Операция «Валгалла» - Джек Хиггинс

Риттер кивнул.

— Лучше оставить главного сержанта Гештрина и четверых ваших лучших людей здесь, держать оборону, пока нас не будет. Возвращайтесь в лагерь. Я присоединюсь к вам через некоторое время.

— А герр Штрассер?

— Не думаю, не сейчас. Герр Штрассер слишком значительная личность, чтобы подвергать его риску. Вы меня понимаете?

— Думаю, да, штурмбаннфюрер.

— Это хорошо, потому что, будь я проклят, если сам понимаю это. — Риттер встал и подошел к бару, взял бутылку шнапса. — Я узнал множество хороших людей за эти пять-шесть лет, их нет больше с нами. И в первый раз я задался вопросом: почему. — В лице его появилось выражение отчаянья. — Почему они умерли, Сорса? Ради чего? Вы можете мне сказать?

— Боюсь, что нет, — ответил спокойным голосом Сорса. — Видите ли, я воевал за зарплату. Мы принадлежим к разным клубам, вы и я. Еще что-нибудь? — Риттер покачал головой. — Тогда я вернусь к своим парням.

Огромный финн отсалютовал ему по-армейски и вышел. Риттер пошел к камину, глядя на пламя.

— Почему, Эрик? Ради чего?

— Что это с вами, майор Риттер? — спросил Штрассер из дверного проема. — Поздновато для философии на мой взгляд.

Риттер обернулся к нему, темные глаза полыхнули на бледном лице.

— Больше никаких игр, рейхсляйтер. Мы уже слишком далеко зашли, вы и я.

— Да, неужели? — Штрассер зашел за стойку и налил себе бренди.

— Борман ли в Берлине, а Штрассер здесь, или наоборот? — спросил Риттер. — С другой стороны, какая разница?

— Теперь дошла очередь до речей?

— На мой взгляд, я это заслужил хотя бы тем, что наблюдал за этим тошнотворным спектаклем с этой женщиной, де Бевилль. Вы низвели ее до уровня последней шлюхи из Сан-Паули. Вы ей ничего не оставили.

— Я сделал то, что должен был сделать.

— Во имя Бога, Фюрера и Рейха, или я разместил их не в том порядке? — Риттер игнорировал выражение ужаса, появившееся на лице Гоффера. — Сотни тысяч молодых немцев погибли, сливки нации, те, что верили. Те, у кого была вера и идеалы. Кто думал, что они выводят страну из упадка и нищеты двадцатых в новый век. Сейчас я понял, что они умерли напрасно. Того, во что они верили, не существовало с самого начала. Вы и вам подобные позволили, себе на горе, сумасшедшему человеку завести немецкий народ на дорогу в ад, а мы следовали за вами с радостью в сердце.

Штрассер сказал:

— Послушайте меня, Риттер. Это сентиментальная чушь в худшем виде, и не вам, человеку, который служил Рейху, как немногие, ее повторять. Вы полагаете, что нам конец? Если так, то вы сильно ошибаетесь. Нет, мы живы. Только теперь начинается «Камараденверк», и для вас там есть место. Почетное место.

Риттер повернулся к Гофферу.

— Мы сейчас уходим, Эрик.

Гоффер вышел. Штрассер спросил:

— Что вы намерены делать?

— В семь часов я атакую. Всей мощью пойдем на приступ. Используем бронебойные фаустпатроны, чтобы разорвать цепи подъемного моста. Гарантировать успех не могу, но может и получиться. Здесь держать оборону оставляю главного сержанта Гештрина и с ним еще четверых.

Вернулся Гоффер и подал ему куртку и пилотку. Штрассер сказал:

— Подождите, я только схожу за пальто. Я пойду с вами.

— Нет! — сказал Риттер категорически. — Я командую, и я говорю, что вы остаетесь здесь. — Пока он застегивал куртку, Штрассер спросил:

— Если ваши чувства настолько определенны, как вы говорите, зачем вы это делаете?

— Большинство моих друзей погибли, так почему мне должно это сойти с рук? — И он вышел.

Арни спокойно спал. Единственным видимым свидетельством сурового испытания, через которое ему пришлось пройти, были темные круги под глазами, похожие на кровоподтеки. Гайллар положил руку мальчику на лоб. Он был прохладным и впервые за сутки пульс тоже был в норме.

Он зажег сигарету, подошел к окну и приоткрыл его. Было довольно темно, только из окна кухни через двор напротив лился свет. Шел снег. Гайллар глубоко вдыхал холодный живительный воздух.

В дверь постучали, и вошел Майер с кофе на подносе. Финский часовой остался снаружи. Гайллар мог его видеть. Тот сидел на стуле по другую сторону коридора и курил сигарету.

— Как он, герр доктор? — спросил Майер, наливая кофе.

— Температура спала, пульс в норме, спит спокойно, как вы сами видите. — Гайллар выпил кофе и поблагодарил. — Теперь мне нужно взглянуть на мадам де Бевилль.

Майер сказал тихо:

— Они собираются в семь атаковать замок.

— Вы уверены? — спросил Гайллар.

— Я совсем недавно слышал, как майор Риттер и герр Штрассер говорили об этом в баре. Майор Риттер уже уехал к замку.

— А Штрассер?

— Они схватились, Штрассер хотел идти, но Риттер был против. Так что он остался здесь с пятью охранниками.

Гайллар повернулся и облокотился на подоконник, очень взволнованный.

— Если они пойдут на приступ, там наверху нет никаких шансов устоять. Мы должны что-то предпринять.

— Что мы-то можем сделать, герр доктор. Ситуация безнадежная.

— Нет, если кто-то сможет сообщить о том, что здесь случилось. Теперь в районе Арлберга должно быть много подразделений Союзников. Вы могли бы пойти, Йоганн. — Он протянул руку и ухватил Майера за пальто. — Вы можете выскользнуть отсюда.

— Я очень сожалею, герр доктор, я перед вами в большом долгу, возможно, я обязан вам жизнью моего сына, но если я пойду, мальчику может грозить опасность. — Майер покачал головой. — В любом случае, с этими финнами перед домом угнать штабную машину невозможно, а пешком далеко ли уйдешь?

— Безусловно, вы правы. — Гайллар в унынии снова повернулся к окну и увидел внизу во дворе нечто, мгновенно возродившее в нем горячую надежду. К стене рядом с окном кухни была прислонена пара лыж.

Ему с трудом удалось остаться невозмутимым.

— Налейте мне еще кофе прежде, чем часовой решит, что вы здесь уже слишком долго, и слушайте. Там внизу стоят лыжи, они ваши?

— Да, герр доктор.

— Вы правы, друг мой, вы передо мной в долгу, и теперь у вас есть возможность отдать мне долг. Возьмите эти лыжи, куртку, перчатки и ботинки и оставьте их в дровяном сарае наверху. Это все, о чем я прошу. Отсюда я выберусь сам.

Майер колебался.

— Я не уверен, герр доктор. Если они об этом проведают…

— Йоганн, не ради меня и моих друзей, — сказал Гайллар. — Ради Арни, вы должны это сделать. — Финн вошел в комнату, бормоча что-то на своем языке, жестом показал Майеру, чтобы уходил. Майер взял поднос. — Я надеюсь на вас, Йоганн.

— Я попытаюсь, герр доктор. — Майер выглядел очень несчастным. — Я сделаю, что смогу, но я не могу ничего обещать.

Он вышел, и охранник собрался запереть дверь, но Гайллар покачал головой. Он взял свой докторский саквояж, прошел мимо него по коридору к следующей комнате. Клер де Бевилль лежала. Когда финн попытался войти вслед за Гайлларом, тот захлопнул дверь у него перед носом.

Она начала подниматься, Гайллар присел на край кровати.

— Не нужно. Оставайтесь, как есть. Как вы себя чувствуете?

— Немного лучше.

— Но если кто-то придет, не показывайте этого. Вы чувствуете себя совершенно больной.

— Для часового?

— Нет, он стал более сговорчивым с тех пор как понаблюдал за мной, когда я перевязывал его друзей в комнате дальше по коридору. Они были ранены в какой-то перестрелке у замка. — Он открыл саквояж и достал стетоскоп. — У меня мало времени, так что слушайте внимательно. Этот Штрассер или кто бы он ни был, вы все еще чувствуете себя у него на службе?

Она пожала плечами.

— А вы как думаете?

Он посмотрел на часы.

— Меньше чем через час они начнут лобовую атаку крепости Арлберг. Всеми средствами, которыми располагают.

У нее расширились глаза.

— Клодин, Гамильтон и остальные, у них никаких шансов.

— Точно, поэтому кому-то нужно пойти за помощью.

— Но как?

— В дровяном сарае позади гостиницы Майер прячет для меня лыжное снаряжение. Выйти отсюда я должен сам. Вы мне поможете?

— Конечно. — Она крепко сжала ему руку и горько улыбнулась. — Если вы хотите помощи от такой, как я.

— Бедная моя, Клер, мы все инвалиды войны в той или иной степени. Кто я, чтобы судить вас? — За дверью послышались голоса, Клер торопливо вытянулась на постели. Дверь открылась, и вошел Штрассер.

— Как она?

— Неважно, — сказал Гайллар. — Боюсь, возможно полное расстройство нервной системы. Сами понимаете, она жила под сильным стрессом в течение долгого периода. Добавьте к этому недавнюю травму: известие о смерти мужа.

— Да, все это печально, — сказал нетерпеливо Штрассер. — Однако я хочу с вами поговорить.

— Придется с этим повременить. В данный момент Мадам де Бевилль нуждается в моем внимании, и хочу вам напомнить, что, кроме нее, два тяжело раненых финна в комнате дальше по коридору.