Коммуналка 2: Близкие люди (СИ) - Лесина Екатерина

— Не только я, похоже.

Слушать было, пожалуй, приятно. Определенно, приятно.

— Отнюдь… думаю, дело не в том, что тебе отказывали из-за слабого дара или происхождения, вовсе нет. Подумай сама, кому нужны конкурентки? Одно дело принять в театр провинциалочку на третьи роли, такую, что счастлива будет, что эти роли ей достались, гореть уже от осознания, каких высот она достигла, и совсем другое — птицу-гамаюн. Ты слишком талантлива, чтобы оставаться незамеченной. И слишком брезглива, чтобы пойти иным путем.

— Ты… узнавал?

— Конечно. Я ведь должен был понять, что ты такое.

И за руку взял.

А пальцы у Матвея ледяные. И кожа побелела. И надо бы руку забрать, пощечину отвесить, а ее, глупую, волнует, что у него пальцы ледяные.

— Я надеялся, что мне просто назовут цену твоей симпатии. В столице это не то чтобы обычное дело, скорее уж многим людям что-то нужно, и я вполне способен исполнить некоторые из этих желаний. Однако то, что удалось узнать, заставило меня усомниться…

Комплимент?

Весьма… двусмысленный.

— Твой худрук нашептывал мне, что ты определенно враждебный социуму элемент, осколок старого мира, который дурно влияет на коллектив и не позволяет раскрыться настоящим талантам.

Почему-то это признание не удивило.

— А… ты? Что ты ему ответил?

— Что, стало быть, такие это таланты, если жалкий осколок давно забытого мира им мешает. А потом попросил о встрече.

И встреча состоялась.

— Признаюсь, я собирался предложить тебе стать моей любовницей.

А Эвелина согласилась бы.

Она слишком устала, чтобы отказываться.

— Но когда оказался рядом, когда заговорил, услышал твой голос… я вдруг испугался, что ты откажешься. И мне придется уйти, а вернуться я не смогу.

— Почему?

— Потому что гордый и дурак.

Эвелина обняла его ладонь и, подняв к своим губам, выдохнула.

— Что ты…

— Ты перчатки где оставил? Пальцы совсем заморозил…

Сказала.

И удивилась тому, что Матвей рассмеялся.

— Ты невозможная!

— Вполне возможная. И даже вероятная.

— Значит, ты действительно решил… взять и…

Жениться?

Вот на ней, у который нет ни знакомств, ни связей, но есть сомнительное прошлое, потому как Эвелина прекрасно знает, какие слухи ходят. И будут ходить. И знает даже, что, если состоится свадьба, то слухов этих станет больше.

— Решил. Только боялся очень, что ты откажешь, вот и… пришлось пользоваться моментом.

Матвей подтянул ее поближе.

И обнял.

— Правда, теперь я больше не генерал..

— Ты говорил.

— И снова повторю. И быть может, меня и вправду сошлют куда-нибудь на край мира, а то и вовсе… врагов у меня хватает. А те, кто называет себя друзьями, не так и надежны.

— Переживем.

И, если сошлют, Эвелина поедет за ним. Шуба у нее имеется. А шуба в Сибири — вещь нужная.

— Так ты не сердишься?

— Сержусь.

Она даже нахмурилась, но получилось как-то… странно, да. Матвей же коснулся щеки.

— Снег тает.

— Тает, — эхом отозвалась Эвелина, чувствуя, как поднимается в душе то странное, что досталось ей вместе с кровью. И требует выхода.

— Споешь?

Он тоже услышал.

И вместо ответа Эвелина запела. Правда, на сей раз не об одиночестве, хотя и о нем тоже, но еще о любви, такой опасной, несвоевременной, пожалуй, даже лишней, ведь без нее было бы проще.

Невозможной.

И необходимой, как воздух.

Еще о зиме, что уже стояла на пороге, примеряясь, как будет захватывать город. О нем, сегодня не спящем, ведь праздник же. И люди вернулись домой с сокращенной смены. Об этих вот людях, которые не слышат и вряд ли услышат, хотя песня птицы-гамаюн вплетается в мир, меняя его.

Обо всем и сразу.

А главное, о мужчине, который стоял, держа ее за руки. И слушал. И не было ничего важнее этого, потому как какой смысл в голосе, когда тебя не слышат?

Глава 19

Глава 19

Салатами занялась Калерия. Еще с утра она поставила вариться темную свеклу, прямо с ботвой, запретивши обрезать ее. И время от времени заглядывала, проверяя. Свекла варилась, Калерия дважды меняла воду и остужала, следуя своему собственному рецепту. И снявши кастрюлю с плиты, слила темный отвар.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Может, почистить уже? — заметила Виктория.

— Выцветет, — веско ответила Калерия.

— Уксусу добавь и не выцветет, — Ниночка мыла картошку, еще сырую, но и для нее была приготовлена кастрюля.

— Кислая станет, — возразила Калерия.

Владимира возилась с морковкой, которая уже успела подвять, да и была неказистою, кривоватой и мелкой, каждая морковина — с детский пальчик. Сварится быстро, но чистить замучаешься. Перед Астрой же поставили миску с куриными яйцами, которые требовалось освободить от скорлупы и, желательно, аккуратно, потому как ладно салаты, но Калерия их и фаршировать собиралась.

— Ты с толстого бока бей, — посоветовала Ниночка и фыркнула. — А Эвелинка опять от работы бегает. Белоручка…

— У нее спектакль.

— Ага, — Ниночка плюхнула картофелину в кастрюлю. — У нее по жизни то спектакль, то концерт…

— Девочки, не ссорьтесь, — Антонина нарезала колбасу.

Нож в хрупкой ее ручке двигался будто бы сам собою, и на доску ложились тончайшие полупрозрачные ломтики колбасы. Астра с тоской подумала, что у нее так точно не выйдет.

— А кто ссорится? Я ж так… все равно от нее пользы, что с козла молока, — Ниночка пожала плечами и поинтересовалась. — Со шпротами будем делать?

— Будем, — сказала Калерия.

Астра же вздохнула.

И нерешительно тюкнула тупым концом яйца о стол. Работу ей дали несложную, но что-то да подсказывало, что и с нею справиться будет непросто. Нет, она, конечно, может сослаться на занятость и то, что нужна детям, но это будет неправдой. И хуже, что все-то знают, что дети прекрасно обходятся без Астры. Сидят себе в комнате, играют с лоскутками, нитками и прочими сокровищами, которых набралось две коробки.

Святослав…

…был у себя и вполне здоров. То есть, не совсем, чтобы совсем уж здоров, к понятию абсолютного здоровья Астра относилась со свойственным многим врачам скепсисом, но всяко достаточно здоров, чтобы самому о себе позаботиться. Правда, пока его забота выглядела как игра с детьми, но…

На поправку он пошел сразу и резко, будто переломив в себе то нежелание возвращаться, которое, собственно и мешало.

Усталость не ушла.

Она таяла, пусть медленно, но все-таки таяла. И совсем уже не выглядела смертельною.

…только спала Астра по-прежнему с ним.

Во-первых, ее кровать не настолько велика, чтобы хватило места для троих. Во-вторых… странно, но там, рядом с магом, ей было спокойнее. В-третьих… в-третьих, собственно, кому какое дело?

— Резать кубиками? — уточнила Владимира, выхватывая очищенное яйцо из рук Астры.

— А то как еще?

— А маринованных огурцов есть у кого? — поинтересовалась Ниночка. — И торт…

— Лешенька обещал принести, — пролепетала Тонечка, но как-то неуверенно, будто до конца не решив, стоит ли ей возвращать прежнюю маску.

— Илья тоже… — поддержала Виктория.

— Как и Мишка, — Владимира стукнула ножом по доске, разрубая яйцо пополам. — Если все принесут…

— Это ж мужики, — Ниночка пожала плечиками. — Хорошо, если хоть кто-нибудь да вспомнит.

Она выпятила губу и вздохнула, сказав:

— Послать бы их всех и подальше…

— Так уж и всех?

— Живописца этого так точно… пристал, что банный лист… — она отправила картофель в кипящую воду и поспешно закрыла кастрюлю крышкой. — Муза ему нужна… вдохновение… ага, сейчас. Возьму и поверю…

Ниночка помахала рукой над кастрюлею.

— Вот что в тебе такого, что ты всем нужна? — поинтересовалась она, глядя на Астру. — Да не дергайся, Боги милосердные… что ты дрожишь постоянно-то?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ниночка!

— Что? Я уже сколько лет, как Ниночка… нельзя людей бояться. Сожрут. А она не понимает. Бестолковая.