На острие меча - Богдан Сушинский

Сильная молния отпечаталась на оконном стекле как раз в то мгновение, когда де Рошаль занес саблю, чтобы опустить ее на седовласую голову старухи. Однако Гяуру показалось, что молния вспыхнула не за окном, а здесь, в зале, пронзив его своды и пол, опалив при этом клинок квартирмейстера.

Все, кто был в это время в трактире, в том числе и Гяур, вздрогнули. Лишь де Рошаля, казалось, уже ничто не в состоянии было остановить. Он не мог опустить саблю без удара, даже если бы молния поразила его самого.

Дважды пытался он убить Ольгицу, и дважды лезвие сабли входило в ребро стола справа от нее. Будто какая-то неведомая сила отводила его руку от мести, от греха. И при этом каждый раз молния ударяла прямо в окно, хотя еще несколько минут назад ничто не предвещало грозы и никто не слышал ни грома, ни шума дождя.

Когда же майор взмахнул саблей в третий раз, она вдруг со звоном упала на пол позади него.

Сирко, Гяур и их спутники оцепенело ждали развязки этого страшного поединка. Горожане же сидели, словно привидения.

Не по своей воле упустив на пол саблю, сам де Рошаль тоже какое-то время неподвижно стоял напротив Ольгицы, затем в ужасе попятился к столу, за которым стояли приведенные им офицеры.

– Ведьма, – в ужасе прошептал он. – Эта слепая старуха – ведьма! Они обе ведьмы. Их нужно сжечь на костре! – истерично заорал он. – На костре! Обеих! Посмотрите на эту слепую: это и есть ведьма!

– О нет, пани Ольгица, прошу прощения, не ведьма, – подобно удару молнии, прозвучал в мертвенной тишине трактира на удивление спокойный, будничный голос Ялтуровича. При этом он поднял саблю и на всякий случай передал ее Сирко, полагая, что уж этот-то суровый полковник не позволит майору еще раз воспользоваться ею для нападения на женщин.

– Она страшнее ведьмы! – почти прорычал де Рошаль.

– Разве что для вас, – стоически возразил хозяин трактира. – Поэтому не спорю. Но все мы хорошо знаем, кто она такая. Она – просто Ольгица.

55

Возможно, происшествие в трактире на этом и закончилось бы. Через несколько дней его пересказывали бы уже как легенду, созданную самим Ялтуровичем, тщетно пытавшимся доказать всем и каждому, что его трактир лучший на Подолии, а все высокие гости его прибывают исключительно из Варшавы. А что какой-то там пьяный майор-француз не сумел с двух ударов попасть саблей в голову старухи – так ведь на то воля Божья. Каких только чудес не случается в трактире после нескольких кубков крепкого венгерского вина! Да и кто свидетель всему этому: знаменитые каменецкие пьяницы? То ли приснилось, то ли померещилось. Правда, были еще какие-то случайно прибившиеся в эти края офицеры-славяне, так ведь где они теперь, что и кому способны поведать?

Да, очевидно, на этом все и закончилось бы. Де Рошаль вынужден был бы усмирить гордыню, запив ее кубком хорошего вина; Сирко и Гяур – простить французу его горячность, а слепая Ольгица и ее дочь Власта – удалиться из трактира восвояси, дабы не накликать новый приступ гнева. Но…

– Власта, – вновь прозвучал уже знакомый всем голос старухи-провидицы, раз услышав который, трудно было спутать. – Попроси-ка того худощавого офицера-казака… Да-да, что вошел вслед за французом. Попроси его подойти к нам.

– Что вошел вслед за французом? – задумчиво переспросила девушка, поскольку сама она не обратила внимания на то, кто именно из офицеров первым переступил порог трактира.

– А теперь принял от трактирщика саблю, – уточнила пророчица.

– Ах, этого. – Власта робко взглянула на все еще растерянно стоявшего между столами де Рошаля и направилась к Сирко. – Это она вас, ясновельможный, – обратилась к полковнику. – Пани Ольгица просит подойти к ней, если изволите.

– Это еще зачем? – оглянулся Сирко на своих спутников, уже давно поднявшихся из-за стола, но так и не решающихся вновь опуститься на свои места. Он тоже опасался, как бы приглашение старухи не закончилось каким-либо из ее колдовских фокусов. Не хватало только стать предметов насмешек офицеров.

– Подойдите, подойдите, – мягко подтолкнула его Власта. – Вам стоит выслушать ее. – И, отняв у полковника, как у заигравшегося мальчишки, саблю, передала ее… квартирмейстеру. – Кажется, это ваша, мсье, – вдруг произнесла она по-французски. – Только упаси вас дьявол поднять ее еще раз на кого-либо в этом трактире.

Майор взвесил саблю в руке, и девушка почти инстинктивно ощутила, какая неистребимая ненависть переливается сейчас из жил этого человека в холодную ярость его клинка.

Совершенно не испугавшись этого, Власта решительно посмотрела ему в глаза и смотрела до тех пор, пока де Рошаль не швырнул саблю в ножны.

– Ольгица ждет вас, – напомнила она Сирко, напряженно следившему за еще одним странным поединком.

Повинуясь, полковник без особого энтузиазма приблизился к столу Ольгицы и едва заметно склонил голову.

– Я весь перед тобой, трезвый и покаянный. Как на страшном суде.

– Мудро говоришь. И дела твои будут мудрыми, – теперь уже негромко, ибо все сказанное ею с этой минуты должно было интересовать и касаться только его, произнесла Ольгица. – Вот что я скажу тебе, воин-казак: в этот трактир еще не входил человек с такой судьбой, как у тебя.

– У каждого своя судьба, – осмелился заметить Сирко, но Ольгица словно бы не расслышала его.

– Это я тебе говорю! – добавила она громче. – Ни ты, Ялтурович, ни все вы, остальные, не знаете и не можете знать, – с величием королевы, зачитывающей монарший вердикт, объявила ясновидящая, – что в этот трактир еще не входил человек с такой судьбой, как судьба этого воина-казака.

Гяур и Радзиевский скептически переглянулись, как-то слишком уж неуместным показалось им это пророчество, несвоевременным и наивным.

– Да-да, не ухмыляйтесь. Ты, полковник, станешь великим воином. Единственным за всю историю Украины полководцем, который выиграет более полусотни [28] крупных битв, не проиграв при этом ни одной.

– Не срами перед людьми, старуха, – взмолился Сирко.

– Так вот, ты будешь единственным. И все же твой неблагодарный народ умудрится забыть тебя. Даже тебя. Как забыл и забудет сотни других героев. Ибо таков этот народ.

Де Рошаль демонстративно расхохотался. Самообладание опять вернулось к нему, но лишь вместе с гонором и презрением ко всем тем, кто не вызывает в нем какого-либо иного чувства, кроме презрения.

– Полсотни битв! Не проиграв ни одной! Выжившая из ума нищенка!

– Не обращай внимания на слова этого француза, полковник.

56

Ольгица замолчала, Сирко тоже не проронил ни звука. Весь трактир погрузился в напряженное безмолвие.

Сама собой вскрикнула и мгновенно заглохла струна на скрипке одного из музыкантов.

Прогремел гром, словно сто осадных ядер разом взорвалось под сводами строения.

Все посмотрели на окна. Молнии не последовало. Мало того, небо за окнами по-прежнему оставалось ясным и солнечным. Ни намека на дождь, а тем более – на грозу. Все долго смотрели то на окна, то на пророчицу, и многие в страхе крестились, ожидая нового раската карающего небесного грома.

– Жаль, ясновидящая, что для того, чтобы убедиться в правдивости твоего предсказания, понадобится вся жизнь, – проговорил Сирко. – А то бы я охотно поверил ему. Охотно и признательно.

– Потому ты никогда и не ходишь ни к прорицательницам, ни к гадалкам, что не способен поверить им.

– Истинно так. И сейчас не способен. Не хочу верить, чтобы люд наш мог забыть полководца, выигравшего столько битв. Пусть даже не обо мне это сказано.

Грома все не было и не было. А люди все крестились и крестились. Забыв о вине и яствах, крестились они на ясное летнее солнце.

– Я ведь объяснила: таков твой народ. Такова его судьба. А что касается того, что понадобится жизнь, дабы проверить мое предсказание… Зачем так долго ждать? Сейчас ты привел в Каменец лишь небольшой отряд…

– Об этом знает весь город.

– Но не весь город знает, что очень скоро ты поведешь в пять раз большее войско свое за три земли отсюда. И одержишь там неожиданную для всех победу в первом же сражении.

– За три земли, говоришь? За три так за три, – снисходительно кивнул Сирко, из чистой вежливости не решаясь возражать Ольгице, подвергая ее слова сомнению.

– Такую победу, – вдохновенно продолжала пророчица, – что после нее о тебе заговорят во всех землях. Все короли и рыцари будут знать имя твое – вот чего будет стоить победа в этом сражении.

Сирко вновь вежливо улыбнулся. Он по-прежнему чтил старость Ольгицы.

– «Если такое и произойдет, то предсказать это невозможно», – подумал ты сейчас, – не унималась старуха. – Ведь подумал же?

– Истинно так, – взволнованно согласился Сирко. – Ты слово в слово повторила то, что я только что намыслил себе.

– Зачем? – с нескрываемой иронией спросила Ольгица. – Бога этим откровением не удивишь. Скорее рассмешишь, как только что меня.