Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев

Так что ж все-таки делать? За последние годы село выросло, разбогатело… Люди в колхоз поверили. А теперь из-за этих проклятых семидесяти гектаров все насмарку! И ведь урожай не себе взяли, сдали государству. Идиотизм какой получается!.. Скрыть надо. А как? С Гуртом что делать? На провокацию идти? Или пусть рушится колхоз, пусть все идет прахом?

Без десяти одиннадцать… По телевизору сейчас хоккей. ЦСКА и "Спартак" играют… Посмотреть бы игру, посидеть часок-другой перед телевизором… "Спартак" скорей всего проиграет, так что, может, оно к лучшему, что он не смотрит. А может, и не проиграет, команда-то вообще неплохая. Интересно, ЦСКА тоже ведь сильная команда, а болельщиков у "Спартака" почему-то больше…

Как быть с Байрамом? Рассказать ему? Все рассказать? А когда? Сегодня? А может, не говорить? Вдруг он завтра в Ашхабад уедет? А если не уедет? Ни завтра, ни послезавтра? Тогда он и так все узнает. Не исключено, что Гурт ему уже доложил — Машат говорил, вместе по полям ходили… Вчера за завтраком спросил, знает ли он про тутовник тети Джахан. Байрама эта история почему-то очень интересует, а он ему ничего толком сказать не мог. Может, ждет, когда брат сам выложит ему все, что рассказал Гурт? Вдруг спросит? Что тогда отвечать? Не успел, мол, с делами зашился… Да, положеньице!.. Назар крепко потер лоб, потом запустил пятерню в шевелюру и сильно дернул себя за волосы.

Больше всего хотелось ему сейчас, чтобы Байрам уехал, уехал как можно скорей. И хотя признаться в этом было совестно даже самому себе, Назар понимал, что так было бы лучше для всех. И прежде всего для Байрама.

Когда Назар пришел домой, передача уже кончилась. Маленьких уложили, но Керим еще не спал, дожидался.

— Накрылся твой "Спартак"! — радостно бросился он навстречу отцу. — Я же говорил! Я знал, что ЦСКА выиграет!

— Потише, Керим, — мягко сказала Сона. — Маленькие уже спят.

— Я говорил, "Спартак" проиграет! — блестя глазами, громко прошептал мальчик — сразу угомониться он не мог. — Знаешь, какой счет? Шесть — два! Одну шайбу не засчитали, семь — два было бы!

— А Зингер играл?

— Нет.

— Чего ж ты хочешь? С ним выиграли бы.

— Не выиграли бы! Все равно не выиграли бы!

— Ладно, сынок, хватит шуметь, завтра ведь в школу.

— В школу, — проворчала Сона. — До школы ли им, когда хоккей показывают!.. Завести такой порядок, как у Сельби…

Керим молча взглянул на отца, вздохнул и пошел спать. Сона пристально поглядела на мужа.

— Опять голова?

— Нет, голова ничего… Устал.

— Чай заварить или ужинать будешь?

— Байрам дома?

— Дома. Сидит работает. Напишет, зачеркнет, опять напишет… Сказать, что ты пришел?

— Не надо, не мешай. Все равно сейчас лягу.

Когда жена легла рядом и натянула на плечи одеяло, Назар спросил:

— Байрам весь вечер с вами сидел?

— Сидел. Не такой, как ты. Стихи ребятишкам читал. У него, оказывается, много детских стихов.

— Да, он в первые годы все больше с детскими выступал. В пионерской газете печатался…

— Я думала, вместе придете.

— Не получилось. Не обижайся, Сона, сейчас столько забот, — Назар покрутил головой, вздохнул. — Неприятности у меня, Сона. Очень серьезные неприятности.

И он подробно, как бы заново обдумывая, рассказал Соне все, что узнал за последние два дня. Самое неприятное, что Байрам здесь, хоть бы он поскорей уехал. Наверное, он смог выговорить такие слова потому, что не видел в темноте лица жены. Зато он сразу услышал, как участилось ее дыхание.

— По-моему, надо все сказать Байраму, — помолчав, посоветовала Сона. — Лучше, если он все услышит от тебя.

— Это конечно…

— Скажи ему, Назар. Тебя обманули, он поймет. А может, и помочь сумеет.

— Чем он мне может помочь?

— Ну я так не могу сказать чем. Только хуже не будет, в этом я уверена.

— А мне думается, лучше бы он уехал… И для него, и для меня спокойней. Представляешь, если скандал разразится при нем… Вот, скажут, каков он, хваленый твой братец, про которого ты стихи сочиняешь. В лицо-то, пожалуй, не скажут, а за спиной судачить будут, в этом уж можно не сомневаться!

— Но ведь нельзя же ни с того ни с сего сказать брату: "Уезжай!" Старшему брату!

— Ну, так, конечно, не скажешь… Придумать что-нибудь надо. Может, Сельби позвонишь?

— Нет. Звонить я не буду. Не могу.

— Ну зачем ты так? Я же добра ему желаю. Не хочу, чтоб краснел из-за меня.

— Не из-за чего тут краснеть. Ты не совершил никакого преступления. Ты ни в чем не виноват, тебя обманули.

— Все равно виноват. Председатель следить обязан. А потом поднимется Гурт или еще какой-нибудь правдолюбец и начнет кричать про брошенные земли… Урожайность падает, то да сё — мало ли что можно сказать… Нет, Сона, сухим из воды мне не выйти.

— Надо же так подвести! Ведь ты этому Машату как самому себе верил!

— Нельзя не верить. Без доверия работать с людьми невозможно. Немыслимо. А как ты думаешь, Сельби приедет, если позвонить?

— Конечно.

— А если Байрам все равно не захочет ехать?

— Может, и не захочет…

Назар вздохнул и умолк. И Сона тоже ничего не сказала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Когда Назар и Байрам выехали из села, солнце стояло уже высоко. Назар сам вел "газик". Через полчаса последнее селение оазиса осталось позади, началась пустыня.

Вчерашнее солнце быстро разделалось со снегом. Лишь в тени на склонах холмов еще белели клочки заснеженной земли.

Вдоволь напитавшись влагой, пустыня лежала под ясным небом, довольная, чистая, сытая. И необозримо огромная.

Темное шоссе, надвое разрезая равнину, бежало далеко-далеко, у самого горизонта вытягиваясь в ниточку. Асфальт просох, и чуть заметная пыль вилась из-под колес…

Назар снял с руля левую руку, нажал белый клавиш приемника. Звуки дутара поплыли в тишине.

— "Кечпелек"… — сказал Назар.

— Да. Исполняет, кажется, Чары Тачмамед.

Как удивительно звучит в пустыне сказание об участи двух влюбленных, как вливается скорбная мелодия в эту тишину и покой. Кажется, что пустыня вместе с влагой впитывает, вбирает в себя печальные звуки мелодии. Мелодия эта живет издревле, никто не знает, когда она родилась. Знает разве только пустыня, только этот бескрайний простор. Но пустыня нема, безъязыка. Она знает все и обо всем молчит. Ее называют жестокой. Жестокая и жадная, очень жадная, ничего не отдаст добром. Укрыла свои богатства под барханами и залегла — сторожит.

На горизонте показалась вышка. Потом выскочила еще одна. И еще.

— Газовики? — спросил Байрам.

— Да. Большие запасы нашли.