Париж.ru - Елена Арсеньева

– Ошибка в приговоре... – пробормотал Климушкин, и Веня вспомнил, что этот нестарый еще, полувека не проживший человек дважды страдал не то от судебных ошибок, не то от наглой подтасовки фактов следствием и обвинением, результатом чего стали две отсидки – очень может быть, что и незаслуженные...

И тут он вспомнил свои страхи насчет судьбы безвестно сгинувшего агитатора.

– А скажите... – Белинский мгновение помедлил в нерешительности, потом решил воспользоваться возможностями, которые ему предоставлял Климушкин, до конца. – Понимаете, меня очень беспокоит судьба этого парня. Я подозреваю самое худшее. Нельзя ли по вашим каналам как-то разузнать, не находили ли в последнее время – буквально за два-три последних дня – человека без документов?

– Вы имеете в виду – не находили ли неопознанный труп? – деловито и хладнокровно уточнил Климушкин. – Я попытаюсь узнать, но тут уж придется полагаться на ту информацию, какой располагают менты.

– Я понимаю, – кивнул Белинский и выслушал, как Климушкин продиктовал по телефону новые указания.

В это время их позвали к столу, наскоро собранному, как объяснила с извиняющейся улыбкой Олеся Климушкина, однако это торопливо организованное застолье могло показаться врачу со «Cкорой» натуральным лукулловым пиром. Впрочем, насладиться пиром не удалось. Только сели, как подал голос телефон Вени: звонили со станции, последовал вызов из Верхних Печер, где человек обнаружил у себя ножевое ранение.

– Как это – обнаружил? – озадачился Веня. – Это что, пятак, забытый в кармане?!

– Не в кармане, а в позвоночнике, – уточнила Света. – И не пятак, а осколочек ножика там, кажется, застрял. Короче, пришел мужчина с грандиозной пьянки, лег спать, дрых ночь и почти весь день, а когда жена вернулась с работы и, сердитая, начала его будить, вдруг видит – муж-то мирно спит в луже крови! С трудом вспомнил, что его кто-то в той компании чем-то ударил. Женщина уверяет, что в спине виден осколок ножа. Поезжай, короче, Веня, посмотри, что там и как, а то больше некому. Сегодня весь народ как с ума сошел, знай накручивают «03», все восемь машин в разгоне!

– Считай, что мы уже в пути, – не без печали ответил Вениамин, призывая на помощь чувство долга. Обычно тщательно вымуштрованное, оно нынче что-то еле-еле переминалось с ноги на ногу где-то в прихожей. И дело было не только во вкусной еде, хотя доктор Белинский проголодался, что и говорить. Обидно было уехать, так ничего и не узнав о судьбе Данилы-мастера, то есть, тьфу, Данилы Холмского.

– Ехать пора? – огорченно спросила Олеся Климушкина. – А как же паштет? Смотрите, какой чудный, это не магазинный, я сама делала.

Паштет?! По опыту жизни Веня знал: если он возьмется за паштет, оттащить его можно будет только за уши, да и то – втроем. И чувство долга тут не сдюжит. Бог ты мой, до чего этого паштету хотелось! И вдруг он вспомнил, как лихо отшиб себе нынче аппетит более чем на полдня.

Почему бы не прибегнуть к тому же способу?

– Андрон Николаевич, вы Сорогина не читали случайно? – он спросил с самым невинным видом, тотчас ощутив, как комок перекрыл пищевод, а все вкусовые рецепторы съежились, свернулись, словно обваренные кипятком. Вот и хорошо, теперь он с легкой душой отвернется от изобильного стола вообще и от паштета в частности.

Впрочем, не все сочли, что это хорошо.

– Тьфу на тебя! – рассердился хозяин. – Нашел время, когда о такой гадости вспомнить! Теперь кусок в горло не полезет. Ох, мало я ему в свое время по кумполу бил, мало, надо было его поганую черепушку вовсе продолбить!

– Кому? – не понял Веня. – Вы о ком?

– Да о ком же, как не о Лехе Шведове! Я еще в детстве подозревал, что из него редкая тварь выработается, – сердито пояснил Климушкин. – Он был из тех мальчишек, которые, знаешь, мухам и бабочкам крылья отрывают. И не то чтобы боль причинить хотел – просто любил смотреть, как эта боль проявляется, понимаешь? Загадочный был такой пацан. Мы когда-то в одном доме жили – недолго, правда. Я его просто не выносил, ну не выносил. Вообще, если мужик ростом не выше ста семидесяти сантиметров, у него уже психика нарушена, я считаю. У него комплексы чудовищные, а ведь Шведов – он всегда был малявкой, ниже всех на физре в строю стоял. Потом-то подрос, но в основном выглядел человеком за счет высоких каблуков. А в последнее время, когда его интеллектуальные испражнения стали регулярно печататься и пресса стонет по его поводу каждый день, он вообще морально-нравственно до того подрос, что иной раз сверху вниз на меня пытался смотреть. Да мне-то... по-моему, место Шведова в том сортире, где мочат всех согласно указу президента! – Климушкин хохотнул.

– Погодите! – взмолился ничего не понимающий Веня. – Какой Шведов? При чем тут ваш бывший сосед по дому?

– Да Сорогин – это ведь псевдоним, – объяснил Климушкин. – А на самом деле его зовут Леха Шведов. Он наш, горьковский. С Автозавода. Самая рвань, не сомневайся, хотя и пролез в московские издательства.

– Писатель Сорогин?.. – с трудом выговорил Вениамин. – Шведов – это Сорогин? Тот самый?

– Тот самый, – с отвращением кивнул Климушкин. – Который «Сезон охоты», «Ада», «Преклонение» и прочие ужастики. Честно говоря, не знаю, где он сейчас живет, у нас, в Нижнем, или в Москве, – не интересовался, но удивляюсь, что до сих пор вообще живет.

– В каком смысле? – осторожно спросил Веня.

– Да в том, что я, когда эту мерзость прочел, жутко захотел ему шею свернуть. Неужели ж я один такой? Сорогина прикончить – все равно что счистить с башмака дерьмо, в которое ненароком вляпался, вот я как это воспринимаю. А ведь он в моде, его читают, московская, извините за выражение, интеллигентская сволочь писает кипятком от восторга, говорит о нем с придыханием. Неужели люди не понимают, что именно вот за таких особей наказаны бывают целые народы? Небесами наказан? Думаю, не весь Содом и не вся Гоморра были так уж ужасны – но среди них на душу населения пришлось чересчур много Сорогиных, вот небеса и рассвирепели, вот и досталось всем сестрам по серьгам. Ведь его опусы что ни слово, то явная картина искажения психики. Помните этот рассказ, где тренируются два палача? Начинающий убил подопытную жертву ударом ножа в бок, просто ударил в сердце – и все, ну а наставник ему целую лекцию прочел о том, что человеку надо дать возможность помучиться перед смертью... Чему он учит людей?! Очень хотелось бы, чтобы сам Сорогин перед смертушкой должным образом помучился!

«Не вышло, – с явным сожалением подумал Вениамин. – Его убили ударом ножа в сердце. Милосердно – как в том рассказе». И он ужаснулся тому, что жалеет о мгновенной смерти Сорогина.