Тропа пьяного матроса - Владимир Михайлович Гвановский

поведём всех желающих в Форос, и старшим, которых знаю по прошлому году, я разрешу выпить немного вина. Конечно, будет скандал, если англичане узнают. Если хочешь, можно поменяться с Оксаной, Джек будет не против.

— Нет, Вадим, всё в порядке, — улыбнулась в ответ девушка.

В Форосе Шурик и его друг Андрей, отправившиеся в банк за переводом Western Union, видимо, очень долго возились в кассе — дети успели съесть по паре мороженых. Вот подростки бегут назад — вижу по довольным лицам, что шалость удалась. Мы идём по дорожке Форосского парка, усыпанной сухой хвоей. Шумит прибой, кричат чайки, над головой ветер играет кронами сосен, воздух пахнет смолой. Тоня рассказывает мне про Дом с химерами, её любимое здание в центре Киева, построенное в начале двадцатого века. Стены дома украшены диковинными мифическими существами, но ходят слухи, что скульптуры внутри выглядят ещё безумнее. Сейчас здание закрыли на реставрацию, потому что возникла опасность обрушения старых стен, но когда откроют — можно будет попасть внутрь и всё посмотреть! Осенью Тоня любит гулять по улицам старого Киева, наблюдать, как Андреевский спуск становится огненно-рыжим, как Подол купается в утренних туманах. И если ей хочется сбежать с университетских пар, она уходит на Подол, читает, пьёт крепкий кофе, собирает листву для гербария.

Останавливаемся за Форосом — где асфальтовая дорога превращается в просёлочную, ждём, когда Шурик и Андрей выкурят по очередной сигарете.

— Тоня, а ты любишь крымское вино?

— Не знаю, я пила пару раз в жизни какое-то вино, и это было шампанское, — смеётся девушка.

— Я купил бутылочку ялтинского муската — давай его выпьем вечером?

Шурик смотрит на меня с завистью, толкает друга и они начинают наперебой читать друг другу Децла.

— Давай. Ты не против, если я позову Лесю? Мы с ней живём в одной комнате, она умница.

— Конечно, не против, — улыбаюсь я, — предлагаю после отбоя встретиться у платана и пойти к морю.

За ужином почти никого не было — скаутам не понравилась еда из столовой. Они притащили из Фороса кильку в томате — к удивлению Майка, который проверял рюкзаки на входе в главный корпус и посчитал все купленные банки. Подростки жрали кильку, давились ей в комнатах, запивая солёной «Крымской». Я же сидел в полупустом зале, резал ножом омлет и глядел в окно на огромную тучу, которая закрывала небо над морем. Мысли пропали — я был этой чёрной тучей, был кусочком бирюзового неба, летел белой чайкой по линии их войны.

В десять вечера мы уже сидели на скамейке у моря, под железным навесом, и держали в руках пластиковые стаканчики с мускатом. Нас было трое на всё грозовое побережье — никто не пожелал прийти на берег в такой свирепый шторм. Тоня и я молчали, а Леся говорила без остановки — про далёкие гуцульские сёла, про колдунов, про привороты, про звёзды над ночными Карпатами. Ей приходилось почти кричать, чтобы мы, сидевшие рядом, могли услышать её. Рядом кипела и бурлила нефть, загораясь у горизонта ярко-красными пятнами, деревья гнулись к земле, по пляжу носило пустые пакеты и газеты. Перед полуночью Леся ушла, пообещав подруге оставить открытой дверь в их комнату. Я всё ждал, что пробьёт двенадцать — и Леся вернётся с пятнами крови на блузке, бесцветным взглядом и длинными синими ногтями, чтобы выпить нашу кровь и унести нас на Шипот, на древние каскады, в непроходимые карпатские леса. Я бы даже не сопротивлялся — только чтоб Тоня была рядом. Между тем, девушка замёрзла. Я достал из рюкзака клетчатую рубашку и набросил ей на плечи, а она вдруг прижалась своим плечом к моему плечу. Я повернулся, чтоб поцеловать её, но она отстранилась.

— Вадик, прости. Я не умею.

— Что — не умеешь?

— Целоваться.

Я улыбнулся, разгладил её волосы, прикоснулся губами к её губам. Мне казалось в эти секунды, что ветер смолк, море успокоилось и вокруг нас с Тоней — стены комнаты, мягко светящиеся синим.

Потом мы встали и, пошатываясь, пошли вверх по шершавому бетону.

— Вадик, я не хочу, чтобы мы сегодня расставались — давай гулять всю ночь! — Она уже засыпала, но не собиралась признаться в этом.

— Пойдём лучше в мой фанерный домик — поспим немного.

— Но только… Ты не будешь ничего делать, ладно?

— Конечно, не буду, — я взял её за руку, и мы пошли вверх к домику номер 13 через дубовую рощу.

Мои соседи из Комарово уже сладко спали. Я снял с кровати матрац, вытащил его на веранду, застелил постель. Раздел покорную Тоню — снял с неё футболку, шорты и белый лифчик, но когда дошёл до трусиков, она меня остановила:

— Ты мне обещал.

Я улыбнулся, разгладил её волосы и ещё раз поцеловал. Уложил на бок в постель и лёг, прижавшись, рядом, положив ладонь ей на грудь. Ветер начал стихать, пошёл мелкий дождь. Тоня спала, а я боялся пошевелиться, чтоб не разбудить — лежал, пьяный от нечаянной радости, и слушал дождь.

Утром меня разбудил чей-то взгляд — один из соседей-харьковчан никак не мог уйти, всё смотрел на нас с Тоней, спящих на полу веранды в обнимку. Заметив, что я проснулся, он ошалело повёл бровью, отвернулся и убежал. «Какой наглец!» — подумал я. Потом заметил, что одеяло сползло и стала видна Тонина грудь. Я поправил одеяло и поцеловал девушку в шею. Она проснулась.

— Доброе утро! Как спалось?

— Мне понравилось спать в обнимку, — улыбнулась она. — И ты не трогал ночью мои трусы, поэтому я буду тебе доверять!

Совсем не хотелось одеваться, и мы валялись ещё полчаса — нас заставила подняться только угроза опоздания на утренний сбор. Мы шли через освежённый ночным дождём дубовый лес, и я думал о том, что у тех, кому не о чем говорить, скоро появится новая тема для разговора. И обсуждать эту тему будут как минимум на трёх языках. Ну и пусть упражняются.

В этот раз Джек не поставил нас на мероприятие вместе — мне до обеда дали свободное время, а Тоня должна была играть на балконе в настольный теннис со всеми