Танго на цыпочках - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тим, — я дотронулась до Тимуровой руки, он вздрогнул, — пойдем отсюда. Он же ничего не знает, просто выпендривается. Ну, сам подумай, какие у Лары могли быть с ним дела?
Я и сама почти верила. Лара и этот тип, разве можно представить их рядом? Лара и эта квартира. Лара и девушка с прозрачной кожей ночного цветка… Салаватов вдруг схватил меня за руку. Больно же! И страшно, а, если он поддастся на уговоры, если оставит меня Шнырю в качестве платы за информацию или просто из желания отомстить?
— Слушай ты, гнида…
— Не заговаривайся! — Шнырь упреждающе поднял обе руки вверх, то ли сдавался, то ли демонстрировал несогласие с определением "гнида". — Я ж и обидиться могу. Сделка честная, без меня ты так и будешь во все стороны тыкаться, а нужную дырку не найдешь!
Лысый заржал, довольный шуткой. Смех у него был дребезжащий и противный, как и сам Шнырь. Тимур дернул за руку. Чего ему надо? Я здесь не останусь! Я кричать буду! Я…
— Сядь. — Салаватов толкнул меня на стул, и, повернувшись к Шнырю, произнес.
— А теперь ты.
— Чего? — Шнырь оскалился. — Тим, я тебя не узнаю, сам остаться хочешь? Уж не спетушился ли ты на зоне, а? Признавайся?
Шнырь двигался боком, словно гигантский облезлый краб, руки клешни плели невиданный узор, пальцы то сжимались в кулак, то превращались в хищную лапу-пятерню. А Тимур? Почему он стоит и смотрит, словно не видит ни Шныря, ни кулаков, ни узоров. Тим — моя единственная надежда, если… Может, уже пора заорать?!
Шнырь, нелепо расставив локти в стороны, рванул вперед. А в следующую секунду растянулся на грязном полу.
— Сука! — Выдохнул он, сплевывая что-то коричневое на пол. Мамочки, это, кажется, кровь! Тимур разбил ему нос! И правильно, в данном случае я была целиком на стороне Салаватова.
Дальнейшее действо походило на съемки какого-то боевика: режиссер пытается отснять дубль, а у актеров не получается и дубль приходится повторять снова и снова. Мне даже жалко Шныря стало, он раз за разом вставал и, вытерев разбитые губы ладонью, снова бросался на Тимура, и снова падал, потом вставал, вытирал, нападал и падал. Нападал и падал… Сколько можно, в конце-то концов, это уже даже не смешно. Впрочем, в этом месте смех не приживется по определению, разве только извращенный, в виде лиловых астр.
— Может, хватит? — Тимур потер кулак, Шнырь слабо мотнул башкой, кажется, он остатки мозгов подрастерял.
— Кто Ларе дурь поставлял?
— Я… — Изо рта Шныря выкатился кровяной пузырь. Гадость какая, я закрыла глаза, чтобы не видеть этого.
— Я не знаю. Я… Я ничего… Потом. Помоги.
— Кто поставлял Ларе дурь?
— Да не знаю я! — Завопил Шнырь. — Слышишь ты, урод конченный, не знаю! Понимаешь?
— Тогда какую информацию ты хотел поменять на нее?
— Тебе не все равно?
Шнырь уже сидел на полу, вытирая кровавую юшку грязным полотенцем. Пострадал он не так сильно, как я в начале подумала, видать, череп крепкий, ну нос разбит, ну, губы, подумаешь, ерунда какая. Мне вон как-то тоже разбили… сумочку отнять попытались, а я не отдавала, за что и получила. Больно, конечно, однако не смертельно, переживет.
— Итак?
— На улице… жди. — Не то приказал, не то попросил Шнырь.
Год 1905. Продолжение
Наступившее утро не предвещало ничего хорошего, пани Наталья еще отдыхала — не мудрено, вчерашний визит и непонятный монолог закончился обмороком, очнувшись от которого, Камушевская извинилась и ушла. Она забыла все, что имело место раньше, и Палевич не осмелился ее задерживать. Он лишь проследил, чтобы пани Наталья заперла дверь. А поутру, пока она спала, осмотрел дом. Бесполезно, никаких следов, кроме царапин на двери. Ближе к обеду Аполлон Бенедиктович начал задумываться, а не привиделся ли ему ночной визит: дверь и раньше поцарапать могли.
Пани Наталья нашла в себе силы, чтобы спуститься к обеду, она была бледна, однако спокойна.
— Добрый день.
— Добрый. — Палевич поклонился.
— Как вам спалось?
— А… Хорошо.
— Я рада. — Пани Наталья робко улыбнулась. — Здесь по ночам бывает… неспокойно. Я плохо сплю, но нынче, представляете, спала замечательно!
— Неужели.
— Удивительно, правда? После всего, что случилось. — Госпожа Камушевская залилась румянцем. Врет, внезапно понял Аполлон Бенедиктович. Говорит неправду, но для чего? Стыдно. Ну, конечно, как это он раньше не догадался! Она вспомнила или поняла, о чем говорила вчера ночью, вот и стыдится. Молодой девушке не престало вести подобные разговоры.
— Скажите, мне ведь это не приснилось? Что Николя… Магдалена… — Ресницы Наталии задрожали. — Это ведь было вчера?
— Было.
— Ужасно. Бедный мой Николя! Это не он! Вы должны понять, что это не он! Он бы в жизни не тронул Магду! Он любил ее, понимаете, любил!
— Тише.
— Николя не убивал! — Камушевская кричала и сама не замечала, что кричит. — Николя не убивал! — Уже тише повторила она. — Не убивал он, не убивал… Вы поверите мне?
— Я вам верю.
— Спасибо. — Наталья смахнула невидимую слезинку. — Мне очень нужно, чтобы хоть кто-то мне поверил. Скажите, мне можно будет увидеться с ним?
— Я постараюсь.
— Пожалуйста…
В ее глазах была такая искренняя мольба, что Аполлон Бенедиктович просто не сумел отказать.
— Обещаю. Завтра, я распоряжусь, чтобы вас пропустили.
— Храни вас Господь. — Девушка осенила Палевича крестным знамением. Сей нехитрый жест всколыхнул целую лавину воспоминаний. Незнакомка в черном. Предупреждение. Крест.
— Вы знаете, что это такое? — Аполлон Бенедиктович извлек из внутреннего кармана пиджака нательный крестик. Он собирался показать его еще вчера, после обеда — может, кто из присутствующих и узнал бы вещь, но печальное происшествие сломало все планы. Наталья протянула ладошку.
— Узнаете?
— Да. — В голосе ни капли удивления. — Это Олега. Как он к вам попал?
— Принесли.
— Кто?
— Не знаю. — Палевич вынужден был рассказать об утреннем визите. Пани Наталья вяло заметила.
— Это Вайда была. Она забрала Олега к себе и за Николаем вернулась. А я следующая. Она поэтому и крестик вам отдала, чтобы я готовилась.
— Вздор! — Не выдержал Палевич. — Прошу прощения, но никакого оборотня не существует, и призраков тоже не существует.
— Вы просто не сталкивались. — Наталья поднялась, белая шаль соскользнула с плеч, и Палевич бросился поднимать
— Наталья, милая моя… Простите. — Аполлон Бенедиктович почувствовал, что краснеет, точно безусый мальчишка на первом свидании. — Простите Наталья Александровна, но за сими шутками, за убийством
