Компрессия - Сергей Малицкий

– Сколько он уже там? – спросил Кидди, разглядев ветхую одежду.

– Пока только три года, – прищурился Котчери. – Выглядит, конечно, как бродяга, но не нянькаться же с ними, в самом деле? Комплект запасной одежды есть, как видите, этот индивид просто неорганизован.

– Трудно же ему придется адаптироваться к нормальной жизни после компрессии, – задумался Кидди. – Боюсь, Котчери, не обойтись вам без строительства реабилитационного центра!

– Чего мы ждем, Келл? – обрушился на оператора Котчери.

– Все по инструкции! – огрызнулся вертлявый помощник советника. – Компрессатор выдает контрольную реконструкцию не менее чем за десять минут до события.

– Тихо! – поднял руку Кидди.

Макки отошел от стены, на мгновение повернувшись к зрителям, и Кидди увидел абсолютно безжизненное лицо. Это было лицо если не мертвеца, то человека, низведенного до состояния скота, утомленного непосильной работой или на годы прикованного цепью к стене и только что освободившегося вследствие случайности или невероятного стечения обстоятельств. Макки отошел от стены и двинулся в степь. Он прошел шагов двадцать, миновал каменное навершие колодца с цепью и каменным же ведром и остановился. Впереди вздымала пики остроконечная гряда гор, неслись над пыльной равниной султанчики смерчей, где-то там за их пределами должна была таиться прохлада и нормальная жизнь, но добраться до нее не было никакой возможности. Эта невозможность таилась в самой фигуре Макки, с безвольно опущенными руками и утонувшими в пыли ступнями. Даже в его истерзанной одежде и сухой коже, стянувшей костяшки слабых пальцев.

– Что он накорябал на пластике? – напрягся Котчери, когда Макки побрел обратно к щиту.

– «Меня зовут Макки Бифуд. Я жил здесь и умер, потому что обо мне забыли», – вслух прочитал Келл и тут же зашуршал сенсором, отыскивая Макки.

Заключенный уже брел, проваливаясь по щиколотку в пыль, по коридору спецблока. Дошел до открытой двери, вошел внутрь камеры, прикрыл решетчатую дверь и тщательно замотал ее проволокой изнутри. Кидди вгляделся в неказистое убранство камеры. Ниша в стене, в которой лежала стопка одеял и белья, узкий, застеленный серым одеялом лежак, деревянный столик, ящик и табурет.

– Газовая плита и автономная холодильная камера установлены в кладовой, – поспешил объяснить Котчери, но осекся.

Макки забирался на табурет. Вот он выпрямился, с трудом удерживая равновесие, повернулся лицом к двери и потянул из висящего петлями под потолком клубка веревку, сплетенную из постельного белья.

– Крюк для люстры оставлен из соображений реальности, – пожал плечами Котчери. – Так-то камера освещается примитивной лампой с фитилем.

– Мы можем что-то сделать? – процедил сквозь зубы Кидди, глядя, как Макки просовывает голову в петлю.

– Не волнуйтесь, господин Гипмор, – постучал пальцами по столу Котчери. – Сейчас вы увидите нашу программу в действии. Напоминаю, мы сейчас разглядываем реконструкцию уже пережитых Макки событий. Все, что можно было изменить, программа уже изменила. Более того, с момента этих событий, которые мы теперь наблюдаем, прошло уже по счету компрессии почти полгода. Келл! Сделай общий план!

Через узкое оконце под потолком камеры вливался тусклый свет, который в полумраке камеры казался ярким, и в этом свете силуэт Макки, скорчившегося на табурете, больше всего походил на лунный скафандр, подвешенный за косяк двери так, что облупившиеся башмаки упали набок, а обвисшие колени почти касаются пола.

– Интересно, – пробормотал Котчери. – Интересно. Табурет-то привинчен к полу. Интересно…

Тень скользнула вниз, словно пронзила табурет ногами насквозь. Веревка натянулась, секунду Макки висел неподвижно, затем захрипел, ухватился за петлю, засучил ногами, словно пытаясь найти вовсе не существующую опору, задергался и наконец обмяк.

– До конца нужно дать прочувствовать паршивцу смерть, до конца! – азартно прошептал Котчери, и в этот самый момент на покосившуюся голову Макки посыпалась штукатурка, раздался скрежет и в клубах пыли самоубийца рухнул на пол.

– Крюк не выдержал, – весело сообщил Котчери. – Программа выбрала этот ход, хотя мог развязаться узел, веревка лопнуть, да что угодно. Сейчас узел ослабнет, наш подопечный еще полежит немного, затем через несколько часов, для него несколько часов, придет в себя. Собственно, мы уже отсматривали его последующее поведение. Бродит себе по двору, даже странгуляционная борозда на шее имеется. Меры уже приняты, просто данный субъект психически неуравновешен. Легкое изменение программы, успокаивающие ритмы, и все наладится. Выберется из капсулы в лучшем виде!

– Келл, – оторвался от монитора, в котором так и не осела пыль, Кидди. – Покажите-ка мне еще раз его проход по коридору.

Оператор, взглянув на поджавшего губы Котчери, кивнул, и через секунду Макки вновь брел коридором спецблока.

– Келл, – попросил Кидди. – Сделайте крупнее ноги. Еще крупнее. Ступни. Ну как? – Кидди обернулся к Котчери. – Ползет ваша компрессия, Котчери. Смотрите-ка, он ведь не по пыли идет, по бетонным плитам. А ноги вязнут, словно в лунной пыли. По щиколотку в камень уходит. Вот только отпечатков не остается. И на улице то же самое было, когда он по твердому грунту ходил. И табуретка у него под ногами не просто так растворилась. Сбой в программе, Котчери.

– Надеюсь, вы понимаете, Гипмор, что испытания еще не закончены и в их процессе могут возникнуть легко устранимые накладки? – прошипел Котчери.

– Я все понимаю, – твердо сказал Кидди. – Но могу стать непонятливым, если Макки не выберется из капсулы живым. Или психосоматика ваша ему не помешает?

– Я мог бы там отрезать ему голову, – сухо бросил Котчери. – И закопать ее, а тело скормить виртуальным гадам, которых бы запустил в компрессию специально для этого случая! И все равно Макки вышел бы из капсулы живым и здоровым!

– Ловлю на слове, – серьезным тоном ответил Кидди. – Насчет живым и здоровым – ловлю на слове. Остальное – лишнее!

– Значит, Макки, – пробормотал Кидди, вспомнив, как тот вылез из капсулы, заторможенный, словно принял десятикратную порцию успокаивающего. Так он и не отошел в полной мере от пережитого, даже когда грузился в стандартной зеленой робе отбывшего срок в приземистый лунолет. Или он на самом деле стал другим человеком? Как бы он, Кидди, сам перенес несколько лет в тех зданиях на фоне недоходимых гор? Полное одиночество. Ни одного живого существа, даже мушки. Звуки-то там какие-нибудь кроме собственных шагов были? Ветер? Уже и не помнит. А не повесился бы и он, Кидди Гипмор, после отбоя памяти от полного одиночества, к тому же если бы камень проваливался у него под ногами? Черт, черт, черт! Какой же бред он несет! Его-то зачем погружать в компрессию?