История Бастилии. Четыре века самой зловещей тюрьмы Европы. 1370—1789 - Семён Дмитриевич Ахшарумов

отравления одного должностного лица, с целью добыть королевские деньги. Несмотря на все это, суд постановил следующий приговор по его делу: «Не найдя в обстоятельных показаниях священника Лесажа и его сообщников достаточных доказательств, комиссия, заседающая в арсенале, объявила его невиновным (то есть герцога Люксембургского)». Суд оправдал герцога, но он был сослан в свое имение. По обвинению в сообщничестве с герцогом по этому же самому делу был заключен в тюрьму управитель его, Пьер Бонар, человек незнатного происхождения. Но в тот же самый день, когда герцог, оправданный судом, выходил из Бастилии, тот же самый суд приговорил его сообщника, Бонара, к публичному покаянию с веревкой на шее, с факелом в руках, с босыми ногами и затем к ссылке на вечную каторгу. Из этого видно, с каким пристрастием относились и суды, и король даже в таком важном деле.

Желание Людовика XIV как можно более выгораживать высокопоставленных персон видно всего более из того, что он некоторым, как, например, графине де Суассон и герцогине де Фуа, послал предостерегающие письма. Вот содержание письма, отправленного первой из них:

«Comtesse, notre chère cousine, notre commissaire extraordinaire paraît avoir conçu des soupçons sur certaines personnes qui vous intéressent. Il nous reste à remplir le double devoir d’un ami et d’nn roi. Si vous êtes innocente, – entrez à la Bastille, je vous y traiterai et servirai comme un ami sincère. Si vous êtes coupable, – retirez vous où vous voudrez et bientôt.

Louis»[54].

Ее обвиняли в отравлении мужа. Она последовала совету короля и скрылась.

За два года до процесса герцога Люксембургского рассматривалось дело девицы де Лагранж, и при этом выяснилось, что многие из священников участвовали в отравлениях. Эта новая Бринвиллье написала Лювуа и указала на массу виновных. Этим, может быть, и объясняется, что этот министр стал преследовать всех своих врагов, которых только мог сделать причастными к делу отравления. Считаем излишним поименовывать многих знатных людей обоего пола, замешанных в этом деле. Все они были или совершенно освобождены от суда, или подверглись лишь ссылке. Когда наконец все дворянство или заблаговременно удалилось, получив предупреждение, или было оправдано судом, судебная комиссия приступила к наказанию виновных, но, к сожалению, это были только орудия, которыми пользовались другие, и на эти орудия кара обрушилась всей своей тяжестью. Без сомнения, они были виновны, но в то время как эти люди подвергались каре, главные виновники ускользали от нее. Как бы то ни было, но следствие по этому вопросу открыло целую бездну вопиющих дел: ужасающие оргии, святотатства, убийства, изнасилования – вот в чем сознались злодеи. Говорят, это были плоды тех семян, которые посеял Экзили. Он, правда, сеял в высшей степени зловредные семена, но если бы эти семена упали на почву, для них неблагоприятную, то так бы и заглохли. По крайней мере, теперь комиссия по этому делу не нашла нужным скрывать эти преступные деяния и обнародовала их. Многие священники были в этом виновны. Слушая на исповеди признания то в намерении совершить убийство, то в желании отомстить, которое, однако, не было приведено в исполнение по неимению для этого средств, многим из них пришла мысль, что, воспользовавшись дурными наклонностями людей, можно извлечь огромную выгоду. Вместо того чтобы наложить епитимью, они давали советы, как действовать, и средства для осуществления преступных планов. При этом их действия сопровождались страшным кощунством.

С отвращением рассказываем об этом, но если мы решаемся это сделать, то единственно для того, чтобы нагляднее показать, какой в то время был упадок религии и нравственности, чем многое объясняется в последующей истории Франции. Священники продавали ядовитый порошок, а после того служили обедню за успех отравления. Если они при этом имели дело с вольнодумцем, то служили обедню наизнанку – на опрокинутом престоле. Если же к ним являлся человек, уважавший церковные обряды, то обедню служили как следует, только под яд ставили чашу с дарами, и, таким образом, пред лицом Господа благословляли преступление. Священник Гибур начал служить обедни на богохульных алтарях. Он же изобрел яд, который называли «птичьим смехом» (risus avium)[55], о котором мы уже говорили и от которого люди умирали с громким хохотом. Дюфе в своем сочинении под заглавием «Очерк истории Бастилии» (Précis historique sur la Bastille) пишет, что все отравители, преданные суду, были священники;

священник же сообщил и первые сведения по этому делу, рассказав то, что слышал на исповеди. Все же прочие обвиненные по этому делу, те, по чьей просьбе приготовлялись яды, были из высшего придворного круга.

Наконец период отравлений миновал, встречались только отдельные случаи этого рода преступлений, но власти были возбуждены, и часто случалось, что людей, особенно итальянцев, заключали в Бастилию по одному только подозрению в составлении ядов. Так, одного итальянца заключили в Бастилию и оставили там безо всякого суда потому только, что он любил химию и что у него было найдено несколько подозрительных составов, хотя преступные его замыслы ничем не были доказаны. Другого итальянца заключили в Бастилию в 1682 г., потому что, как сказано в списках Бастилии, «il donna de fort, mauvaises raisons de son séjour en France»[56]. Его, однако, освободили, но выслали из государства. Наконец отравления совершенно прекратились. В период отравлений в Бастилии, приспособленной для 30 человек, находилось 200–300 узников. Когда человека заключали в Бастилию, он как будто совершенно исчезал: никто его не видел, и никто о нем не слышал. Таково было правило для управления этой тюрьмой. Сельдон, как мы знаем, пробыл в тюрьме более тридцати лет, и родители его находились в полном неведении относительно того, какая постигла его судьба. К сожалению, они не дожили до его освобождения. Чтобы таким образом скрыть человека, необходимо было заинтересовать в этом всех служивших при Бастилии, начиная с губернатора, а это обходилось не дешево. Укажем на доход губернатора. Он, кроме столовых денег, получал ежегодно содержания 33 750 ливров[57].

Помимо этого ему отпускалось содержание на каждого заключенного.

Ниже приведены данные о средствах на содержание различных лиц в день: на принца 50 ливров; на маршала 36 ливров; на советника парламента 15 ливров; на судью 10 ливров; на управляющего королевскими имениями и на священника по 10 ливров; на адвоката и прокурора по 5 ливров; на буржуа 4 ливра; на лакея, разносчика и работника по 3 ливра.

Кроме того, губернатор имел право ежегодно получать по сто бочонков вина без уплаты ввозной пошлины. Так было по закону, но