Песнь о Сиде - Рагим Эльдар-оглы Джафаров

машиной. Ему даже стало обидно, что она попала в руки человека, который совершенно не способен оценить ее по достоинству. Но, к сожалению, им нельзя привлекать к себе лишнее внимание, поэтому пришлось ехать спокойно. Как бы машина ни просила придавить педаль газа.

– Надеюсь, сработало, – сказал вдруг Сид. – Да, очень надеюсь.

– Что? – не понял Швед.

– Ля бомба! – мексиканец изобразил руками взрыв. – Прошло ровно пятнадцать минут!

– Откуда ты знаешь? – часов на приборной панели не было, на руке у Сида тоже, а экран телефона Шведа был заблокирован.

– Я идеально чувствую время, – пояснил мексиканец.

– А так было всегда? Это врожденная особенность? – Швед действительно заинтересовался этим феноменом, это в некотором смысле по его части – работа мозга.

– Ты что, пендехо, думаешь, я какой-то псих? – с ужасом покосился на него Сид. – Это просто шутка. Я шучу!

– Но ты ведь не ошибся, – сверившись с часами на телефоне, возразил доктор, – прошло пятнадцать минут!

– Я не псих! – горячо заверил его Сид. – Не надо копаться в моих мозгах! Я просто считал!

– Считал секунды с того момента, как Ивица доделал бомбу? И не сбился? Несмотря на разговоры?

– Не с того момента, конечно! – отмахнулся Сид. – Я всегда считаю. Так что все с моими мозгами в порядке!

– Ну… Как сказать… – Швед покосился на собеседника. – Давно считаешь?

– Слишком. Да, амиго, слишком!

– И сколько насчитал? – просто чтобы о чем-то говорить, спросил Швед.

– Три миллиарда двести сорок восемь миллионов двести восемь тысяч, – без запинки выдал Сид.

Доктор задумался, производя в уме вычисления, и покачал головой. Все-таки псих. Хотя это и раньше было очевидно. С другой стороны, за последние сутки оказалось, что все не то, чем кажется, и, вполне возможно, все…

– И что это значит? Ну то есть, что ты считаешь?

– Ты точно доктор? – Сид с подозрением покосился на собеседника. – Я же сказал, секунды!

– Да, но что они значат?

– Что прошла еще одна секунда моей жизни, пендехо! – возмутился Сид.

– Ладно, ладно, не кричи. А с какого момента ты начал отсчет?

– С того момента, когда должен был умереть.

– Подожди, – Швед все-таки не справился с соблазном. – Три миллиарда секунд – это лет сто?

– Сто три, – поправил его Сид.

– То есть ты должен был умереть в тысяча девятьсот семнадцатом году? – доктор покосился на Сида как на пациента, желая оценить реакцию.

– Восемнадцатого июня тысяча девятьсот семнадцатого года, – без тени сомнения выдал Сид. – И иногда мне кажется, что я все-таки умер.

Швед вдруг понял, что собеседник разговаривает не своим обычным издевательски фиглярским тоном. Сид задумчиво поглаживает жемчужную рукоять невесть откуда взявшегося револьвера и смотрит прямо перед собой, очевидно проваливаясь в воспоминания.

– Что случилось в том году?

Швед не стал акцентировать внимание на сомнительности даты по двум причинам. Первая: сегодня в лавке он видел всякие необъяснимые вещи, и теперь вполне вероятно, что Сид и вправду мог прожить лет сто пятьдесят. А вторая, она же главная, причина – интерес. Интересная история теперь важнее правды.

– Меня хотели убить, – просто ответил Сид. – Но не убили.

– Как это произошло? – расширяя диапазон и не давая отвечать односложно, спросил Швед.

– Кто-то из моих офицеров накинул мне удавку на шею. Другие меня разоружили. Мне предъявили обвинение и тут же привели приговор в исполнение. Разрезали мне рот до ушей и собирались вздернуть, но им помешали.

– Кто?

– Хефе, конечно, – пожал плечами Сид. – Кто еще может помешать нескольким офицерам во время гражданской войны вершить правосудие? Разве что офицеры другой армии. Но те тоже бы меня вздернули. Да, вздернули бы.

– А за что тебя хотели повесить? Что вообще произошло? – не давая Сиду умолкнуть и уйти в себя, спросил Швед.

– За длинный язык как минимум. И, возможно, за то, что я делал плохие вещи. Да, скорее всего за это. Слишком плохие вещи.

– А этот ваш хефе что за человек? – увел разговор в сторону от опасной темы Швед.

– О, не думаю, что он человек. Нет, он слишком хорош.

– Мне он не показался… хорошим.

– Я не сказал, что он хороший, – возразил Сид. – Я сказал, что он хорош. Он как я, только лучше! Нас таких двое. Да, амиго, двое. Когда-то был еще мой брат, но это было давно.

– Что значит хорош? – не понял Швед. – И что значит – вас таких двое?

– Мы всегда держим слово, – просто пояснил Сид, – что бы ни случалось. Так было не всегда, но… вот уже сто три года я стараюсь держать слово. Да, амиго, всего сто три. А он… Не знаю даже. Тысячу? Две? Сколько ему лет? Никто не знает, амиго!

Швед уловил неестественное, нездоровое восхищение. Да, определенно Сид сумасшедший, но случай интересный.

– Пока не понимаю, что именно ты имеешь в виду, – подстегнул собеседника доктор, понимая, что вообще-то так делать нельзя, особенно учитывая, что они задумали смертельно опасное мероприятие и ему нужен напарник в относительно стабильном состоянии.

– Когда меня хотели повесить, – снова вернувшись к спокойному тону, начал Сид, – он остановил их и спросил, за что меня хотят казнить. Не знаю уж, почему он вмешался, – наверное, это судьба. Да, амиго, судьба. Ему объяснили. Тогда хефе спросил меня: если бы была возможность повернуть время вспять и поступать иначе, что бы я делал? Вел бы я себя по-другому? Изменил бы свою жизнь так, чтобы не оказаться на виселице?

– И что ты ответил? – после паузы спросил Швед, понимая, что Сид опять проваливается в воспоминания.

– Конечно нет, что за глупость! – возмутился собеседник.

– Почему? – не понял Швед.

– Потому что тогда бы меня не за что было вешать! Я бы не оказался на виселице, и не пришел бы хефе с возможностью повернуть время вспять, а я думаю, он это действительно умеет! И что же тогда?

– Что? – теряя логику собеседника, переспросил Швед.

– Тогда у меня не было бы шанса на расплату! Я бы не ответил за все, что сделал!

– Подожди, но ведь если бы отмотали время назад, то ты бы этого и не сделал, платить было бы не за что, – возразил Швед.

– Но я это сделал, амиго. Как ответить за то, что ты сделал, но не сделал?

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду… – покосившись на возбужденно машущего руками собеседника, Швед решил снова сменить тему: – Но я понял, для тебя важно за все ответить. Хорошо. Что было потом?

– Потом, ну, он предложил мне работу. Сказал, что ему нужен именно такой человек. Что я буду служить ему вечно, работа эта не из приятных и платят за нее мало. Я, конечно, согласился.

– Почему? Ты же хотел, чтобы тебя повесили.

– Какой ты глупый, пендехо! Я не сказал, что хочу, чтобы меня повесили, я сказал, что должен заплатить! И он меня понял. Только он! Я знаю, нас таких всего двое. Даже не пытайся понять. Ты не такой, как мы. Нет, амиго, ты не такой, как мы.

– Хорошо, – Швед не стал говорить вслух, что, скорее всего, хефе ничего не понял и Сид блуждает в собственных иллюзиях. – Что потом?

– Потом он надел на меня браслет, – мексиканец коснулся плеча, – и я стал служить ему. Интересная работенка. Да, интересная.

– И что, за сто лет твой хефе ни разу не нарушил слово?

– Ни разу! – Сид растянул рот в своей отвратительной улыбке. – Однажды я даже пытался его проверить.

– Как? – поинтересовался Швед.

– О, очень просто. Мой сын умирал от болезни, которую тогда не лечили. Но хефе, конечно, мог с ней справиться. И я пришел просить его о помощи.

– Я так понимаю, помог? – прервав очередную паузу, спросил Швед.

– Нет, – покачал головой Сид и постучал по рукоятке револьвера. – Не помог.

– А причем тут слово? – не понял доктор.

– Ему нельзя. У него есть правила. Он может помочь, да, он все может. Но ему нельзя.

– Почему нельзя? Его кто-то за это накажет?

– В том-то и дело, что нет, – усмехнулся Сид. – Кто может наказать хефе? Кто обладает такой силой? Но ему нельзя, и он не нарушает правило. Тогда-то