Танго на цыпочках - Екатерина Лесина

— Стой!

Сумочка полетела куда-то в угол, но Тимуру было не до сумочки. Нику он вытащил в последний момент, когда она, сидя на перилах, уже вытянула руки вперед.

— Дура, господи, дура! Идиотка!

Салаватов тряс безвольное тело, чувствуя, как предательски дрожат руки. Еще бы минута, и все… Конец… Этаж, конечно, не восьмой и не девятый, но внизу асфальт, и хитрый кованый заборчик. Страшно подумать, что бы с ней было, если бы…

Если бы не сумочка. Проклятая розовая сумочка размером с крупное яблоко. Хозяйка этой сумочки висела в руках большой мягкой игрушкой, голова раскачивалась из стороны в сторону, а из широко распахнутых глаз катились крупные слезы.

— Ника? — Тимур перестал трясти. — Ника, девочка моя, что случилось?

— Тимур, это ты?

— Я.

— Тимур, это она! Она сказала, что я должна… Она сказала, что пришло время! — Ника обеими руками вцепилась в майку, словно испугалась, что Тимур может исчезнуть. — Тимур, не уходи, пожалуйста. Мне страшно!

— Не уйду.

— Спасибо. — Ника, уткнувшись носом в майку, заревела во весь голос.

Год 1905. Продолжение

Нельзя сказать, чтобы Юзеф Охимчик визиту Палевича обрадовался, но отговариваться занятостью не стал. Да и не было у него никаких таких особых дел, не считая чаепития. К чаепитию Палевич присоединился, хоть его и не приглашали. Ну, в некоторых случаях можно и без приглашения обойтись. Юзеф, видя подобное самовольство, граничащее с невоспитанностью, нахмурился. Но вот на лице появилась вежливая улыбка.

— Добрый день. — Поздоровался Аполлон Бенедиктович, усаживаясь за стол.

— Ну, нельзя сказать, что добрый. Вчерашнее происшествие не дает мне покоя. Ужасно, ужасно! Я ночью глаз не сомкнул, только закрою глаза, и ее вижу… Как пани Наталия? Переживает? — В голосе Юзефа промелькнуло раздражение. Надо полагать, ревность, ведь не его, будущего жениха и защитника, попросили остаться, а Палевича, человека пришлого.

— Переживает.

— Николай, Николай… В жизни не подумал бы, что он на такое способен. Вы ведь хотите узнать, как это случилось?

— А вы видели? — В свою очередь поинтересовался Аполлон Бенедиктович. Он и в самом деле собирался задать вопросы, однако не ожидал подобной готовности к сотрудничеству.

— Нет. Неужто вы думаете, что, если бы я присутствовал, убийство произошло бы? Я бы ни за что не позволил Николаю тронуть Магду. Это… Это… — Пан Юзеф, не найдя подходящих слов, всплеснул руками. — Это невозможно!

— И что вы видели?

— Ох… Не много, право слово. Николай начал буянить и Магда увела его из комнаты. Она и раньше так делала, Николя довольно часто напивался, а Магда жалела Натали, которая тяжело переживала позор братца. Вот. И Магда всегда уводила его прочь, Камушевский слушался ее, понимаете?

— Простите, но не совсем.

— Он был влюблен в нее, об этом все знали.

— Так уж и все?

— Достаточно было взглянуть на него в присутствии Магдалены, Николай глаз с нее не спускал.

— А она?

— А что она? — Пан Охимчик запыхтел, точно еж. — Зачем ей этот мальчишка, который даже пить нормально не умел, каждый раз напивался до невменяемого состояния. Вот и вчера, вы же сами видели, как он себя вел. Возмутительно!

Аполлон Бенедиктович поспешно закивал, и Юзеф, ободренный поддержкой в лице следователя, продолжил.

— Они удалились, обычно Магда возвращалась быстро, а тут, понимаете ли, задержалась. И вы с Наталией ушли. Какая-то приватная беседа?

— Да.

— Извините, что интересуюсь, любопытство, знаете ли, грешен.

— Безгрешных нету.

— Ваша правда. — Охимчик заерзал на стуле, точно ему вдруг стало неудобно сидеть. — Я вот с рождения грешен. Пошел за вами… Не подслушивал, что вы, этого и в мыслях не было!

— Конечно, конечно. — Аполлон Бенедиктович сделал вид, будто верит, хотя ни на минуту не усомнился, что, будь такая возможность, Охимчик бы подслушал разговор. А, может статься, и подслушал, теперь ведь не узнаешь.

— А потом крик раздался, я прибежал на него чуть раньше вас.

— И что увидели? — Это был самый важный момент, Палевич и дышать-то перестал, ожидая ответа, а доктор, как назло медлил. Морщил лоб, шевелил бровями, гладил пальцем усы.

— Магдалену. И Николя. Он кричал.

— Уверены?

— Да. Пожалуй, да.

— А где он стоял?

— Над ней. Вот, знаете, так, у изголовья стоял, наклонившись. Я и не сразу-то понял, что произошло, признаться, первая мысль была… неприлична. Я же не видел, что Магда мертва. А потом Николя повернулся и… Кровь. У него руки были в крови, и она тоже вся в крови была, и на полу, везде кровь! Мне сегодня всю ночь кровь снилась. Я-то человек привычный, приходилось и раны всякие видеть, и по живому резать, но с подобным кошмаром сталкиваюсь впервые.

— То есть, вы уверены, что девушку убил Николай?

— А кто же еще? — Искренне удивился Охимчик. — Кроме него некому. Или вы меня подозреваете?

Признаться, у Аполлона Бенедиктовича возникала подобная мысль, однако навряд ли у доктора хватило бы времени убить, а потом переодеться в новую одежду, не заляпанную кровью. Да и где бы ему взять точно такой же наряд. Нет, Охимчик к убийству непричастен.

— Как ни печально осознавать, но Николай — убийца. Будет суд?

— Вы намерены свидетельствовать против Камушевского?

— Это мой долг. — Охимчик склонил голову, демонстрируя, что исполнение сего долга не доставит ему радости, но и уклоняться он не станет. Лицемер.

Аполлон Бенедиктович попытался загнать раздражение вглубь, разговор с Охимчиком еще не окончен, хотя на лице последнего написано явное отвращение к беседе. Небось, полагает, будто сказал все, что нужно, и недоумевает, с чего это уважаемый господин следователь не торопится уезжать. Пожалуй, в другое время при подобных обстоятельствах Палевич и закрыл бы дело, но серые, полные искренней мольбы, глаза пани Наталии не позволяли отступить. Не сейчас, не сегодня. Да и со смертью старшего из братьев разобраться следует.

— Чаю? — Запоздало спохватился Юзеф.

— Не откажусь, на улице прохладно, а у вас тут самовар горячий.

— Спасибо пани Терезе за заботу. Знакомы?

— Имел честь. — Палевич очень надеялся, что словоохотливой, гостеприимной старухи нет дома, ее присутствие за столом излишне, разговор ожидается непростой, и Охимчик это чует.

Чай Юзеф принес сам, не поленился на кухню сходить. Горячий напиток дразнил ароматом меда и каких-то неведомых Палевичу трав, будем надеяться, что Юзеф не подсыпал яду.

— Чабрец и малина. — Пояснил Охимчик. — Пани Тереза просто чудо.

Некоторое время пили молча. Юзеф исподлобья следил за каждым движением следователя, и в то же время изо всех сил старался делать вид, будто его совершено не смущает визит. Врет доктор, боится он, вон как усы подрагивают, а на лбу