Чудесный шар - Александр Волков

– Все будет куплено, сударь, – забормотал он. – Давайте составлять реестр. Бумага у вас есть, пишите.

– Первым делом полотно. Его потребуется много…

– Аршин тридцать? – снисходительно спросил майор. – Купим!

– Нет, Трофим Агеич, не тридцать и даже не сотню. Мне нужно тысячу аршин.

– Что? – подскочил Рукавицын. – Тысячу? Да это роту солдат одеть можно. Может, меньше пойдет, ну, хоть пятьсот?

– Не торгуйтесь, Трофим Агеич, поскупимся – провалим опыт.

– Что ж, пишите, – со вздохом согласился Рукавицын.

– Еще веревок тонких аршин двести, толстых – пятьдесят. Лаку фунтов тридцать… Ниток крепких… И ради бога, не скупитесь на мелочах, полотна берите самого лучшего, тонкого.

– Ярославского возьмем.

– И вот еще что, Трофим Агеич, скажите вашему посланцу, что я досконально знаю цену полотна и прочих товаров, так что пусть он не вздумает наводить экономию на этой покупке.

Майор густо покраснел: он как раз собирался навести такую экономию и присвоить из суммы, переданной узником, 30–40 рублей.

На следующий день Кулибаба поехал в столицу за материалами. Это было в конце июня.

Глава десятая

Труды и заботы

В тюремном цейхгаузе, приспособленном под мастерскую, кипела работа. На полу сидели бабы: старая Кузьминишна, жена младшего тюремщика Филимоши, и комендантская кухарка Матрена. Они сшивали длинные клинья полотна. Ракитин на большом столе занимался кройкой.

За право работать в цейхгаузе Дмитрию пришлось выдержать нелегкую борьбу с майором.

– Вы меня под виселицу подводите, сударь! – кричал комендант. – Помещение дать! Швейных мастериц выписать! Весь город вам в помощь согнать!..

Договорились на том, что работать будут свои, тюремные, бабы, надзирать за ними будет сам инвентор. Бабам за разглашение тайны Рукавицын пригрозил казематом. На случай приезда начальства был установлен караул: белобрысый Гараська, Матренин сын, целый день торчал за воротами. В случае появления у ворот экипажа Гараська тотчас должен был предупредить Кулибабу.

Дни и ночи майор проводил в страхе. Он терял голову при мысли, что кто-нибудь подсмотрит, что делается в цейхгаузе. По ночам он не спал, чутко прислушивался, и ему вдруг представлялось, что у ворот шумят: приехала комиссия.

Днем было немногим лучше: надо было следить за узником, за бабами-швеями, за часовыми у цейхгауза, за беспечным Гараськой. Трофим Агеич потерял аппетит, как после памятной истории с Приклонским. Он едва притрагивался к любимым кушаньям, не смотрел на настойки.

О замысле коменданта и узника по крепости ходили удивительные слухи. Самая секретность, которой Рукавицын обставил предприятие, возбуждала необычайный интерес. Когда рано утром и поздно вечером два конвоира проводили Ракитина по крепостному двору, немало любопытных глаз провожало узника.

Тюремный персонал был невелик: тюремщики, два-три пекаря, кузнец и столяр да при церкви поп, дьячок Сергей, пономарь и церковный сторож. Каждый даже мелкий случай в этом микроскопическом мирке вызывал бесконечные толки и сплетни. Когда бабы выходили из цейхгауза, им не давали проходу. Швеи молчали о работе, но отводили душу в рассказах о красоте узника, об его умильном обращении.

Антонина Григорьевна недолго находилась в неведении о смелом замысле Ракитина. Майор рассказал ей, что узник придумал удивительный снаряд для летания по воздуху. И когда этот снаряд будет построен, ему, коменданту, за содействие инвентору выйдут в награду большие почести и деньги.

Майорша не умела хранить секреты. Во время первого же чаепития с попадьей, когда та ядовито намекнула, что Трофим Агеич очень уж засиделся в теперешнем своем чине, Антонина Григорьевна выложила начистоту все его планы и надежды. Попадья не поверила.

– Выше колокольни, говоришь, поднимется? Ох, смотри, сударыня, не доигрался бы твой Трофим Агеич… На большой чин метит?

– Да уж будьте спокойны, – вспыхнула майорша. – В крепости не останемся. Довольно Троше здесь прозябать…

– Ах, сударыня! Не оставьте вашими милостями, когда будете превозвышены! – издеваясь, пропела матушка Стефанида и встала из-за стола, шумно отодвинув чашку.

Попадья чувствовала острую зависть к пронырливому майору. Зависть перешла в досаду на попа.

«Дурак! Только и знает Библию читать, нет, чтобы о семействе позаботиться… Майор знатную протекцию получит, а мой увалень все прозевает. Нет уж, заставлю! Коли те подыматься будут, пусть и поп полетит!»

На тюремном дворе Рукавицына встретил поп Иван. Он подошел к коменданту с нахмуренным лицом.

«Этому еще чего нужно?» – сердито подумал майор.

– Великое и страшное у меня к тебе дело, Трофим Агеич, – торжественно начал поп.

– Какое еще там дело? – строптиво спросил Рукавицын.

– Смирись духом, майор! – сурово молвил отец Иван. – Помни, я твой отец духовный. Хотя и велики грехи мои перед Господом, но дана мне власть вязать и разрешать…[73] И должны быть открыты передо мной все твои тайные помыслы и дела…

«Еще чего захотел!» – подумал майор.

– А что я совершил?

– Что вы замыслили с узником из девятой камеры? – ответил поп вопросом на вопрос.

Трофим Агеич покраснел.

– Ответствуй! – приказал поп.

– Я тебе отчетом не обязан! – обозлился майор. – Вольно тебе слушать бабьи сплетни.

– А Ракитин работает в цейхгаузе – это сплетня? – ядовито спросил поп. – Что он там, мешки под муку шьет?

– Послушай, отец Иван, поди прочь! Я тебе все равно отвечать не намерен.

– Скажи ты мне, Трофим Агеич, – неожиданно переменил разговор поп, – что, Ракитин не из ефиопских[74] ли стран в Российскую империю приехал?

– Не знаю, – отвечал Рукавицын, удивленный вопросом. – Рассказывал он много про неметчину, про Францию, про Недырланды… А про такую, что ты говоришь, ни разу не слыхал. Да мне-то до всего этого какое дело! – раздраженно закончил майор.

– А вот какое, – тоном проповеди заговорил поп. – «И вы, ефиопляне, будете избиты мечом моим», говорит Господь. Близок час пришествия антихристова, пред ним же появятся лжепророки и будут совершать мнимые чудеса. Не потворствовать надо Ракитину, а обличать сего предтечу антихристова в его дерзких замыслах.

– Да какой же он предтеча антихристов? – спросил пораженный майор. – Он такой же православный, как мы с тобой. Не ты ли сам после молебна говорил…

– Благочестие его мнимое, от диавола ниспосланное. Ей, Трофиме! – Поп осенил майора крестом, снятым с груди. – Опомнись! Я все знаю! Подняться на небо не дано сущим на земли! (Майор вздрогнул и отвернулся.) Богопротивное и неслыханное дело замыслили вы… Или ты хочешь, чтобы земля разверзлась под тобой? (Рукавицын со страхом посмотрел под ноги.) Молю тебя: закуй ефиопа Ракитина в железы, чтобы он не видел лица человеческого и не соблазнял людей ложными чудесами! Брось бесовскую затею, Трофиме, тебе говорю, брось!

Майор опомнился от смущения и с невозмутимым видом принялся раскуривать трубку.

– Ну, ты, отче, неподобное говоришь, – возразил он. – Начатое дело оставить никак невозможно. А ты в нем ничего не понимаешь, и разговаривать с тобой больше не о чем.

Рукавицын пошел домой. Отец Иван мрачно посмотрел ему вслед.

– Ну, погоди же, антихристов прислужник, попомнишь меня!

Глава одиннадцатая

Донос

Отец Иван сидел за столом с гусиным пером в руке. Рядом лежала старинная Библия в кожаном переплете.

– Господи, благослови начатие дела!

Поп перекрестился и вывел заголовок:

«В Санкт-Питербурхскую Тайную ЕЯ ПРЕСВЕТЛЕЙШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА канцелярию

Смиренного иерея Иоанна

Крестовоздвиженского

Доношение

Имеющий уши слышати да слышит!»

Поп писал по-старинному, церковнославянскими литерами, с титлами и сокращениями.

«Аз, недостойный иерей Ново-Ладожской тюремной церкви, вышнему начальству о богохульных и отвратительных деяниях коменданта тюрьмы Трофима Агеева сына Рукавицына доложить осмеливаюсь.

Близок, близок час гнева Господня, и уже секира при корне древа лежит! Ибо сказано есть…»

Поп, слюнявя пальцы, долго листал Библию, пока не нашел нужное место.

«Придет Господь в огне, чтобы излить гнев свой с яростию» («Книга Исаии пророка», глава 66, стих 15).

«Сей же недостойный майор Рукавицын, нечестиво предавшись злокозненным обольщениям, вступил в сообщество с узником, Ракитиным себя именующим…»

Поп торжествующе помахал пером.

– Нет, древний зверь, исшедший из уст драконовых, ты меня не обманешь! Я тебя разгадал и уничтожу твои богомерзкие замыслы!

Отец Иван продолжал писать.

«Ефиоп Ракитин, сей предтеча антихристов, вознамерился совершить ложное чудо и подняться выше колокольни, дабы прельстить православных под власть своего господина – диавола. Но его богопротивные козни мною, смиренным служителем Господа, будут разрушены с помощью божией и Тайной ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА канцелярии, коя, надеюсь, не замедлит произвести расследование по сему делу.