Скользя во тьме - Филип Дик

Проклятие, подумал он; тогда, быть может, и Боб Арктур, поднявшись среди ночи из глубокого сна, проделывает что-то подобное. К примеру, имеет половые отношения со стенкой. Или вдруг показывается целая кодла загадочных торчков, которых он никогда раньше не видел, со стремными головами, вращающимися на 180 градусов, как у сов. И аудиосканеры зафиксируют завернутый, полоумный сговор Боба Арктура с этими торчками — как они невесть ради какой безмозглой цели планируют взорвать мужской туалет на станции «Стандарт», наполнив унитаз пластиковой взрывчаткой. Может статься, такого рода вещи происходят каждую ночь, когда он только воображает, что спит. А днем все проходит.

Боб Арктур, размышлял он, может узнать о себе новой информации больше, чем будет способен переварить. Больше, чем о Донне в ее кожаной курточке, о Лакмане в его модных шмотках и даже о Баррисе — может статься, когда вокруг никого нет, Джим Баррис просто заваливается спать. И спит, пока кто-нибудь снова не появится.

Хотя он сильно в этом сомневался. Куда вероятнее, что Баррис вытаскивает из хлама и хаоса в своей комнате — которая, как и все остальные комнаты дома, теперь впервые подпала под круглосуточное наблюдение — потайной радиопередатчик и посылает шифрованный сигнал другой группе таинственных пиздоболов, с которыми он в настоящее время сговаривается на предмет того, о чем вообще ему и им подобные могут сговариваться. С какой-нибудь еще, размышлял Боб Арктур, властной структурой.

С другой стороны, Хэнк и остальные парни из деловой части города будут не слишком довольны, если теперь, когда дорогостоящие мониторы как полагается смонтированы, Арктур уйдет из дома и его больше не увидят — если он уже не покажется ни на одной из кассет. Следовательно, он не мог совсем уйти и выполнять свои личные планы наблюдения ценой срыва их планов. В конце концов, деньги платили они.

Если следовать сценарию, он должен все время оставаться главной звездой. Актер Арктур, подумал он. Боб Актер, за которым охотятся; он, кто «эль примо» предмет охоты.

Говорят, когда первый раз слышишь, как твой голос воспроизводится на кассете, никогда его не узнаешь. И когда впервые видишь себя на видеокассете или типа на трехмерной голограмме, тоже себя не узнаешь. К примеру, ты воображал, что ты высокий толстяк с черными волосами, а вместо этого ты оказываешься низенькой худышкой вообще без всяких волос — так, что ли? Уверен, я узнаю Боба Арктура, подумал он, если не по одежде, то уж в крайнем случае путем исключения. Кто здесь живет, но кто при этом не Баррис и не Лакман, тот, без сомнения, Боб Арктур. Если это, понятное дело, не одна из собак или кошек. Попытаюсь нацелить свое профессиональное око на нечто прямоходящее.

— Баррис, — сказал Боб Арктур, — я хочу выбраться посмотреть, не удастся ли какой-то хавки наскрести. — Тут он притворился, что только теперь вспомнил про машину — состроил нужную физиономию. — Лакман, — спросил он, — твой «фалькон» на ходу?

— Нет, — немного поразмыслив, задумчиво произнес Лакман. — Я так не думаю.

— Джим, можно мне взять твою машину? — спросил Арктур у Барриса.

— Гм… не знаю, справишься ли ты с моей машиной, — засомневался Баррис.

Такой оборонительный ход всегда применялся, когда кто-то пытался выпросить у Барриса машину. Суть заключалась в том, что Баррис проделал со своей машиной секретные неуточненные модификации, а точнее с ее:

а) подвеской;

б) мотором;

в) коробкой передач;

г) задней частью;

д) зубчатой передачей привода;

е) электрической системой;

ж) передней частью и рулевым управлением;

з) а также с часами, зажигалкой, пепельницей, бардачком. В особенности — с бардачком. Бардачок у Барриса всегда был заперт. Радиоприемник тоже подвергся хитроумной модификации (никогда не объяснялось, как и почему). Включая одну радиостанцию, ты попадал на гудки с интервалом в минуту. Все нажимные кнопки включали одну-единственную, совершенно безмазовую передачу, где странным образом никогда не играли рок. Порой, когда они сопровождали Барриса за продуктами, и Баррис вылезал, оставляя их в машине, он почему-то очень громко включал эту самую передачу. Если же они ее убирали, пока его не было, Баррис напрочь терял связность мыслей и выражений и всю обратную дорогу отказывался разговаривать, даже ничего не объясняя. Так он никогда ничего толком и не объяснил. Вероятно, настроенное на эту частоту, радио что-то такое передавало:

а) властям;

б) частной полувоенной политической организации;

в) мафии;

г) более высокоразвитым инопланетянам.

— Под этим я имею в виду, — пояснил Баррис, — что она поедет на…

— На хуй! — грубо вставил Лакман. — Козел, у нее же обычный шестицилиндровый мотор. Когда мы паркуемся в деловой части города, ее запросто водит дежурный на стоянке. Так почему не может Боб? Ну ты и засранец!

В радиоприемник машины Боба Арктура, впрочем, тоже было встроено несколько устройств — имелась там пара-другая тайных модификаций. Но он о них не болтал. К тому же на самом деле они принадлежали Фреду. Кому бы эти устройства однако, ни принадлежали, они делали кое-какие вещи, которые, по утверждению Барриса, выполняли его электронные механизмы, а кое-чего, наоборот, не делали.

К примеру, каждая машина правоохранительных органов испускает конкретные помехи полного спектра, которые звучат в обычных автомобильных радиоприемниках как отказ искроподавителей данной машины. Как будто зажигание полицейской машины отказывает. Однако Бобу Арктуру, как блюстителю порядка, выдали устройство, которое, будучи вмонтировано в радиоприемник его машины, сообщало ему массу всякой всячины, в то время как большинству остальных водителей эти шумы никакой информации не несли. Прочие водители даже не подозревали в таких атмосферных помехах носителя информации. Во-первых, различные подзвуки сообщали Бобу Арктуру, насколько близко к его автомобилю находится машина правоохранительных органов, а во-вторых, какое ведомство она представляет: города или округа, дорожный патруль или федеральный орган — и так далее. Он также ловил гудки с интервалом в минуту, которые функционировали как отсчет времени для припаркованной машины; находящиеся внутри нее могли судить, сколько минут они уже ждут, без очевидных телодвижений. К примеру, это было особенно полезно, когда они договаривались дружно нагрянуть в какой-то дом ровно через три минуты. Три гудка автомобильного радио в точности сообщали о том, когда эти три минуты прошли.

Боб Арктур также знал про одну АМ-радиостанцию, которая без конца играла мелодии типа из первой десятки, а в промежутках выдавала страшное количество диджейской болтовни, порой оказывавшейся вовсе не болтовней. При настройке на эту радиостанцию, когда ее грохот наполнял твою машину, любой, случайно ее подслушавший, легко опознал бы обычную станцию поп-музыки с типичными диджейскими достачами и либо отвалил бы совсем, либо в конечном итоге врубился бы в то, что так называемый диджей совершенно внезапно, тем же развязным голосом, которым он объявлял: «А теперь номер для Фила и Джейн, новая мелодия Кэта Стивенса под названием…», временами говорил нечто куда более серьезное типа: «Синяя машина проследует в миле севернее Бастанчери, а другие подразделения будут…» — и так далее. В практике Боба Арктура, даже когда он был обязан держать настройку на полицейский инфо-инструктаж (к примеру, когда происходило крупное задержание или другая акция, к которой он мог подключиться), а вместе с ним в машине ехали друзья и подруги, ни разу не было случая, чтобы кто-то что-то заметил. А если они и замечали, то, скорее всего, думали, что это их личные параноидные глюки, и тут же об этом забывали.