Князь механический - Владимир Ропшинов

– Нельзя ли передать лидерам думской оппозиции, что я не собираюсь играть в их игры? С момента моего возвращения в Петроград я только и слышу, что я – единственный Романов, которому доверяют люди, и поэтому меня надо короновать. Мне это, как вы понимаете, совсем не нравится.

– Вы можете сделать это сами. По крайней мере вас они послушают больше, чем меня.

Романов вздохнул.

– Владимир Львович, – сказал генерал Алексеев, – можем ли мы просить вас взяться за расследование покушения на жизнь Олега Константиновича? Вы – единственный, кому мы доверяем. Не Рачковского же… В смысле… Да… Не знаю, удобно ли предлагать вам вознаграждение, но если удобно, то, конечно…

– О вознаграждении речи не идет, Михаил Васильевич, – улыбнулся Бурцев, – я и так, как вы знаете, внимательно слежу за этим делом. Думаю, убийство Рачковского – это запуск каких-то неизвестных пока нам механизмов, которые в ближайшие же дни приведут в движение большие тектонические слои. И, вероятно, имя того, кто организовал покушение, в результате выплывет наружу. А пока я бы рекомендовал Олегу Константиновичу не покидать здание Главного штаба.

– Не смогу воспользоваться вашими рекомендациями, Владимир Львович, – снова вздохнул князь, – сегодня я должен ехать в Царское Село к государю.

– К Николаю? Зачем? Он сам вас позвал? – подскочил Бурцев.

Генерал Алексеев с некоторой укоризной посмотрел на него.

– Да, – спокойно ответил Олег Константинович, – сегодня я имел телефонный разговор с Фредериксом. Не знаю, как он узнал, что я здесь, но он сказал, что государь срочно ждет меня, и я обещал приехать сегодня к ужину.

– То есть вы едете к царю по его приглашению, – Бурцев задумчиво погладил бородку, – что ж, полагаю, в дороге вам ничего не грозит. Но все же будьте осторожны.

И еще князь должен был пойти к Наде.

XXVI

Искаженными страшной болью лицами бронзовых людей, стреляющих из башенной пушки Гочкиса в холодную пустоту Загородного проспекта, смотрел памятник экипажу броневика 1-го броневого дивизиона «Капитан Сурдов». При прорыве второй линии Кенигсбергского укрепрайона он попал в газовое облако, но не вышел из боя и продолжал расстреливать немецкие укрепления с тыла, пока газ не разъел легкие русских солдат. Никто – ни тогда, ни потом – не задавался вопросом – как же так получилось, что броневик оказался в зоне обстрела собственной артиллерии. Члены его экипажа были героями, и этого достаточно.

За памятником поднималось массивное четырехэтажное, с башней в центре здание Технологического института. Его парадная мраморная лестница вела в коридоры первых трех этажей, заставленные шкафами с книгами и приборами, с дверьми в аудитории, а потом, уже перестав быть парадной, поднималась на последний этаж, где в одной из комнат размещалось легальное студенческое Общество ревнителей механического будущего.

В аудитории Общества было накурено. Стулья, изначально расставленные рядами, теперь были сдвинуты – слушая выступавшего, студенты собирались группами, одновременно обсуждая то, что только что было сказано. Одеты все небогато – даже те, кто происходили из состоятельных семей, предпочитали не выделяться среди товарищей. Многие – с бородками на молодых, гладких, почти детских лицах: они так хотели выглядеть совсем взрослыми. А бороды, им казалось, давали больше взрослости, чем даже кресты или костыли, с которыми некоторые вернулись в институт с фронта. Да и кого можно было удивить ими в Петрограде после войны?

– Мы не знаем, – говорил молодой человек в студенческой тужурке с бледным лицом, явно волнуясь и потому сильно жестикулируя, – мы не знаем, зачем правительство объявило о создании купола над Петроградом. Многие товарищи говорят, что это – обман, что нельзя верить. Очень может быть, что и обман, что действительно никаких подлинных намерений у правительства нет, а есть только желание отвлечь рабочие массы пустыми разговорами. Но! А если намерения есть? Хороши же мы будем, отказав правительству в поддержке в таком важнейшем, можно сказать первостатейном, вопросе. Ну а если все-таки обман? Так что с того! Пусть правительство и хочет обмануть – а мы заставим его сделать! Мы поднимем все общество!

– Поднимем ради чего? – Из задней части аудитории поднялся один из студентов. – Я бы не стал переоценивать значимость этого купола. Я не говорю о тех негативных последствиях, которые случатся, если мы подыграем правительству Николая Кровавого. Оставим их. Но что значит сам купол? С инженерной точки зрения, не спорю, это величайшее сооружение, сопоставимое с египетскими пирамидами. Но как он отвечает задачам нашего общества по пропаганде механического будущего? Это все хорошо известные технологические приемы, в них нет никакого прорыва. Это, если угодно, механическое прошлое!

– Глубоко ошибаешься, Янек, – возразил выступавший, – купол в нашем деле выполняет важнейшую задачу. Это – победа над силами природы. Всю историю человечество зависело от природы, и теперь мы стоим на пороге того, чтобы порвать эту зависимость. Силой инженерного гения мы восторжествуем над стихией! Но дело ведь не именно в этом – мы покажем всему миру это торжество! Весь мир убедится, что можно порвать связь с животным началом и полностью положиться на интеллектуальное! Это поважнее будет, чем изобрести механического человека.

– Ну уж позвольте, – раздалось несколько голосов с мест.

– Не позволю, – отрезал студент, – что механический человек? Это просто человек, живущий в обществе людей, подчиняющихся законом природы, и сам, стало быть, им подчиненный. Мы же создаем общество, властвующее природой!

– Мы не должны ставить под сомнение нашу первейшую задачу – создание самостоятельного механического человека, обладающего чистым разумом и лишенного всех людских страстей и пороков, – закричал кто-то с места, – мы не имеем права отвлекаться на второстепенные цели!

Вся аудитория забурлила, студенты вскакивали с мест, махали руками, что-то кричали.

– Господа, господа, прошу успокоиться, – перекрикивая общий шум, басом сказал студент, сидевший на стуле рядом с кафедрой и исполнявший обязанности председательствовавшего, – давайте рассядемся по местам и продолжим.

Все как будто только и ждали команды успокоиться – членам Общества было в глубине души стыдно так вести себя, но уж больно принципиальный, основополагающий вопрос оказался затронутым. А позволять ставить под сомнение основной принцип – первый шаг к краху всего дела. Участники собрания расселись на стульях, стоявших теперь и вовсе вперемежку.

– Наш эмоциональный взрыв по столь ничтожному поводу наглядно показывает всем нам, господа, насколько далеки мы от механического будущего, которое пропагандируем, и как велико на нас влияние сил природы, – сказал председательствовавший студент. Он был постарше всех остальных, с курчавой еврейской черной бородой и, вполне возможно, уже не являлся студентом вовсе. Говорил «господа» вместо «товарищей» предыдущего оратора, который все еще стоял у кафедры, не зная, то ли садиться, то ли оставаться. Это характеризовало политические взгляды человека – первый был социалистом, а этот, верно, из либералов.

Михаил Зенкевич в студенческом платье жадно, стараясь не пропустить ни одного слова, особенно в общем гомоне, слушал споры. Он сидел в заднем ряду на стуле и старался походить на студента, хотя мог бы этого и не делать, так как на заседания общества допускались все желающие. Но с его молодым лицом и растрепанными кудрями походить не составляло труда. Это было не первое собрание такого рода – их в ту зиму в Петрограде проходило множество, при каждом институте, при каждых женских курсах, просто на квартирах инженеров и даже рабочих. Зенкевич старался побывать на каждом. Ему не так интересны были слова спорщиков и идеи, ими выдвигаемые, – как правило, все говорили об одном и том же: о механическом человеке, о торжестве механизмов и неизбежно грядущей благодаря этому эре справедливости, о последствиях освобождения человека от труда. Ему интересны были сами люди – в них он видел грядущий век, они создадут его своими руками и, наверное, себе на погибель, – но ведь так и должно быть, и в погибели этой не будет ничего страшного – так же, как в достойной смерти все совершившего на своем веку престарелого правителя.

– Я предлагаю, господа, – продолжал чернобородый студент, – оставить эту дискуссию. Конечно, создание механического человека является нашей первоочередной задачей, но ничто не должно мешать нам двигаться и в других направлениях, которые иногда – я подчеркиваю, иногда и временно – могут даже выдвигаться на первый план.

– Верно, – раздалось несколько голосов.