На всю жизнь (повести) - В. Подзимек

— Могу поспорить на что угодно, что вы уже и не вспомните, когда последний раз были у врача, — сделал я попытку приблизиться к сути дела.

Выражение лица Томашека сразу же изменилось. Он изучающе посмотрел на меня и проговорил:

— Как это мне сразу в голову не пришло?! Жена попросила тебя поговорить со мной по душам. Она каждый день надоедает мне с этим врачом. А теперь нашла союзника. Но ты не вмешивайся в это. Я лучше знаю, что мне нужно.

— Человек не имеет права пренебрегать своим здоровьем, — заметил я. — А может быть, и своей жизнью.

— Именно об этом и идет речь. Я тот человек, для которого минута, когда он начнет ходить по госпиталям и соблюдать всякие диеты, будет означать конец. Ведь я, Петр, был у врача всего лишь один раз — когда мне в детстве во время футбольного матча сломали руку. Лечение гриппа я всегда оставлял на воскресенье. Пропотею как следует, и в понедельник я уже на работе.

— Так бывало. Но сейчас-то ваш возраст… — попытался я возразить.

— Именно из-за своего возраста, я радуюсь каждый день, что могу быть чем-то полезен. К старости начинаешь это особенно ценить. Так что брось это, Петр. Конечно, у тебя есть и другой путь. Можешь доложить командиру полка, что, будучи больным, я отрицаю это и прикидываюсь здоровым. Покажешь себя принципиальным человеком, только это ни к чему не приведет. Мне ты этим не поможешь, а наоборот. Ну, так как ты поступишь?

— Никак, товарищ подполковник. Вы не маленький мальчик, чтобы не знать, что нужно делать.

— Мудрые слова, — ответил он. — Значит, теперь мы можем идти домой, не так ли?

— Да, пойдемте домой, — согласился я, и мне стало грустно. Ему, кажется, тоже. По пути в городок мы молчали, и я не знал, правильно ли я поступил или нет. Но что-то мне подсказывало, что скорее неправильно.

Завершился призыв, и к нам пришли молодые солдаты. Парни, способные горы своротить, и слабачки, сгибавшиеся под тяжестью автомата. Индра с энтузиазмом выяснял, кто из них играет в футбол, но, очевидно, был разочарован.

— Слабачки, — констатировал он. — Одни маменькины сынки. Без Гоштялека мы вряд ли удержимся в областной лиге.

При этих словах он укоризненно взглянул на меня. Это означало, что Индра до сих пор не может простить мне срыв Гоштялека.

Через два дня в рамках батальона проходило собрание молодых солдат — членов Союза молодежи. Комната политпросветработы была переполнена. Это означало, что среди молодых воинов довольно много членов Союза молодежи. Нас, представителей командования, тоже было немало. Три председателя ротных молодежных организаций, Индра и ваш покорный слуга. То есть и неискушенный математик легко бы подсчитал: всего пять человек.

Сначала я рассказал об основах работы молодежной организации в армии. Мне было ясно, что об этом им уже говорили во время призыва, но я все же счел необходимым повторить еще раз.

Потом я сказал, что служить в нашем батальоне для них почетно, потому что он хороший, а с их помощью станет еще лучше. Довольно долго я говорил о вопросах примерности членов Союза молодежи в боевой и политической подготовке.

После меня выступил Индра. Он говорил о требовательности воинской службы, о том, что он не допустит, чтобы кто-либо увиливал от выполнения своих обязанностей.

Поставив задачи по боевой и политической подготовке на ближайший период, он завершил свое выступление призывом, чтобы члены Союза молодежи поддерживали своего командира.

У меня сложилось ощущение, что мы ничего не забыли, что все необходимое было сказано и можно ожидать, когда начнется оживленная дискуссия.

Из этого ощущения меня не смогло вывести даже то, что после перехода к дискуссии не поднялась ни одна рука. По своему опыту я знаю, что такое длится довольно долго, пока не осмелится кто-либо первый. На этот случай в свой репертуар я включил шутку, что если никто не хочет быть первым, то может начать вторым, чтобы мы зря не тратили время. Я знал, что не так уж это остроумно, но иногда помогает.

Так вышло и на этот раз. Полный молодой солдат поинтересовался, как будет с выходными и увольнениями. После его вопроса все присутствующие заерзали на местах, а их уши превратились в локаторы. По крайней мере, мне так показалось. Я очень подробно процитировал абзацы соответствующих уставов и наставлений и не забыл добавить, что увольнение заработать не так-то просто, его надо еще заслужить.

Другой из новобранцев попросил объяснить понятие «внеочередное увольнение» и поинтересовался, имеют ли в этом преимущество женатые перед холостыми. При этих словах он демонстративно поднял левую руку, на которой блеснуло обручальное кольцо. Этот вопрос я тоже разъяснил довольно подробно, но от меня не скрылось, что по комнате прошла волна разочарования.

Потом было задано еще несколько вопросов, касавшихся увольнений. У меня сложилось впечатление, что все новобранцы с удовольствием прямо завтра пошли бы в увольнение.

Кто-то также поинтересовался, имеется ли в подразделении усилительная аппаратура для вокально-инструментальной группы. Я заверил, что мы с радостью поддержали бы такую группу и создали бы благоприятные условия для ее работы. Но солдат настаивал, чтобы ему ответили, какая именно имеется аппаратура. Мне со стыдом пришлось признать, что в этом отношении подразделение не может оказать помощь, и я высказал скромную надежду, что играть и петь можно и без децибелов. По выражению лица солдата, задававшего вопрос, можно было понять, что все сказанное мною — несусветная глупость.

Затем выступали секретари ротных молодежных организаций. Они говорили о возможностях проведения культурно-массовых мероприятий в роте, о хорошей работе технических кружков, о помощи членов Союза молодежи в политической подготовке, в проведении стрельб. И хотя они говорили конкретно и с воодушевлением, их выступления не встретили отклика у новобранцев.

Я закрыл собрание с чувством огорчения.

В жилом городке я встретил подполковника Томашека.

— Иду на собрание городского комитета, — сообщил он и, посмотрев мне в глаза, понял, что меня что-то беспокоит. — Ну, рассказывай, — предложил он мне.

Я довольно подробно рассказал ему о ходе собрания.

— А чего же ты ожидал? — спросил он, когда я закончил свой рассказ.

— Они не проявили никакого интереса к воинской службе, — сказал я разочарованно.

— Им хотелось услышать ответы на те вопросы, которые их сейчас больше всего волнуют. Должен признаться, что меня больше бы удивило, если бы они выступали с обязательствами стать отличниками боевой и политической подготовки или пообещали бы в период службы не иметь дисциплинарных проступков. Это не было бы нормальным. — О службе в армии они пока еще знают очень мало. Остальное тоже придет. И тем быстрее, чем лучше вы будете с ними работать.

Боясь опоздать на собрание, Томашек заспешил, и я остался наедине с нахлынувшими на меня мыслями. «Он во всем прежде всего ищет положительное», — подумал я, когда мы расстались. А спросить его, был ли он у врача, я не отважился.

В армию были призваны и выпускники высших учебных заведений, из которых следовало подобрать политический аппарат батальона.

Не теряя времени, я, едва старшины рот решили все свои вопросы, сразу же собрал выпускников. Будучи в свое время секретарем полкового комитета ССМ, я на собственном опыте убедился, как много зависит от бывших студентов и какую важную роль они могут сыграть в политической работе. Представление о библиофилах в очках создавали только двое из них, то есть половина — свободник Пражак и свободник Беран. Десатник Микеш, которого предполагалось рекомендовать секретарем батальонного комитета ССМ, и десатник Стропек были поменьше ростом, но выглядели крепышами.

Я предложил им высказаться первыми. Об их профессии и о том, как они представляют свою работу в армии. И узнал много интересного. Они обучались на военной кафедре не зря. Им было ясно, чего от них ожидают, и они хорошо понимали, какие задачи стоят перед армией. Однако во мнениях о методах работы они значительно расходились. Десатник Микеш — экономист, опытный студенческий вожак — представлял воинскую службу отчасти как постоянное собрание Союза молодежи.

Прошло немало времени, прежде чем мне удалось убедить его, что союзной работой необходимо заниматься в свободное время и что молодежные организации должны прежде всего воспитывать членов своей организации. У него также было несколько искаженное представление об армии — он считал, что это нечто вроде общегодовой культурной программы «Пражская весна», и был искренне огорчен, что в подразделении нет симфонического оркестра. Я заверил Микеша, что мы ни в коем случае не будем чинить каких-либо препятствий, если у молодежи появится интерес к серьезной музыке.