Коммуналка 2: Близкие люди (СИ) - Лесина Екатерина

Эвелина покачала головой.

— Дед хотел вернуть ее. Он умолял дать ему время, погодить… обещал, что попробует разорвать узы клятвы, но это было невозможно. Тогда он попытался договориться с супругой о раздельном проживании, что как раз-то практиковалось, хотя и не часто. Он подал прошение Императору. Императрице… по словам моей матушки, он вел себя так, что все заговорили о безумии, о том, что все это — неспроста… тогда-то созвали целителей, которые, впрочем, единогласно признали деда вполне вменяемым. Одержимым, но вменяемым.

Они вновь оказались на пристани.

И как в прошлый раз переливалась всеми оттенками черного вода. Снегопад усилился, будто небеса спешили завалить белым пухом эту вот разверзтую водяную рану.

Не выйдет.

— Когда же до него дошел слух о новом романе своей… возлюбленной, он действительно стал одержим мыслью о возвращении ее любви. Он удалился в родовое поместье, где и провел следующие лет десять, занимаясь изысканиями. Он больше не пытался встретиться со своей птицей, не устраивал прилюдных скандалов, не закатывал сцен ревности, в общем, вел себя так, что родня выдохнула с облегчением, решив, что блажь пройдет.

Это они зря.

С одержимостью не так-то просто справиться. И Эвелине, пожалуй, жаль того, неизвестного ей мужчину, который наверняка походил на Матвея. Старая кровь не размывается. Точнее было бы сказать, что Матвей походил на него. Но… какая разница?

— Его супруга пыталась навещать его, как и мой отец, однако он не желал видеть никого-то подле себя. Однажды его нашли мертвым на берегу моря. Он лежал на спине, уставившись в небеса, и улыбался… в руке же он сжимал серый камень, который не пожелал отпустить и после смерти.

Вода шелестела.

Она терлась о берега, вздыхала, всхлипывала, готовая разрыдаться от бессилия, запертая в узком русле, но желающая свободы.

— Потом уже отыскали и его дневники. Тогда-то стало очевидно, что он не расстался с мыслью вернуть себе ту, кого называл единственной любовью. Я не читал, но матушка говорила, что в этих бумагах было запечатлено безумие одного разума.

Матвей повел шеей.

— Род наш некогда имел… честь состоять в родстве с драконьим племенем, а потому с силой вместе нам досталась и их… одержимость. Редкое свойство, которое, если повезет, будет дремать в крови, оборачиваясь лишь некоторой, порой излишнею, упертостью. Однако в случае моего деда качество это раскрылось сполна. Он поставил себе цель и шел к ней, не думая ни о чем, кроме этой вот цели. И у него вышло… он назвал камень — «Птичий голос».

— Ты…

— Матушка сохранила некоторые дневники, хотя это было опасно. Не знаю, почему… желая ли меня предупредить или же просто по привычке. Эти бумаги и сейчас в моей семье, хотя… их стоило бы сжечь.

Он поднял раскрытую ладонь и, когда ее коснулась снежинка, слизал каплю.

— Прежде мне это казалось по меньшей мере странным. Отдать ради женщины душу. Извлечь ее из тела, заключить в драконью кость.

— Кость?

Это не походило на кость совершенно.

— Кость, — повторил Матвей. — Кость старого дракона. Запрещенный материал, за использование которого лишился бы головы и дед, и весь его род. Но что ему до рода? Нет, ему нужно было то, что способно окажется удержать силу души.

Вот об этом бы рассказать на сцене.

Сыграть.

И Эвелина смогла бы… нет, не безумного мага, но несчастную его возлюбленную, которая и вправду думала, что поступает правильно, что спасает от бессмысленной любви обоих.

— Правда, ему бы следовало выбрать чью-то еще душу, но…

…цена была названа, и он, верный старым идеалам, чести родовой, заплатил её сам.

— Как этот камень… оказался в чужих руках.

— Твой дед служил у моего денщиком, — Матвей знал ответ. И… он появился в городе неслучайно, это очевидно. — А после его смерти исчез. Как раз началась смута, да и война шла… он сказал, что желает отправиться на фронт. Бабушка о нем похлопотала, а он…

…исчез.

Ушел, прихвативши с собой невзрачный серый камень, о свойствах которого знал. Не мог не знать, потому как, пусть Эвелина совершенно не помнит деда, но ведь очевидно, что этот человек не случайно встретился на бабушкином пути.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вот так все и получилось, — Матвей развел руками.

Вот так…

…мстил ли он? Или же воспользовался случаем? Сыграл птице-гамаюн песню, против которой она не способна оказалась устоять? Увез ее, посадил на цепь… мучил.

Только и сам умер рано.

Случайно ли? Или… он успел передать камень и тайну его.

— А ты… — Эвелина повернулась к мужчине, которого хотелось ударить и обнять. — Ты… почему ты пришел ко мне?

— Не знаю, — он стянул шапку и взлохматил волосы. — Честно. Для меня все это было сказкой… такой, жутковатой, но сказкой… матушка редко, но все же рассказывала о том, прошлом мире. Первый бал. Мой отец… встреча их. Танец. О том, что вовсе не любила его, но предложение приняла, поскольку было оно выгодным. О… многом. Но чаще всего о любви. Возможно, потому что самой ей не случилось влюбляться, чтобы до безумия. Жалела ли она о том? Или радовалась? Я совершенно не понимаю женщин. Главное, я запомнил… когда моя невеста… ушла, она сказала, что это из-за проклятья. Я высмеял. Никакого проклятья нет, просто… неудачный роман. Неправильно оценил женщину. И бывает же. А она посмотрела так печально. Сказала, что у отца тоже никогда-то не получалось с женщинами. Что… он тоже ее не любил, но сделал предложение, поскольку показалось, что из нее получится хорошая жена. И потом, уже когда они были в браке, отец заводил любовниц, только всякий раз неудачно. Одна изменяла. Вторая и вовсе обокрала… последняя убила. Не сама. Просто оказалось, что у нее есть еще один любовник, с другой стороны, вот ему-то она отца и выдала. Завела в засаду, так что…

Про то время, которое и ныне робко именовалось смутным, Эвелина знала немного. Да и не спрашивала вовсе. Что ей до истории, когда иных забот хватает?

— Матушка была уверена, что эта неудачливость происходит от проклятия, снять которое способна лишь птица-гамаюн.

— А проклятье откуда взялось?

Матвей лишь руками развел.

— Понятия не имею. Я спрашивал, но она, в целом женщина разумная, рационального складу характера, в данном случае теряла и разумность, и рациональность. И столь убедительна была, что, признаюсь, я и сам стал задумываться. Помимо невесты у меня… случались романы.

А вот о его романах Эвелине совершенно, категорически даже не хотелось слышать. И более того, она с великим удовольствием убедила бы себя, что нет и не было, и быть не могло никаких романов, что вся-то его жизнь началась именно со встречи с нею, с Эвелиной.

— И всякий раз неудачно. Я понимаю, что не слишком красив.

И хорошо, если бы он еще и красивым был, это вовсе невозможно было бы вынести.

— Да и многим рядом со мной находиться неприятно. Но все равно… я начинал встречаться с женщиной, лишь когда интерес был взаимен. А после уже, по прошествии некоторого времени узнавал… всякое.

Матвей поморщился.

— И на войне, и после… Маги… в моем ведомстве хватает специалистов, и все до одного утверждали, что нет никакого проклятья, что и личное мое энергетическое поле, и тонкое, семейное, чисты. А невезучесть… всякое бывает.

— И ты нашел меня?

— Не совсем. Сперва мне понадобилось уехать из Москвы. На время. Мне поручили одно дело, весьма перспективное на первый взгляд. И очень нужное. Так я оказался в этом городе. Провинция. Никого знакомого. И дома пустота. Тоска смертная. От этой тоски я и направился в театр, где и увидел птицу-гамаюн… настоящую.

И за этот детский восторг Эвелина простила ему, если не все, то весьма многое.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Бестолочь.

И… и она тоже.

— Как только я услышал твой голос… Боги, эта дрянная пьеска, самодеятельность по сути, от которой еще недавно зубы сводило, вдруг обрела жизнь. И я понял своего деда. Так мне показалось. Иметь рядом с собой птицу-гамаюн означало получить возможность заглянуть в иной мир, во многие миры… ты сама не осознаешь собственного дара!