Багдадская встреча - Агата Кристи

– Исчезла? Где?

– В Лондоне. Словно сквозь землю провалилась.

– И никто не знает, куда она делась?

– Дэйкин, возможно, знает.

Но и Дэйкин не знает. Виктории это известно, а Эдварду нет. Где же Анна Шееле может быть?

Виктория спросила:

– И у вас даже предположений нет?

– Есть некоторые предположения, – ответил Эдвард.

– Какие?

– Анна Шееле во что бы то ни стало должна присутствовать на конференции в Багдаде, а начало конференции, как ты знаешь, назначено через пять дней.

– Так скоро? Я понятия не имела.

– Мы держим под надзором все въезды в страну. Она, конечно, приедет не под собственным именем. И не на правительственном самолете. У нас есть каналы, по которым мы в этом удостоверились. И мы проверили все списки частных пассажиров всех авиалиний. На «Британской заграничной авиации» зарегистрирована некая Грете Харден. Мы прошлись по ее данным в Англии – такого человека не существует. Имя вымышленное, указанный адрес неверный. Наше предположение, что Грете Харден это и есть Анна Шееле. – Он добавил: – Ее самолет прибывает в Дамаск послезавтра.

– И что потом?

Эдвард вдруг заглянул ей в глаза.

– А что потом, зависит от тебя, Виктория.

– От меня?

– Ты займешь ее место.

Виктория тихо сказала:

– Как с Рупертом Крофтоном Ли.

Сказала почти шепотом. При той подмене Руперт Крофтон Ли был убит. И теперь, по-видимому, тоже подразумевается, что Виктория выйдет на замену, а Анну Шееле, или Грете Харден, убьют… Но если она и не согласится, Анну Шееле все равно должны убить.

А Эдвард ждет ответа. И если он хоть на мгновенье в ней усомнится, тогда она, Виктория, умрет – и умрет, не успев никого ни о чем предупредить.

Нет, надо соглашаться и при первой возможности оповестить мистера Дэйкина.

Она сделала глубокий вздох и сказала:

– Я? Я… Но я же не сумею, Эдвард! Меня сразу разоблачат. Я не умею говорить американским голосом.

– Анна Шееле говорит почти без акцента. И потом, у тебя будет ларингит.[129] Это подтвердит один из лучших здешних врачей.

«У них всюду свои люди», – подумала Виктория.

– А что я должна буду делать? – спросила она.

– Прилетишь из Дамаска в Багдад под именем Грете Харден. Немедленно сляжешь в постель. И получишь от нашего уважаемого доктора разрешение подняться только перед самым началом конференции. А там представишь документы, которые привезла с собой.

– Настоящие документы?

– Конечно нет. Мы их подменим.

– И что в них будет?

Эдвард усмехнулся:

– Неопровержимые доказательства колоссального коммунистического заговора в Америке.

«Ишь как ловко придумали», – мелькнуло в голове у Виктории. Вслух она только спросила:

– Ты, правда, думаешь, я справлюсь, Эдвард?

Ее искреннее волнение вполне отвечало роли, которую она сейчас играла.

– Уверен. Ты, я заметил, так смачно притворяешься, просто невозможно не поверить.

Виктория сокрушенно вздохнула.

– Но как вспомню про Клиппсов – я чувствую себя последней дурой.

Он самодовольно рассмеялся.

«Только и ты тоже последний дурак, – злорадно подумала Виктория, сохраняя на лице маску восхищения, – если бы ты тогда в Басре не сболтнул насчет епископа, я бы не разгадала твой обман». Потом она спросила:

– А доктор Ратбоун?

– Что – доктор Ратбоун?

– Он просто вывеска?

Эдвард насмешливо скривил губы:

– Ратбоуну некуда деваться. Знаешь, что он делал все эти годы? Присваивал себе три четверти пожертвований, которые поступают в его организацию со всех концов света. Такого мошенника мир не знал со времен Хорейшио Боттомли.[130] Нет, Ратбоун полностью у нас в руках – мы ведь в любую минуту можем его разоблачить, и он это знает.

Но Виктория вдруг почувствовала признательность к этому старику с благородным высоким лбом и с низкой корыстной душой. Может, он и жулик, но по крайней мере не безжалостный – он хотел, чтобы она вырвалась от них, пока не поздно.

– Все работает на пользу нашему Новому Порядку, – произнес Эдвард.

«А Эдвард, который кажется таким нормальным, на самом деле сумасшедший! – вдруг поняла Виктория. – Наверно, человек не может не сойти с ума, если берет на себя роль бога. Говорят, что главная христианская добродетель – смирение. Теперь понятно почему. Смирение позволяет сохранять разум и оставаться человеком…»

– Пора, – сказал он. – Надо доставить тебя в Дамаск и разработать план действий на послезавтра.

Виктория живо вскочила. Только бы выбраться из этого Девоншира и снова очутиться в людном Багдаде, в отеле «Тио», под крылышком у шумного, приветливого, любезного Маркуса, и Эдвард будет не так страшен. Ей предстоит двойная роль: надо по-прежнему обманывать Эдварда, изображая собачью преданность, и в то же время тайно сорвать его планы. Она сказала:

– Ты думаешь, мистер Дэйкин знает, где Анна Шееле? Может, мне попытаться разузнать? Глядишь, он обмолвится.

– Вряд ли. К тому же ты Дэйкина не увидишь.

– А он велел мне сегодня вечером к нему зайти, – без зазрения совести соврала Виктория, ощутив холодок в спине. – Ему покажется странно, что я не явилась.

– Теперь уже неважно, что ему покажется. У нас уже все продумано. – Он добавил: – В Багдаде тебя больше не увидят.

– Но, Эдвард, в «Тио» все мои вещи! Я номер сняла.

Шарф, бесценный шарф.

– Твои вещи тебе больше не понадобятся пока. У меня для тебя готова другая одежда. Поехали.

Они снова уселись в автомобиль. Виктория думала: «Можно было ожидать, что Эдвард больше не допустит моей встречи с мистером Дэйкином, после того как я его уличила, не такой же он все-таки дурак. Он верит, что я от него без ума, в этом он, по-моему, не сомневается, но, конечно, рисковать не станет».

Она спросила:

– А если меня начнут искать, когда увидят, что я не появляюсь?

– Мы это уладим. Официально ты попрощаешься со мной на мосту и отправишься навестить знакомых на западном берегу.

– А на самом деле?

– Потерпи – увидишь.

Виктория замолчала, и они покатили, трясясь и подскакивая, по камням, между пальмовыми стволами, по мосткам через оросительные канавы.

– Лефарж, – буркнул себе под нос Эдвард. – Что, черт возьми, хотел Кармайкл этим сказать?

У Виктории испуганно заколотилось сердце.

– Ах да, – проговорила она. – Забыла тебе сказать. Может, это неважно, не знаю. К нам на раскопки в Тель-Асвад приезжал человек, которого звали месье Лефарж.

– Что? – Эдвард так всполошился, что чуть не остановил автомобиль. – Когда?

– Ну, не знаю, примерно с неделю назад. Говорил, что едет с раскопок в Сирии, там месье Парро, кажется, копает.

– А два француза, Андре и Жюве, при тебе не появлялись?

– Как же, – ответила Виктория. – У одного еще заболел живот, он ушел в дом и лег.

– Это были наши люди, – сказал Эдвард.

– А зачем они приезжали? Меня искали?

– Н-нет. Я понятия не имел, где ты. Но Ричард Бейкер находился в Басре одновременно с Кармайклом. Была мысль, не передал ли Кармайкл что-то Бейкеру?

– Он жаловался, что у него в вещах рылись. Нашли они что-нибудь?

– Нет. Ты постарайся вспомнить, Виктория, месье Лефарж приезжал до этих двоих или позже?

Виктория отчаянно наморщила лоб, соображая, какой образ действий приписать мифическому месье Лефаржу.

– Это было… Да, точно, накануне того дня, когда приезжали они, – наконец заключила она.

– И что он делал?

– Ну что? Пошел на раскопки с профессором Понсфутом Джонсом. А потом Ричард Бейкер увел их в дом смотреть ценные находки.

– Значит, пошел в дом с Бейкером. И они разговаривали?

– Наверно. Не станешь же рассматривать разные интересные предметы в полном молчании, правда?

– Лефарж, – задумчиво повторил Эдвард. – Что еще за Лефарж? Почему у нас на него ничего нет?

Викторию так и подмывало ответить: «Он родной брат миссис Харрис».[131] Но она сдержалась. Очень это удачно она придумала месье Лефаржа. Он теперь уже ей ясно представлялся – такой хилый, болезненный молодой человек с усиками и черными волосами. И когда Эдвард попросил, она описала его точно и подробно.

Автомобиль уже ехал по окраине Багдада. Но вот Эдвард свернул на улицу, застроенную виллами в псевдоевропейском стиле, с балконами и садиками. Перед одной из вилл стоял большой загородный автомобиль. Эдвард остановился позади него, и они с Викторией вышли и поднялись по ступенькам на крыльцо.

В дверях их встретила сухощавая смуглая женщина, Эдвард заговорил с ней по-французски, и притом очень быстро, так что Виктория, знавшая французский не ахти как, поняла только общий смысл: вот эта девушка, и перемены должны быть произведены немедленно.

Француженка обратилась к Виктории и вежливо пригласила ее следовать за собой.

Она привела ее в спальню, там на кровати было разложено облачение монахини. По знаку француженки Виктория все с себя сняла, надела грубую шерстяную рубашку, а поверх – темную ризу в широких средневековых складках. Француженка приладила ей на голову монашеский плат. Виктория украдкой взглянула в зеркало: бледное простое личико в обрамлении пышного белого платка, мелко собранного под подбородком, выглядело каким-то неземным и невинным. Француженка надела ей на шею нитку деревянных четок. И после этого ее, шаркающую по полу подошвами слишком просторных грубых башмаков, вывела к Эдварду.