Очертя голову - Маргарита Ардо

устраивают мои методы общения с коллегами, я их пересмотрю. Сделаю уступку. Мне прочие не важны, я серьёзный человек. Я всё построил для себя с нуля: жизнь в столице, карьеру, дом… И семью создам такую, чтобы не жалеть об этом. С тобой.

От каждой из сказанных им фраз меня коробило всё больше и больше, и я не выдержала.

— Ты слышишь себя, Павел?

— Естественно! И слышу, и прекрасно понимаю, что говорю. Ты вот не совсем пока понимаешь. Из-за неопытности, это простительно. Тебе всего двадцать три.

— Паша, Паша, Паша! — воскликнула я. — А любовь? Она не соответствует твоим спецификациям? Или жизнь — просто техническое задание для твоего идеального, скучного, серого существования?!

Он усмехнулся и чуть склонил голову.

— Любовь? Я считаю то, как я к тебе отношусь, — это и есть любовь. А то, что тебе напела в уши твоя Даха, — это иллюзии и пшик! У неё самой никакой любви нет — подмяла своего монстра лохматого каблуком и очень выгодно пользуется. Но сильного мужика хочется, вот она и пытается влезть и разрушить наши отношения. Вот что такое её «любовь»! Ну что ты так на меня смотришь? Или много тебе дали твои переглядывания с итальяшкой?

— Не говори так о нём! — вдруг вырвалось у меня.

Я почувствовала себя балансирующей на одном пальце на канате между свинцовым прессом и пузырьками шампанского. Захотелось развернуться и со всех ног броситься обратно, в обман хмельных паров, в ненастоящее, но такое сладкое, пьянящее и позволяющее летать чувство. Оно всё равно было лучше того, что мне предлагали за правду. Потому что я не смогу дышать свинцовой пылью всю оставшуюся жизнь!

Паша всё понял по-своему и кивнул, словно мы были на переговорах об аренде оборудования.

— Не говорить? Окей! Собственно, он того и не стоит. Не мучь себя, Сончик, я готов тебе всё простить. Уже простил. Но один раз. Так что расслабься, всё хорошо.

Сзади засигналили автомобили, потому что дорога освободилась, и Красиков как ни в чём не бывало развернулся к рулю и так же, как всегда, уверенно и непоколебимо повёл машину.

— Не надо меня прощать, Паша… — пробормотала я.

Он поднял руку, как ведущий собрания, и сказал.

— И вспоминать не будем. Случилось, окей. Тебе нужно время, скажем, акклиматизация. Месяц? Два? Пожалуйста, они у тебя есть. Мы просто едем с чемоданами домой. Просто ужинать. Спокойно. Мы нормальные люди. И за тобой мать соскучилась. Всё.

И я замолчала, внезапно осознав, что он ничего не поймёт. С таким же успехом я могла говорить о любви с карбюратором.

* * *

Но «дома» Паша с мамой переглянулись, вместе взглянув на меня, как на больную свинкой, и принялись вести себя, «как обычно». А мне по ушам резали их натянутые любезности, ужин застрял в горле. Я встала из-за стола:

— Мама, спасибо, всё очень вкусно, но я не голодна. Давай пойдём поговорим наверх?

Мама взглянула на меня, словно знала всё. И сказала:

— Позже.

И я ушла на второй этаж. Побродила по комнатам, зашла в гардеробную за нашей спальней и остановилась, думая, куда складывать мои вещи. Мысль о том, куда их везти, холодила спину, и я продолжала перебирать возможности: их было не много. В голову то и дело приходил миллиардер-философ из Монако. Но он, наверное, путешествует по морям… И это неудобно. Я достала из кармана бумажку с его телефоном и положила обратно.

Нет, я всё равно тут не останусь! Но никому на голову прыгать не буду. Достаточно уже, нарешалась проблем чужими руками. Нет, теперь только сама. Просто надо собраться с мыслями, перестать думать о Луке и спокойно всё обдумать.

Возможно, завтра надо посмотреть на аренду квартир? Или комнат? Перевестись в другой отдел в компании. Только бы мама меня поддержала!

* * *

Мама заглянула минут через пятнадцать, остановилась на пороге, поправила серую кофточку, розовый манжет и вздохнула. Я пошла к ней, не зная, с чего лучше начать. Совсем близко коснулся меня запах знакомого тепла и духов с нотками сладкого востока — мама любит привкус сандала. В выбранной строгой кофточке, прямой юбке и в туфлях она была похожа на экономку, и это мне совсем не нравилось. Я улыбнулась, пытаясь уловить на языке нужное слово.

— Мама…

— Я ожидала совсем другого от вашего приезда, Соня, — сердито сказала она, поправив и без того безупречно уложенную светлую прядь элегантно остриженных волос.

Она привычно поджала губы, и я поняла, что просто не будет.

— Мам…

— Не надо! — перебила меня она. — Павел мне всё рассказал. Про твою легкомысленность и шашни! Мне всегда не нравилась твоя Дарья! Это она виновата!

Я удивлённо посмотрела на неё.

— Но, мам, при чём тут Даха? Я просто не люблю Пашу. И не хочу жить с ним. Я это совершенно точно поняла.

— Прекрасно! — губы мамы скривились в нервной усмешке. — Просто прекрасно! А мне что прикажешь делать? Снова краснеть от стыда за тебя?

— Не надо краснеть! — воскликнула я, чувствуя, как к щекам приливает жар. — Ведь Паша тоже меня не любит! Для него отношения — просто сделка!

— Вот оно что! — скрестила на груди руки мама. — Вот как ты заговорила! Благородный молодой человек, замечательный во всех отношениях, сначала спас нас из той ужасной ситуации, тебе не нужно напоминать или память отшибло? Он мог бы просто пользоваться тобой, но нет! Павел приходит ко мне со всем уважением, просит твоей руки! И я даю согласие! Между прочим потому, что знаю, что и ты его дала! И теперь как? Предлагаешь мне пойти к Павлу и сказать, что мы обе передумали? Ах, вот такие мы легкомысленные! И только потому что ты вдруг решила, что любовь выглядит иначе? Да ты понятия не имеешь, что это такое!

— Не вздумалось… — пробормотала я, чувствуя привычную и такую тяжкую вину на плечах, но осмелилась вскинуть на неё глаза и добавить: — Мам, но любовь на самом деле другая.

— Любовь? Ну, посмотри на меня! — развела руками мама, стройная,