновением грядущего. Недосказанное было ясно Джеданне; подняв лицо к небесам, он взвешивал слова аххаля, любуясь яркими огоньками, мерцавшими среди ветвей. Казалось, они были столь же близкими, как и цветы, — только протяни руку и сорвешь с неба звезду, но он знал, что чувства обманывают разум. Такое случается нередко, мелькнуло в голове; случается даже с людьми, прожившими вдвое дольше прочих. Мудрость и опыт не спасают от иллюзий.

Но в деле с этим походом кейтабцев иллюзиям не было места, туг требовался точный расчет. Как всякое из великих начинаний, восточный поход нес опасности и славу, убытки и выгоды, и сагамор сравнивал их, стараясь забыть, что в графе возможных потерь обозначена жизнь Дженнака. Пусть так, но и прибыль велика! Прежде, размышляя о младшем из своих сыновей, он полагал, что победоносная война и почетный брак помогут ему укрепиться, однако эти проверенные временем способы годились для наследника, но не для кинну! Это обстоятельство было новым — сравнительно новым, ибо Джеданна и раньше подозревал истину; теперь же, зная ее наверняка, он мог все продумать и взвесить. Опасности, да… Зато какая слава! Сколь блестящее начало жизни для юного кинну, наследника его Очага! Кроме того, поход обещал стать нелегким испытанием — вероятно, куда более нелегким, чем все интриги и происки завистливого Фарассы. Взгляд Джеданны спустился с небес; в неярком лунном свете он едва мог различить лицо своего родича. Ему показалось, что старик улыбается.

— Скажи, мудрейший, какое бы ты принял решение? Если бы речь шла о твоем сыне?

В ответ раздался негромкий смешок.

— У меня было много сыновей, владыка, но среди них не попадались ни кинну, ни наследники престола.

— Хорошо, я спрошу иначе: рискнул бы ты сам пересечь Бескрайние Воды? Вместе с кейтабцами, на новых их кораблях?

Три вздоха царила тишина, потом раздался звон опрокинутой чаши, и Унгир-Брен внезапно вскочил — с завидной резвостью, если учитывать его возраст. Откинув голову, выпрямив стан, он вскинул вверх руки, словно хотел дотянуться до Великой Пустоты Чак Мооль, до вечного занавеса мрака, расшитого самоцветами звезд, что простерся сейчас над дремлющим садом, над огромным дворцом, над Серанной и всем Уделом Одисса, погруженным в сон. Теперь лицо жреца было освещено луной, и сагамор разглядел, что губы его беззвучно шевелятся; замерев в первой из поз, в которых надлежало беседовать с богами, он словно позабыл о сидевшем рядом Владыке Юга.

Скрывая изумление, Джеданна спросил:

— Что ты делаешь, родич? Молишься? Почему? Ты расслышал мой вопрос?

— Разумеется, повелитель! И я благодарю Шестерых — за слова, что они тебе подсказали. Какая мысль! Какая превосходная мысль! И как же я сам не додумался до такого? Вместе с кейтабцами и твоим Дженнаком… на восход солнца… на новых кораблях… Клянусь великими странствиями Сеннама! Я еще не настолько стар, чтобы отказать себе в подобном удовольствии!

Когда шаги верховного жреца стихли, Джеданна поднялся и покинул сад. Он миновал свой личный хоган, отметив, что на мерной свече уже начало оплывать шестнадцатое кольцо; затем вышел в широкий и длинный проход, тянувшийся до самой Старой Башни. Стены его были облицованы панелями из розового и черного дерева, и через каждые десять шагов на них висели большие ковры, а меж ними — раскрашенные керамические маски предков, озаренные светильниками под колпаками цветного стекла. Рядом замерли стражи, избранные воины охранной санры Очага Гнева; багровые отблески играли на их полированных доспехах из черепашьего панциря, с чеканной головкой сокола на левом плече. Воины стояли парами: один — с обнаженным мечом, второй — с арбалетом, напоминавшим толстое короткое копье, перечеркнутое упругим стержнем лука. Тридцать человек дежурили в этом проходе каждую ночь, охраняя покой ахау, его сыновей и немногих наложниц, которых он изредка призывал к себе; и еще полторы сотни вышагивали сейчас вдоль стен и дворов, мимо лестниц, зеленых оград и каменных башен дворца. Сейчас Джеданна не думал о них; каждый должен исполнять порученное дело, как то записано в Кодексах Долга, Чести и Ритуалов. Земледельцы выращивают маис и плоды; рыбаки, кормящиеся от щедрот моря, добывают рыбу и раковины; ремесленники готовят оружие, делают сосуды из глины и стекла, мнут и укрепляют кожи; купцы торгуют — к своей пользе и процветанию Великого Очага; воины охраняют и сражаются, а сагамор правит. Таков порядок вещей в Одиссаре — и, хвала Шестерым, он неизменен уже не первую сотню лет.

В самом конце коридора, у массивных бронзовых врат, что вели в Старую Башню, ковры блистали особо яркими красками. Джеданна взглянул налево, на полотнище в цветах Сеннама, сплетенное из перьев кецаля и керравао: под голубым небом тянулись вверх синие волны, раскачивая фиолетовый корпус галеры с пепельным парусом. Он посмотрел направо, где крохотные золотистые перышки колибри складывались в узор маисовых полей и фруктовых рощ — точь-в-точь как на равнине, что лежит к западу от дворцовых стен. Зеленое и золотое, золотое и зеленое, приятные глазу цвета Арсолана и Тайонела, соединенные искусством мастеров… Рядом с изумрудно-золотистым ковром тоже горел светильник — у посмертной маски прародителя Варупы; под ним стояли воины, весело поблескивали отделанные перламутром двери, но за их створками таилась пустота. Когда-то в этом хогане жили дочери Джеданны, все шестеро, одна за другой — и так же поочередно уехали в чужие края, к своим светлорожденным супругам; затем эти покои выбрала для себя Диралла, последняя из женщин, которых он любил за свою долгую, очень долгую жизнь. Но она скончалась, не подарив ему дочерей, и облик ее в памяти Джеданны уже начал подергиваться дымкой забвения.