Компрессия - Сергей Малицкий

Она не успела ответить. Кидди сбросил линию и услышал голос Хаменбера:

– Это Ол! Господин Гипмор? Надеюсь, господин Стиара не ввел меня в заблуждение и вы наконец согласились? Сегодня в восемнадцать часов программа. Лучшее время, смею заметить. Хозяйки на кухнях в ожидании кормильцев, кормильцы движутся в сторону своих жилищ, поглядывая на мониторы. Плюс не менее миллиарда тех, кто не смотрит, но слушает, предпочитая серьезные интересные новости пустой музычке или затертым шуткам.

– Что я должен буду делать?

– Ничего! – заторопился Хаменбер. – Только присутствовать и отвечать на вопросы, которых будет немного. Программа идет ровно тридцать минут, кроме вас – представитель компании, им любезно согласился быть господин Стиара, представитель Государственного совета – помощник вашего министра Бэльбик, вы, представители общественности и несколько компрессанов.

– Кто именно? – нахмурился Кидди.

– Толби, Сабовски и Макки.

– Каким образом был осуществлен отбор? – поморщился Кидди.

– Рекомендации господина Котчери, – поспешил объяснить Хаменбер. – Я слишком хорошо понимаю, насколько важна эта программа для корпорации! Господин Стиара – один из попечителей нашего канала! Не волнуйтесь, господин Гипмор. Все будет в лучшем виде! У вас имеется парадный мундир?

– Нет, – отрезал Кидди.

– О! – вежливо рассмеялся Хаменбер. – Ничего страшного, нас это нисколько не затруднит! И не забудьте! В течение недели я рассчитываю на несколько интервью и реплик с вашей стороны!

Толби и Сабовски прошли компрессию без особых проблем. Толби оказался слишком глуповат для тонкого анализа ситуации, он и приличный срок получил за бытовое убийство, которое было отягощено последующим бессмысленным воровством из квартиры убитого, а Сабовски свел счеты с коммерческим партнером, который, как понял Кидди из материалов дела, заслуживал если не смерти, то хорошей порки. И тот и другой успели отбыть по три года в «Обратной стороне», начали испытывать проблемы с иммунитетом и преждевременной дряхлостью из-за постоянного облучения и перескакивания с базового псевдограва на «недогруз», как называли лунное притяжение и заключенные и персонал. Кидди больше беспокоился за Сабовски, который часто конфликтовал с сокамерниками, но сложностей не случилось ни с тем, ни с другим. Сабовски через двенадцать часов компрессии, в которую вместились восемь лет пребывания в виртуальной камере, открыл глаза спокойно, но на оператора компрессатора и на Кидди посмотрел с некоторым разочарованием. Только и произнес:

– Вспомнил. Вспомнил, черт возьми, но вспомнил только теперь! Восемь лет ломал голову, восемь лет!

– Что же тебя беспокоило? – спросил Кидди.

– Многое, – задумался первый компрессан. – Где я? Что за климат, который не зависит от времени года? Что за созвездия в небе, которые не похожи ни на что? Почему у меня нет возможности связываться с родными? Где охрана, черт меня возьми? Почему волосы не растут и ногти? Откуда берутся продукты в кладовке? Кто их туда кладет каждые семь дней? Неделями ждал, засаду устраивал, чтобы поймать благодетеля, а все-таки не угадал. И вот, кто бы мог подумать… Книг мало. Я быстро читаю. Все эти тридцать книжек, которые лежали в ящике, прочитал за пару месяцев. Одно хорошо – за банджо спасибо. В детстве тренькал немного, но так толком и не научился. А вот тут оторвался. Можно сказать, что овладел инструментом. Подождите. – Сабовски тревожно взъерошил ежик седых волос. – Что ж это выходит? Мне что, приснилось, что я на банджо играть научился?

– Потом о банджо, – отмахнулся Кидди. – Как твое самочувствие, Сабовски?

– Восемь лет, – пробормотал он и вдруг стиснул ладонями скулы и заплакал. – Так выходит, моей Марыле не восемнадцать, а все еще десять? И я скоро увижу дочь?

– Увидите, Сабовски, пройдете недельное обследование и отправитесь домой, – успокоил его Кидди и повторил вопрос: – Что можете сказать о самочувствии?

– Спать хочу, – внезапно расширил глаза Сабовски. – Восемь лет, считай, сны смотрел, а вот спать хочу! Прямо так и уснул бы. Если бы есть не хотел. Что же это получается, я восемь лет воздух глотал? А ведь наедался, черт возьми, наедался!

Толби, как показалось Кидди, так и не понял, что с ним произошло. Более того, когда с его головы стащили колпак, он еще долго лежал в капсуле, хлопая глазами, к тому же так и не вспомнил, как зовут майора.

– Если бы вы, господин, за весь срок хотя бы иногда ко мне заходили, я бы помнил, – в итоге пробурчал он недовольно, – а так, я и свое имя едва не забыл. Бросили черт знает где, хорошо хоть кормить не забывали. Зато выспался на несколько лет вперед! Э-э! Так ведь я поправился вроде?

– Будет, – довольно пробурчал Котчери. – Все будет. И книжки будут, и губные гармошки, и созвездия правильные, и, со временем конечно, живые на первый и второй взгляд охранники. А уж что касается волос и ногтей, исправим немедленно. Это вовсе не проблемы.

Проблемы начались с восьмым компрессаном. Откровенно говоря, у Макки был не слишком длинный срок. Убийство по неосторожности, оставление места происшествия. Парень праздновал окончание инженерной школы и двадцать четвертый год рождения, бахвалился перед толпой приятелей, собирающихся вместе с ним поступать в академию, перебрал газированного вина и, затейливым образом отключив автопилот у обычного купе, влетел в один из коттеджей университетского городка. Немало студентов дивились из окон на ночные кульбиты пилота-испытателя. Для одного из них это шоу стало последним. Макки мог отделаться шестью годами, но у него случилась истерика, он выбрался из покореженного аппарата и убежал. Неделю скрывался у какой-то подружки, не забыв стряхнуть с руки чиппер, с учетом чего и получил двенадцать лет. Два из них прошли на Земле, пока его дело кочевало по судам и кассационным инстанциям, десять выпали на «Обратную сторону». Когда корпорация начала устанавливать компрессатор, Макки оставалось отбыть еще семь лет. Это угнетало его, пожалуй, даже острее, чем тех, кому предстояло любоваться звездами большие сроки. Макки вбил себе в голову, что из-за дурости погибшего мальца, которому ночью следовало спать, а не разглядывать в окнах пролетающие купе, он теряет лучшие годы жизни. Вдобавок кто-то ему поведал, что облучение и смена гравитационных режимов плохо отражаются на потенции, что вконец испортило Макки и характер, и даже голос. Именно объяснение Котчери, что через семь лет компрессии его здоровье останется точно таким же, как и теперь, заставило Макки пойти на испытание. Правда, он приобретенным в переживаниях визгливым тембром уверял Котчери, что никогда в жизни не видел снов, но в капсулу лег.