На всю жизнь (повести) - В. Подзимек

Я не отношусь к числу таких активистов, поэтому посетил только новоиспеченного надпоручика Грона, политработника соседнего батальона. При этом я выслушал несколько ободряющих фраз о том, что год пролетит незаметно и я тоже стану надпоручиком. Мне пришлось заранее выпить за свое будущее повышение в звании и съесть несколько бутербродов, которыми наш район обильно снабжала жена Ванечека, чем значительно ускоряла выполнение плана розничной торговли.

Выйдя от Грона, я на мгновение заколебался, не посетить ли мне и других счастливчиков, но потом все-таки решил не делать этого. Кто-то мог бы подумать, что я отношусь к той категории людей, которые чувствуют запах открытой бутылки и на большом удалении. Вернувшись домой, я сменил Лиду и остался с детьми, чтобы и она могла сходить к Гроновым. Когда она уходила, я успел ее предупредить, чтобы она сегодня воздержалась от оценок их дочери, ее ученицы. Я говорил настойчиво, но, думаю, напрасно.

Было начало октября. Вечер стоял довольно теплый. Я вышел на балкон и прислушался к песням, доносившимся со всех сторон. Такое разрешалось только в этот день и на Новый год. В другое время мы чрезвычайно немилосердны к нарушителям тишины в вечернее и ночное время. Совсем не потому, что мы — сухари, а из-за плохой звукоизоляции наших панельных домов. Я слушал песни, бывшие старомодными уже во времена наших бабушек, и про себя искал ответ на вопрос, почему в то время, когда у нас устраивается столько песенных фестивалей, молодежь — а двадцатипятилетние поручики и подпоручики в нашем городке все-таки относятся к молодым людям — развлекается, распевая народные песенки. Я пришел к выводу, что их вины в этом нет.

Затем, отогнав эти мысли, я стал вникать в атмосферу сегодняшнего вечера. Доносившиеся из всех окон звуки как бы говорили мне, что люди, сидящие за ними, там, в глубине комнат, порой действовавшие нам на нервы — мужчины на службе, женщины во время перепалок из-за сушилки, или подравшихся детей, или разбитого ими стекла, — составляют коллектив. И даже если бы они ни за что в этом не признались, а с тем, кто утверждал бы что-либо подобное, не стали бы и разговаривать, на самом деле так и есть — мужчины любят свою профессию, а их жены согласны с ними, в противном случае они не остались бы жить в этом не совсем удобном месте.

Дети уже спали, и я решил почитать одну из популярных книг, за которой огромная очередь в библиотеке и которую я сумел довольно быстро получить только благодаря благосклонности нашей библиотекарши.

Зазвенел звонок. Я удивился, что Лида так быстро вернулась, и поспешил открыть дверь. Однако за дверью стояла женщина, годившаяся Лиде в матери. Жена подполковника Томашека. Разумеется, я очень удивился.

— Я не помешала? — спросила гостья, и было видно, что она с удовольствием повернулась бы и сбежала.

— Проходите, пожалуйста, — пригласил я ее.

Она сделала несколько неуверенных шагов.

— Наверное, я напрасно пришла. Если об этом узнает Карел, он рассердится.

— Если вы не хотите, то он не узнает, — сказал я и, предложив ей стул, открыл крышку бара. Достав бутылку вина, я хотел разлить его.

— Нет, благодарю вас! — Она сделала отрицательный жест.

Несмотря на это, я наполнил два фужера.

— Карел сейчас где-то празднует. Я отказалась пойти с ним и, видимо, сделала ошибку. Целый вечер сижу одна, слушаю, как веселятся люди, и мне стало грустно. Вместе с Карелом я уже отпраздновала много Дней армии. По-разному. Первые два или три года — в общежитии, где у нас не было даже теплой воды. Потом мы часто меняли гарнизоны. Карел чаще приезжал домой, чем жил с семьей. Как только я где-нибудь привыкну — а я свыкаюсь быстро, — его уже переводят на другое место. В конце концов мы остановились здесь. И я полюбила это место. Здесь у нас выросли дети и разлетелись по свету; мы с Карелом остались и уже никуда больше не поедем. Но я к вам пришла не затем, чтобы рассказывать все это. У меня к вам, товарищ поручик, большая просьба.

Я с удивлением посмотрел на нее. Мне было непонятно, чем я мог бы помочь Томашековой.

Она помолчала, видимо подыскивая подходящие слова, чтобы изложить свою просьбу.

— Товарищ поручик… — решилась она наконец. — Карел болен. Очень серьезно болен, но не хочет это признать и вовсю хорохорится. Когда год назад он помогал вам переносить мебель, то это был жест, которым он сам себе пытался доказать, что его дела не так уж плохи. И к таким жестам он прибегает довольно часто. А диспансеризации он боится как черт ладана. Знает, что за этим последует госпиталь. Но врач не отважится пожаловаться на него командиру.

Она говорила об этом с грустью, и я очень хорошо понимал ее.

— Я пришла к вам, потому что Карел очень хорошо о вас отзывается. Уважает вас. Говорит, что вы умеете находить общий язык с людьми. Мне пришло в голову, что если бы вы уговорили его полечиться, то он, наверное, послушался бы вас. Помогите мне, прошу вас.

Ее просьба удивила меня. Я ведь только еще учусь, как стать политработником, и должен уговаривать человека, который годится мне в отцы и с которого я беру пример. Но потом я пришел к заключению, что люди обязаны помогать друг другу. И даже тогда, когда другой, казалось бы, не нуждается в его помощи.

— Попытаюсь, — сказал я. — Поговорю с ним. Даже не надеясь, что он послушается меня.

— Спасибо, — с облегчением произнесла Томашекова, совершенно уверенная, что именно я и есть тот самый человек, который мог бы образумить ее мужа. Она собралась уходить. — Я хотела попросить вас об этом еще тогда, в лесу. Но побоялась.

— Давайте с вами выпьем, — предложил я и подал ей рюмку с вином.

И она взяла рюмку.

— За здоровье вашего мужа, он очень хороший человек, — искренне сказал я.

— Очень хороших людей не бывает, — заявила она, но было видно, что мои слова ей приятны.

Она выпила вино.

— Ну, мне пора идти. — Сказав это, она на мгновение заколебалась.

— Можете быть спокойны, ваш муж не узнает об этом разговоре, — сказал я, провожая ее к двери.

После ее ухода я принялся за книгу, но не надолго. Вернулась Лида, и я не выдержал и рассказал ей о только что состоявшемся визите. Мое решение поговорить с подполковником Томашеком Лида одобрила.

Через несколько дней такая возможность мне представилась. Мы шли в гарнизон. Томашек шел в нескольких шагах впереди меня, занятый своими мыслями. «Сейчас или никогда!» — сказал я себе, догоняя его. Я уже составил план, как это сделать. Вроде невзначай замечу, что он выглядит усталым, а потом заговорю о том, что в его возрасте необходимо больше заботиться о здоровье, не избегать врачей, беречь себя и так далее.

Я догнал его, поздоровался и внимательно посмотрел ему в лицо, надеясь найти на нем следы усталости. Однако Томашек совсем не выглядел усталым. Скорее можно было бы сказать, что он сияет. И он сразу же мне сообщил почему.

— Представляешь, мы наконец-то выбили детские ясли! Национальный комитет объединит финансы с фабрикой, мы включим их стройку в акцию «Зет» и, если погода еще некоторое время не испортится, начнем уже в этом году. Эта задача передо мной стояла непреодолимой стеной. Теперь-то наконец удалось! Не дождусь, когда все это начнется. Видимо, придется и тебя привлечь.

Я не раздумывая согласился.

Затем Томашек подробно познакомил меня со своим планом организации бригад и привлечения специалистов с фабрики. Если говорить о нем, то строительство яслей можно было бы начать уже сегодня.

Я с интересом слушал его, и получилось так, что о своем решении поговорить с ним по душам я вспомнил только тогда, когда мы расстались. С этим разговором будут сложности, рассудил я и не ошибся.

Возможность убедиться в этом представилась мне через неделю. Закончилось заседание комитета, все разошлись, и я остался с подполковником Томашеком один. У каждого из нас был напряженный день, проблемы, обсуждавшиеся на заседании комитета, тоже были непростыми, поэтому я совсем не преувеличивал, когда заметил, что он выглядит очень усталым.

— Да, не так, как раньше, — Томашек не пытался возражать. — Все-таки я уже не мальчик.

— Вам следовало бы беречь себя, — решил я ковать железо, пока горячо.

— Что значит беречь себя? — поинтересовался он. — Сходить домой после обеда вздремнуть или, может быть, приходить в часть только во второй половине дня?

— Могу поспорить на что угодно, что вы уже и не вспомните, когда последний раз были у врача, — сделал я попытку приблизиться к сути дела.

Выражение лица Томашека сразу же изменилось. Он изучающе посмотрел на меня и проговорил:

— Как это мне сразу в голову не пришло?! Жена попросила тебя поговорить со мной по душам. Она каждый день надоедает мне с этим врачом. А теперь нашла союзника. Но ты не вмешивайся в это. Я лучше знаю, что мне нужно.