Тропа пьяного матроса - Владимир Михайлович Гвановский

смеясь, продекламировала Тоня, мы прыснули со смеха, и в комнате кто-то застонал и выругался. Мы накрылись простыней с головой и долго целовали, гладили друг друга, пока не уснули.

На следующий день приехал Пол, крепкий ирландец лет сорока пяти, и тут же завладел вниманием всего лагеря. В отличие от американских и некоторых английских преподавателей, пытавшихся улыбаться всегда, даже когда они раздражены или подавлены, Пол вёл себя совершенно естественно — бывал и мрачен, и зол, не пытаясь скрывать эмоции. Он, в числе немногих, здоровался при встрече за руку, постоянно угощал меня сигаретами Marlboro, которые, несмотря на замечания директора, курил прямо у крыльца и даже, о ужас, мог приобнять ребёнка, положить ему руку на плечо. Он сразу оценил внешность всех девушек-вожатых и, похоже, положил глаз на некоторых. Позже мои догадки подтвердились — девушки рассказывали Тоне о повышенном внимании со стороны Пола. Про нас с Тоней он понял всё мгновенно, хотя мы пытались скрывать от лагеря свои отношения: улыбаясь, посмотрел на меня в упор, потом скосил взгляд на Тоню и, слегка приподняв к груди руку, показал мне большой палец. С моей подругой Пол вёл себя в высшей степени деликатно. А ещё он знал русский и украинский языки, причём и весьма неплохо! Это казалось удивительным — ведь англичане, жившие в Киеве годами, работая в образовательном проекте, и не собирались учить языки — они знали в лучшем случае десяток слов. В тот же день мы с Полом договорились сделать совместный музыкальный номер — исполнить вдвоём песню, в которой я пел бы по-русски, а мой новый друг — по-английски. Мы быстро нашли подходящую песню, которую и исполнили тем же вечером перед всем лагерем под гитару.

Мой поезд едет в Стамбyл —

Yeto cool.

Hо денег нет на обед —

Yeto bad.

Кто мне покажет стpиптиз —

Tomu kiss!

А кто покажет кyлак —

Tomu fuck!

Когда повсюдy ты свой —

Yeto joy.

Когда ты всюдy один —

Yeto splin.

Когда никто не звонит —

Yeto sheet…

Когда вокpyг всё не так —

Yeto fuck!

Давай, лама, давай,

Давай откpывай свой англо-pyсский словаpь!

Джек с каменным лицом ушёл прочь с площадки во время исполнения песни.

С вероломным прибытием Пола среди педагогов и вожатых наметился раскол в отношении к скаутам. Большинство старалось не только держать дистанцию с подростками 13–16 лет — похоже, им начало нравиться унижать их проверками, задирать по мелочам. Девочки жаловались, что Джек без стука заходил в их комнату после отбоя, когда они раздевались ко сну. У Шурика с Андреем постоянно рылись в вещах — искали сигареты и алкоголь. Во многих украинских лагерях происходило подобное — но скауты никак не могли привыкнуть к тому, что прошлым летом всё было можно и никто не наказывал, а в этом году всё запретили. Вторая группа сочувствовала подросткам: это были Майк, Пол, Оксана и мы с Тоней. Хуже всего пришлось Андрею — Джек возненавидел его с первого дня смены. Андрей отлично язвил по-английски, отпускал шуточки по поводу порядков в лагере, передразнивал Джека. Он постоянно оказывался в списках тех, кому запрещали выход на дополнительные мероприятия — на экскурсию, на прогулку в горы. Однажды я заметил чёрный джип прямо у крыльца — это было странно, частным машинам не позволяли парковаться у входа. Потом из дверей здания вышел бледный Андрей, рядом с ним шёл Джек и несколько незнакомых бритых наголо мужчин. Бритые что-то напоследок сказали Андрею, пожали руку Джеку и уехали. Я зашёл в комнату Андрея.

— Андрей, что это был за цирк?

— Сука, он позвал бандитов, чтоб меня запугать. Сказал, что это его крымские друзья, и хоть он по правилам лагеря не может притронуться ко мне, они — могут. Бритоголовые грозились забрать меня на джипе и поговорить в другом месте. Вадим, я ведь ничего не делал! Ничего не украл, не сломал, никого не ударил, к девочкам под юбки не лез. Ну, поязвил немного, покурил, пиво мы пили — что такого?

Стало очень противно. Образ интернационального летнего лагеря, директор которого — саксофонист и улыбака, рушился.

На следующий день мы собрались на веранде: Пол мелом на доске писал распорядок на день. До обеда я должен был вести группу в Форос за покупками, а Тоня — играть в волейбол. В списке послеобеденных мероприятий мы с Тоней своих имён не нашли.

— Paul, what about my second work-time?

— Oh, Vadim, this is your free time, — улыбнулся Пол и подмигнул Тоне, — Аnd your free time too!

Мы переглянулись.

Невероятно — после обеда мы оба свободны, до самого вечера. Спасибо, Пол!

Десять минут на то, чтобы забежать в домик, — и вот мы вышли за калитку, направляясь на дикий пляж. На Тоне короткое белое платье в синий горошек и коричневые кожаные сандалии. Мы находим камень, с которого легко спуститься в воду.

— Эй, Тоня, тут же никого нет — зачем ты надеваешь купальник?

— Вадик, ну одно дело ночью, но днём… Я стесняюсь. Прыгай со мной!

Я прыгнул солдатиком — сразу за камнем начиналась глубина, и окатил Тоню снопом брызг.

— А тебе понравилось это ощущение — купаться без ничего?

— Да, это очень приятно. Но вдруг кто увидит?

— Ты ведь уже зашла в воду — и никто не сможет подглядеть. Ты не против, если я его сейчас с тебя сниму?

— Хорошо, снимай, но не убирай далеко — я потом надену.

Я снял в воде с Тони синий купальник и с размаху закинул его на хилый приморский кустик.

— Ну вот что ты сделал? Она посмотрела укоризненно. И кто мы с тобой после этого?

— Нудисты.

— Нудииисты, — протяжно сказала она и улыбнулась.

Мы долго плескались в чистой воде, ныряли до дна — нужно было обязательно вынырнуть с камнем или водорослями, чтобы доказать,