Очертя голову - Маргарита Ардо

ещё. Лука пару раз кивнул, с него сняли наручники, он где-то расписался и вышел понуро вслед за супругами Рэмбó. Наконец, вспомнил их фамилию. Они были до сего момента просто фоном, картонными фигурами в его с Софи истории.

Во дворе ослепило солнце, Лука прикрыл глаза ладонью. Даша надела тёмные очки. Судя по её лицу, в чувства Луки она до сих пор не верила и смотрела на него, как классная учительница на шалопая, с укором и предвзятостью. Не то что её муж!

Они молча вышли на улицу, под тень пальм, к шуму машин и толпам отдыхающих у дешёвого кафе.

— Ты правда таскал Соне мороженое? — скептически спросила Даша. — Когда?

Маню легонько похлопал её по плечу: мол, не стоит…

— Когда вы смотрели салют в Сен-Рафаэле, — буркнул Лука и засунул руки в карманы.

Распрямил плечи с достоинством. Не перед ней ему терять свою “bella figura”, не перед этой, с крысиным любопытством!

— И пока ты прокручивал свои интриги, твои друзья нас прекрасно отвлекали, да? — с вызовом продолжила допрос Даша.

— Да.

— А совесть твоя где была?

— Не надо, моё сокровище… — встрял Маню.

— Надо! Пусть знает, что он своими шуточками Соне жизнь испортил! — нападала Даша.

Лука покривился. Он не собирался оправдываться. Мужчина решил, мужчина сделал, а зачем? Не женщинам судить! Он готов был сделать исключение для Боккачины, но оно ей оказалось не нужно. Она уехала!

И вдруг сквозь раненую гордость прорвалось осознание: она уехала навсегда…

Несмотря на осанку и посадку головы всеобщего любимца от кома в горле стало трудно дышать. Ухмылка стёрлась с губ. В глазах появилось странное ощущение, как от злого лука. Он отвёл их в сторону.

А Даша не унималась, словно ей жгучего перца в бельё насыпали.

— Оу, ну надо же! Дошло? Или нет? А знаешь, Лука, хорошо, что тебе в глаза нам смотреть стыдно! Значит, что-то ещё в душе нормальное осталось!

— Даша, не надо… — снова Маню.

— Что не надо? Что не надо? — возмущалась Даша. — Да разве моей девочке легко в жизни? Отец умер! Мать блин… вечная эгоистка, всем недовольна! И этот Паша урод! Единственное хорошо, что Сонька всё про него поняла! Только теперь знаешь, чем это всё для неё закончится? Новой кучей проблем!!! А я-то обрадовалась сначала — думала, ура, любовь! Наконец, моя девочка почувствует кусочек счастья! А этот… любовник… тьфу, слов моих нет! Спорить он на неё вздумал! Что, других не нашёл? Почему Соня?! Моя Соня, а?!

Лука поднял на Дашу тяжёлые глаза и посмотрел с гневом.

— Потому что она особенная, — сказал он.

Маню снова отразился сочувствием и пониманием.

— Да, брат…

Но Даша ничего не поняла. Она принялась жестикулировать и кричать на него ещё громче, яростнее, похожая на крыску, у которой отобрали кусок сыра.

— Да, она особенная! Это моя Соня, она такая! Она хорошая! И поэтому ты решил особенной сердце растоптать? Обычным уже скучно стало? Да, блин, я сегодня полночи в интернете читала про вас, итальянцев, с вашими романами с туристками направо и налево! Для вас это всё игра, всё! Привыкли тащиться в своей Италии и ни хрена не делать! Жизнь прекрасна, чтоб вам её прелестями по лбу! И вот на тебе, красавцу-мачо из Сан-Ремо ещё чистоты подавай! Особенную захотел! А о другом человеке подумать никак? Не судьба? Для этого надо хоть что-то вот тут иметь, — Даша ткнула ему пальцем в область сердца. — Какой же ты подлец, Лука!! Вместе со всеми своими друзьями!!!

Оскорблённый до глубины души, будто ужаленный этим враждебным тычком, Лука полоснул по Даше взглядом и, ничего не отвечая, развернулся и ушёл.

Через пару улиц оказался на набережной, на самой границе с Сан-Рафаэлем. Рядом высилась старая церковь, подпирая башнями в небо, впереди виднелся маяк и бесконечная синева. Солнце жарило кожу, солёный ветер обжигал ноздри, облака над морем предвещали шторм.

Она уехала! В свою холодную Россию! Для Луки это было равнозначно другой планете!

Она наверняка так же, как эта крыса с пучком светлых волос на затылке, считает его законченным подлецом! Просто потому, что они русские! Им никогда не понять итальянца! Никогда…

Это ужасное слово всплыло изнутри и ещё больнее резануло сердце. Лука застыл перед весёлой разноцветной каруселью и лавочкой с мороженым.

Никогда?! Он никогда её больше не увидит? Не прикоснётся, не поцелует? Она не растает навстречу улыбкой?

Колючим холодом мурашек ополоснуло от макушки до пят, а внутри разрослась пустота. Никогда…

Как разряд грома по солнечному небу разнеслось в голове это проклятое «никогда», гулом в стенках черепа.

Лука бросился бежать вдоль набережной, едва не сбивая идущих навстречу прохожих. Он убегал от этого слова. От боли. От пустоты в груди. С такой скоростью, что перевернул баннер у лавчонки с сувенирами. Лука не остановился. Он бежал. Воздух рвал лёгкие, волосы липли ко лбу, в глазах стоял туман. Невыносимо!

Прямо в одежде Лука ворвался в море. Но легче не стало.

Никогда…

Глава 26

Дьюти фри с духами и шоколадками, с крошечными картонными шарманками, наигрывающими тоненько «Жизнь в розовом цвете», оголтелые соотечественники, вспомнившие о подарках в последний момент, и я, неприкаянная, как неопределенный артикль. К чему я? К кому? Служебная частица или самостоятельное слово?

Я бродила, как тень, сдав чемодан, пока резкое «Ну шо ты, парфюмов нахапала?» прямо за спиной не заставило меня вздрогнуть. Две загорелые женщины в кепках с блёстками, с крепостью дубовых бочек, обтянутых розовыми спортивными костюмами, планировали сгрести содержимое полок магазина в зале ожидания в свои тележки с горящим ажиотажем дефицита в глазах, который, по-моему, присущ только нашим…

Благодаря ним я очнулась и внезапно осознала, что вскоре не услышу повсеместно французской речи, к которой успела привыкнуть за две недели, что на полках продуктовых магазинов не встретятся бесконечные Тоблероне, сэндвичи в таком количестве по половине багета каждый, что, казалось, французы только их и едят; безе размером с