Танго на цыпочках - Екатерина Лесина

— Лара…

— Что Лара? Что Лара? Только и могла твердить «Лара» да «Лара»! А сама, небось, рада, что избавилась от меня. Ничего, скоро мы снова будем вместе.

— Я не хочу…

— Не хочешь… Никто не хочет умирать, все боятся, а, на самом деле, в смерти — истинный покой, истинное наслаждение, и скоро ты это поймешь. Потерпи немного.

— Лара, зачем мне умирать?

— А зачем люди вообще умирают? — Голос потеплел, в нем появились медовые нотки, от которых у меня по коже побежали мурашки. — Им надоедает жить и раз… Смерть. Ты ведь хотела… Пробовала… Пыталась, но не вышло, но теперь, милая сестричка, у тебя все получится. Ты должна умереть и, если надеешься, что Тимур спасет, то, вынуждена предупредить — если он станет вмешиваться, то…

— Умрет?

— Нет. Его время еще не пришло, смерть нужно заслужить, а Салаватов вернется туда, куда пришел. Дай ему трубку. — Попросила Лара. — Дай трубку, я знаю, что он рядом.

Тимур кивнул. Он что, слышал? Или по выражению лица догадался? Скорее всего. Я никогда не умела скрывать чувств. А вот на Салаватова смотри — не смотри, ничего не поймешь, лицо каменное, в глазах — ледяные пустыни Арктики, Антарктики и обоих полюсов. Правда, не совсем уверена, что это не одно и то же.

Слушал он минут пять, причем молча — «угу» и «ага» — не в счет — а потом взял и повесил трубку.

— Ну?

Тимур пожал плечами.

— Что она сказала?

— Ничего.

Значит, делиться со мной информацией Салаватов не желает, только я не отстану, помирать-то не охота, пусть даже за чертой меня ожидает вечное счастье, в которое, впрочем, не слишком-то и верится.

Тимур прошествовал мимо, точно океанский лайнер мимо захудалой рыбацкой шлюпки. На кухне спрятаться решил, подлый трус? Внезапно мне стало смешно. Нет, ну сами подумайте, два взрослых человека живут так, как хочется не им, а какому-то голосу в телефоне. Призрак… С каждым днем я все больше начинаю сомневаться в его существовании. Если думать, что призрак — чья-то шутка, то она затянулась. Если это не шутка, тогда что?

Ответ сам пришел на ум. Если не шутка, тогда угроза. Меня собираются убить, о чем любезно предупреждают.

Тимур

Разговор получился непростой, был момент, когда Салаватов почти поверил, что Лара жива, не хватило пустяка — искренности. Вот оставалось в глубине души этакое неприятное ощущение, что тебя дурят. На первый взгляд все вроде бы так, а, стоит копнуть глубже, и…

Нет, звонит не Лара и даже не ее призрак. Звонит человек и у человека этого имеется цель, которая неким непостижимым образом касается Никы и его, Тимура. Но в чем заключается эта цель? Убить? Свести с ума? Чересчур сложно, есть и гораздо более простые способы избавиться от неугодного человека.

Однако сколько Салаватов не пытался придумать подходящее объяснение, в голове оставалась блаженная пустота. А еще внимательный Никин взгляд натирает затылок, ну нельзя же так смотреть, право слово.

— О чем думаешь?

— Ни о чем.

— Ага.

Это ее «ага» совершенно ничего не означало, Ника таким вот нехитрым способом пыталась поддержать беседу, но вот Тимуру совершенно не хотелось беседовать. Девушка обиженно засопела и, забравшись на кровать с ногами — носочки белые, детские с красными кубиками сбоку, а на правой коленке темное пятно, где она только успела синяк поставить? — принялась нервно листать книгу. Судя по тому, что книгу Ника держала вверх ногами, текст ее не интересовал.

— Спать пора.

— Не могу. — Она отбросила книгу в сторону. — Не могу спать, все время ее вижу. И слышу, что это я виновата, что, если бы раньше заглянула, то могла бы спасти. А я плеер слушала и не заглянула! И она умерла! А ты…

— Сел. — Подсказал Салаватов.

— Сел. — Повторила Доминика. — Как тебе там… было?

— Плохо. — Рассказывать подробности Тимур не собирался, Ника же не желала довольствоваться малым. Ника желала знать. Малахитовые глаза влажно блестели, от ее выжидающего, внимательного взгляда становилось неуютно.

— Ты говоришь, что не убивал. Но тогда почему признался в конце?

— По кочану. Лучше книжку почитай. Или телевизор посмотри.

Она не шелохнулась. Ждет, ну и пускай себе ждет на здоровье. Почему признался? Да потому, что добрый дяденька адвокат четко разъяснил разницу между шестью и шестнадцатью годами. Или больше. Адвокат сумел найти подходы к обвинению, и приговор стал тем консенсусом, к которому в результате долгих споров, пришли стороны. Вопли Салаватова о своей невиновности никого-то и не интересовали. Это уже потом он понял, что каждый второй — если не каждый первый — отрицал свою вину, а улики против Тимура были железные, даже железобетонные. И адвокат, который говорил, что Салаватов еще легко отделался, не врал. Только вот Тимуру от этого было не легче.

— Завтра пойдем к тебе.

— Зачем? — Кажется, она испугалась, интересно, с чего бы, вроде бы он пока ничего ужасного не предложил.

— Там увидим. А теперь спать.

Доминика подчинилась, она всегда была очень послушной девочкой.

Год 1905. Продолжение

Привести пани Наталью в чувство оказалось задачей не из легких: на похлопывание по щекам она не реагировала, нюхательных солей Аполлон Бенедиктович с собою не возил, а холодную воду госпожа Камушевская сочла бы оскорблением. Ох уж эти женщины. Посему Палевич ограничился тем, что, подняв хозяйку дома на руки — она оказалась удивительно невесомой, словно сотканной из предрассветного тумана — положил ее на кровать.

Бедная, бедная девочка, сколько же всего ей пришлось пережить, а сколько еще предстоит. Следствие, судебное разбирательство, не приведи господь, суровый приговор брату и слухи, слухи, слухи… Порою сплетни ранят гораздо сильнее ножа или пули.

— Вайда? — Пани Наталья открыла глаза. — Вайда?

Аполлон Бенедиктович откашлялся, чтобы обратить на себя внимание. А ну как она ничегошеньки не помнит и сейчас закричит со страху? Но госпожа Камушевская, сев на кровати, лишь кивнула, надо думать, благодарила за участие.

— Вайда была здесь? Вы ее видели?

— Нет.

— А я видела. У нее волосы рыжие, помните, я вам рассказывала? — Наталья обняла себя, совсем как маленький ребенок, лишенный родительской ласки.

— Помню. Но ее здесь не было.

— А кто был?

— Никого не было. Вам показалось.

— Да? Знаете, — панночка встала с кровати и, покачнувшись, точно березка под ветром, оперлась рукой о стену, — мне в последнее время часто кажется. Я вижу, а другие нет. И Олег ее не видал, хотя она прямо напротив его стояла. Я предупреждала, но он не поверил,