Рубцов возвращается - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

Замок щелкнул, и через секунду он был уже рядом с прелестной девушкой, еще не видавшей его по приезде в Петербург и с понятным нетерпением ожидавшей его появления.

– Вы, слава Богу, наконец-то! – заговорила она и крепко пожала ему руки. Рубцов вздрогнул. Никогда еще ему в жизни не было так отрадно и легко, как теперь, здесь, возле этого милого, любящего создания, а между тем, сознание того, что он грабит, что он крадет это счастье, так, помимо воли, и лезло, и вторгалось ему в голову.

– Давно ли вернулись? Ну что, благополучно пробрались через границу, садитесь, садитесь, вот сюда, ах Боже, как я рада! Как я рада! Я просто заждалась. Бог знает, что передумала. Ну, слава Богу… вы здесь, я спокойна!

– Я в Петербурге с утра, – с улыбкой начал Рубцов. И до сих пор заставили ждать?! Не хорошо!

– Я не смел явиться без легального права именоваться тем, кто я есть… Вот мои бумаги, взгляните на них, – и он подал молодой девушке пачку бумаг, полученных от Голубцова.

– О, я вам верю, зачем, зачем?

– Чтобы ни малейшего сомнения не оставалось в вас больше… чтобы вы смело могли протянуть мне руку и позволили бы мне надеяться заслужить право просить руки вашей!

Рубцов сделал над собой величайшее усилие, голос его не дрогнул, девушка не заметила ни малейшей фальши в его интонации.

Ольга Дмитриевна взглянула ему прямо в глаза, её взгляд был ясен и светел, она не колебалась больше.

– Я вам верю! – сказала она задушевно и просто: – вот вам моя рука… я ваша!

Рубцов не выдержал: он как бешеный обнял молодую девушку и хотел расцеловать ее, но она одним словом, одним жестом остановила его.

– Умоляю вас, заклинаю вас, пока наш брак не заключен… пощадите меня!.. Мне страшно, мне невыразимо страшно!..

Рубцов опомнился.

– О, да, дорогая, чудная моя Ольга, – воскликнул он: – клянусь тебе, что не коснусь тебя рукой, пока ты сама не скажешь: я твоя… Но подумай, мне надо бежать и скрыться, я еще не прощен.

– Я готова идти за тобой на край света, но заклинаю сделай так, чтобы мне не было совестно других, самой себя!.. Пускай не здесь, пускай в какой-нибудь глухой, сельской церкви обвенчают нас, и я клянусь разделить с тобой и жизнь и смерть, и бедность и изгнание.

– Изволь, родная… будь готова… через час, через два, я заеду за тобой… с деньгами все можно сделать, а я не пожалею тысяч, чтобы назвать тебя своей… Напиши бабушке, чтобы не ждала тебя.

– Увы, мне писать не к кому, бабушка умерла вот уже полгода, и я одна на свете.

– Тем лучше! – воскликнул Рубцов радостно: – тем лучше. Я постараюсь заменить тебе все – и родных, и друзей!.. До свиданья, моя дорогая! Приготовься, я заеду за тобой, и мы поедем прямо к венцу!.. Бегу распорядиться и приготовиться. Теперь время горит. До свиданья, дорогая!

Рубцов быстро вышел из номера и почти бегом направился вдоль коридора. У дверей его номера ему встретилась человеческая фигура, он чуть не вскрикнул, узнав ее. Это был Капустняк.

– Ты здесь зачем? – шепнул Рубцов.

– На два слова! Необходимо! Они вместе вошли в комнату.

– Ну, выкладывай, что нужно? Время горит? – говорил атаман.

– Не венчаться же скачешь? – усмехнулся Капустняк.

– Именно, ты угадал! Говори, что нужно!

– Послушай, Вася, – начал Капустняк, стараясь придать голосу возможно больше задушевности: – много мы с тобой крови человеческой пролили, много душ загубили, много кандалов износили. Не принимай на душу нового греха, не губи непорочной, не губи Ольги Дмитриевны. Не пара она тебе, не пара голубка ястребу!

– Послушай, что же это ты с ума, что ли, сошел, что меня учить вздумал! – воскликнул, бледнея, атаман. – Да как ты смеешь становится на моей дороге!

– Слушай же и ты, Василий, говорю тебе в последний раз, – твердо продолжал Капустняк: – я сам люблю Ольгу Дмитриевну, и не позволю, чтобы ты надругался над ней, и потом, чтобы ее люди в грязь втоптали… Подумай, есть время, не нашими кровавыми, грязными руками брать ее за руку. Не дам! Не позволю!

Глаза Капустняка сверкали, лицо его было красно, очевидно он был под влиянием страшного возбуждения. Рубцов смерил его глазами. На пути достижения заветной цели становилось, вдруг, неожиданно, такое препятствие, которого он не ждал… Но Рубцов не был из породы людей, могущих отказаться от раз, намеченной цели.

– Руки прочь! – прошептал он грозно: – если ты осмелишься стать на моем пути, берегись, не посмотрю на побратимство… все забуду!..

– От своих слов не отступлюсь! – сверкнув глазами, отвечал Капустняк, и рука его опустилась за борт пальто, ощупывая нож. – Оставь Ольгу Дмитриевну, или одному из нас не жить!

– Так околевай же! – воскликнул Рубцов и с размаха ударил кастетом в лоб друга и товарища.

Капустняк, как подкошенный, упал на диван… Не было слышно ни криков, ни стона, смерть поразила его мгновенно.

– До утра не хватятся, а утром мы будем далеко! – проговорил сквозь зубы Рубцов, и, взвалив тело на собственную постель, закрыл одеялом, погасил лампу и запер номер на ключ. – А теперь марш за батюшкой и свидетелями!

Глава XXXI

Молитва

К станции Варшавской железной дороги «Царское Село» подкатило двое саней, из одних вышло двое молодых людей, в одном из которых можно без труда узнать «француза», а из других выскочил Рубцов и тотчас же подал руку молодой, красивой женщине, плотно завернутой в теплую ротонду.

– Ну, вот, Оленька, мы и доехали, – заговорил Рубцов, высаживая свою спутницу: – вот так лошади, тридцать верст в два часа…

– Мы не опоздали? – спросила Ольга Дмитриевна.

– Еще бы минуточку и аминь! – сказал «француз»: – поезд проходит через десять минут. Вот и хорошо, что я торопил отца Алексея… а то ждать бы вам следующего поезда восемь часов. Хороша свадебная ночь.

«Француз» захохотал своим звучным, деланным смехом. Ольгу Дмитриевну немного покоробило от этого хохота.

– А вот и билеты, купе первого класса до Вильны, дальше не дают… Спасибо вам, господа. Скорей, Ольга, поезд подходит. – Рубцов подал обоим молодым людям руку и вывел Ольгу на платформу перед станцией. Медленно, изгибаясь словно громадная змея, полз длинный товаро-пассажирский поезд. Далеко разносилось пыхтение и фырканье паров столб искр летел ярким фейерверком из широкой черной трубы. Огромные фонари, словно глаза громадного чудовища, не моргая, глядели вперед. Наконец, поезд с грохотом подкатил к платформе.

– Станция Царское Село, – закричал кондуктор: – поезд стоит десять минут!

– Нет ли отделения