Товарищ Резак (СИ) - Горшенев Герман

— Чего это он про аутентичность нёс?

— Наш Командир всё правильно просчитал. У него ещё приличное временное смещение и чернота его сразу не убьёт. Всё что мог современное снял, даже ботинки. Пока мы с тобой пастью щёлкали, он за прибором сбегал.

— А про сумасшедшего чего?

— Тот человек, который рисунки рисовал и про дракона писал, здесь был, только предметов со временным смещением у него не было, и прибор вытащить не смог. Это прибор из местных детей иммунных может делать, в теории конечно. Он сюда дошёл, скорее всего своего ребёнка спасал, а помочь не мог. Вот поэтому и съехал с катушек.

— А как пользоваться прибором?

— Не знаю, вначале его ещё довести надо. О! Командир! Проснулся! У тебя ухо сгорело.

— Потому что оно не аутентичное, а тут отросло, — ответил я, слегка улыбнулся. Улыбаться во всю рожу сейчас слишком больно.

— Ага, уже в стиксе выросло. Волос у тебя вообще ни каких сейчас нет, ты как красный баклажан, а твоя танковая форма практически не сгорела. Главное, чтобы тебе ушей в следующий раз хватило, — поддержал Доберман.

— Зато бриться не надо, — прокомментировал Блохастый.

Глава 18. Танк. Великий воин, которому всё равно, где убивать нелюдей

Я за всю жизнь, включая детство, не стоял с раскрытым ртом столько, сколько раз это делал за эту неполную неделю. Там, где была дорога из жёлтого кирпича сейчас был скальный утёс. Могучие обледенелые пики уходили на пару километров вверх. Подошёл к собакам, активно обсуждающим как вернуться и рассматривающим карту на экране небольшого прямоугольника. Почесал лоб пучком бинтов, щедро намотанных на мои кисти рук. Холод и тепло от дуг были столь сильными, что руки прогорели почти до костей. Карта состояла из красной части, где смертельно опасно и белой, которая появилась после всплеска. Наш калейдоскоп не имел к этим местам ни малейшего отношения, кроме нескольких рисунков сумасшедшего человека. Я предложил собакам.

— Давайте пойдём вот-так, через пекло. Бросим зайку на каком-нибудь, как вы говорите, стабе. Блохастый будет определять заражённых, и потихонечку, ползком, как-нибудь выберемся. Главное, чтобы этих ваших перегрузок не было. Люди, я так понял, тут не ходят, а заражённые за танком присмотрят. Потом Кот соберёт армию и вернёмся за Заечкой.

— А с этим что делать? Его же от машины отпускать нельзя? — осведомился наш десантник.

— Можем какую-нибудь легковушку задрать. Вырежем накидку из сидений, руль на шею и обувь сделаем из покрышек, будет в костюме колеса ходить, — пошутил я.

Доберман оценивающе посмотрел на Алёшу. Наклонил голову в разные стороны, прикидывая нарядец. Довольно оскалился.

Мы погрузились и поехали, другого пути всё равно не было, просто решили подъехать как можно ближе и действовать по обстоятельствам. Зайка отмахивала уже третью сотню километров. Всплеск вспугнул заражённых, и мы двиались по сердцу пекла в абсолютном одиночестве. Блохастый только лапы разводил, не чувствуя вообще ни каких живых существ. Доберман позволил себе поспать пару неплановых часов, а я болтал с научным руководителем о всём на свете.

Расплёвывая слюни, пёс рассказывал очередную историю из его невероятно интересной жизни:

— В одну из командировок мы ехали в Иран. Нас туда Ил МЧС с оборудованием доставил. У нас негласное правило, если тебе сразу не говорят в какой населенный пункт прибыл, то и спрашивать об этом не надо. Разместили, выдали довольно увесистую пачку мелких иранских денег и местное население насчёт нас строжайшим образом, наверное, предупредили. На востоке принято, если ты белый человек, тебя обязательно, внимание, обязательно попытаются обмануть. А в этом городке к нам относились как к дорогим гостям и даже не было попыток завысить цену хотя бы в пару раз. Мы тогда и плова, и лепешек поели, а цены для нас в пять раз дешевле обычного были. Утром мы на рынок ходили, а потом на объект. С нами все здоровались. Во, как всё было поставлено! Я же со своим любопытством не могу усидеть, начал допытываться, чего это местные такие правильные, и не предупреждали ли их о нас. Офицеры иранского спецназа, великолепно говорили по-русски, а вот рядовой состав не очень. Сопровождавший нас везде охранник, меня понял и на чистом, как мог русском, отвечает: «Секир башка, тыг-дым, писька резать», и показывает, что провинившегося за шею вешают, а ещё и со спиной что-то делают, или что-то в зад втыкают. Я тогда не поленился, и в блокнот записал и схематично ещё рисунок нарисовал.

Блохастый изобразил жестами как охранник ему это показывал. Моя рожа сама растянулась в улыбке, несмотря на болевшую обгорелую кожу. Представляю, как это выглядело, когда записывалось не самым маленьким начальником в галстуке, в достойный кожаный блокнот.

— Так, вот. Я к чему, — продолжил пёс- уже после обеда ко мне один крендель приходил, тупой и доставучий до невероятного. Я ему тогда это и зачитал, и схему показал, и объяснил, как надо вопросы решать самостоятельно, даже если его взяли по просьбе руководства. Не без свидетелей. Знаешь Командир, тогда это так всем понравилось, что через два дня не было человека, кто-бы этой фразой не пользовался. Молодёжь мои рисунки перерисовала и дополнила. У меня даже начальник блокнот попросил, на лист бумаги перерисовал, но только рисунки, и на дверь изолентой приклеил. Заходишь в кабинет и сразу настрой, не хочешь: «Секир башка, тыг-дым, писька резать», значит говори по делу. Одна фраза, а какой ресурс для использования, самое главное энергия, вот что делает набор букв и чёрточек силой.

Я согласно кивнул и поставил ногу на голову Алёше — танк замер. Доберман мгновенно проснулся и зыркнув по сторонам, непонимающе посмотрел на меня. Пёс в панцирях черепах и драной шерсти продолжал говорить ещё пару секунд и замер тоже. Он почему-то в боевой обстановке реагировал последним. Блохастый какой-то большой учёный, а не воин. Мне здесь абсолютно не нравилось. Просто бывает такое чувство. Доберман, повернув морду, вопросительно смотрел, а Блохастый почти шёпотом сказал:

— Похоже у товарища командира проснулся дар сенса, но он видит в другом спектре, я теперь тоже чувствую. Думал, что это шум, ан нет, — и заклацал по экранам лапами, причмокивая и делая серьёзные морды. Поводил лапой по приборам и покачал головой.

— Да что такого? — прошипел Доберман.

— Фон. Радиоактивный фон, причём очень свежий и очень странный. Оттуда, — и показал лапой, — фон идёт оттуда, там уплотняется, не могу понять, очень большое рассеивание. Совсем свежий, ещё полно совсем лёгких изотопов, пара-тройка часов не больше, но тяжёлых почти нет.

Слушая, Доберман всё больше вытягивал морду в удивлении и поглядывал на меня и нашего учёного, который продолжил:

— Это не реактор раздолбали, это именно что-то взрывали, могу сказать, что у нас такой технологии нет, и не предвидеться в ближайшем времени. Слишком много лёгких элементов и почти нет тяжёлых, а товарищ Командир то не прост, никогда бы не подумал, что умение на радиацию проснётся. Да товарищ Командир, через десяток лет в вашей профессии определение фона полезная штука будет.

Разумеется, пёс, почему это такая полезная штука, что это за фон и всё остальное, как обычно объяснить не потрудился, но по озабоченной морде Добермана было понятно, что мы столкнулись с чем-то очень нехорошим. По лицу Алёши некогда было ничего непонятно, оно было либо глупым, либо в паническом ужасе от очередного удара судьбы. Мой мехвод на укусы хорька ласки и ударивший по голове гаечный ключ реагировал одинаково — паническим ужасом.

— И где?

— Километров двадцать от нас.

— Предлагаешь посмотреть? — спросил Доберман.

— Не знаю, но танк надо подготовить, прежде чем прокатиться. Без подготовки потом с дезактивацией проблемы будут, слишком редкая машина. Можно и немного, пару-тройку дней подождать. Сейчас там самый активный фон.

— А что-нибудь нужное не растащат? — неожиданно вставил свои 5 копеек Алёша.