Трусливая Я и решительный Боха - Елена Саринова

два долгих солнечных дня (привет ранее утвержденному графику пути). Хотя, вернее было б выразиться «мы гостили». Удивительные люди эта кнезская чета. И со своим особым правилом застольного гостеприимства, гласит которое: «При мрачном хозяине гость всегда скучает». А я вот им, по меркам собственным, все ж сотворила гадость – переманила с собой в столицу старого повара.

Случилось это на первом моем рассвете в Сестринской долине. Ну что поделаешь? Не спалось. Крутились в голове как бешеное колесо вопросы о подарке Маики. Зачем он мне? Зачем она его мне подарила? И главное: как скрыть сей факт? Ведь «ритуал дарения» сам – доказательство глубокой тайны… А ведь я даже не осмелилась в кармашек заглянуть. И как мало знаю о местном небесном пантеоне. Позже уже, в лучах заката угасающего дня, стоя на пронизывающем сквозняке у громадного каменного изваяния Маики я вновь, после встречи с Груном думала об этом. Ну хорошо хоть месяц назад додумалась озадачить теософской темой двух наших умниц, Ростинку и Ирэнку. Но, это было на закате уже, а сейчас я, запахнув халат, тихонько шла по коридору с редкими тусклыми светильниками в нишах и темными коврами на стенах в сторону кухни. По умопомрачительным запахам, но за водой. Конечно, за водой.

Первое, что увидела, когда вошла – высокие серые стеллажи вдоль стен с наполненными чем-то бутылями, горшками скромными под крышками и коробами из лозы. О-о… Нет, Отилия моя безусловно, хороша. И кухня ее замковая – оплот чистоты и роскоши. Но, здесь, здесь было «Царство запахов и вариантов». И я даже представила, как за готовкой иду вдоль забитых узких полок и выбираю: «Та-ак. Салатик у меня сегодня будет на оливковом масле, берем эту бутыль с собой. Уксус бальзамический пойдет на суп с айвой, а вот эта острая приправа с розмарином к жареному мясу. Ну-с, приступим».

- Дева заблудилась?

Я в первый момент опешила. Да просто мужчина, худощавый и сутуловатый, с густой чернильно-черной челкой и глазами навыкат так был похож на Этуша в роли товарища Саахова, что шок и жуть и как результат - столбняк на несколько секунд. Прямо в шаге от вожделенного, заставленного кулинарными мечтами стеллажа. Озгитский Этуш поведение подобное воспринял… по-своему. И проявилось это «по-своему» немедля после умной моей фразы:

- Не-ет. Я к вам.

Ага. За автографом.

- Ко мне? – взлетели густые брови повелителя мечты. – Так что ж испугалась тогда? Госпожа твоя захотела чаю утреннего? Или что серьезней?

- Не-ет, - вновь протянула я.

И, вдруг, поняла – не узнана. Причина в том, что здешний повар – убежденный нелюдим. О нем накануне завела разговор сама Изма-двиратэ и в ходе этого разговора повара своего, Адирана-боти[1], расхваливала как влюбленный юноша звезду. Поведала она и о его нелегкой доле – родные все погибли под снежным обвалом, возвращаясь с ярмарки домой. И было это пару лет назад, но с тех пор глубоко одинокий озгит разочаровался в жизни. Лишь только кухня. Н-да… Она и рассказ свой тогда закончила: «Так чем же с нашей кухни завтра поутру порадовать гостей?»… Особое правило местного застольного гостеприимства. Я на коня после него без помощи не заберусь!

- А что ж тогда? – вернул меня в реальность местный повар.

- Стакан воды.

- Воды? – повторил он не то с удивлением, не то сожалея, что неадекватная какая-то госпожа пренебрегла его заваренным душистым чаем. А потом, вдруг, вскинул палец вверх. – Налью! Но, ты мне подскажи: что за невиданная снедь заказана ей для себя? Изма-двиратэ описала, но… - мужчина досадливо скуксился. Да так мило, что я просияла (и именно в тот самый момент решила: «Заберу с собой!»):

- Я знаю! - еще бы мне не знать, когда сама дала этот заказ?

Тем утром за большим, гостеприимно прогибающимся под посудою столом, мы всем коллективом дружным уплетали «итальянскую лазанью».

В день нашего отъезда из Миндагли небо на рассвете раскрасилось так странно ярко, словно все облака большие ватные пропитались разлитыми нежно розовыми и голубыми красками. И стали низкими теперь и обременительно тяжелыми. Я не любитель модных подвигов во имя стиля и к дизайну одежды относилась с равнодушной ленцой. Да и зачем? Тому, кто прибывал всегда за кадром особо напрягаться нет нужды. «Комфорт и аккуратность» наш девиз… Когда-то был. Сейчас потуги лишь одни, борьба за независимость с Доротой. Но, я не об этом вовсе! Небо! Еще в студенчестве я прочитала, что в природе нашей гармонично всё. И мы рождаемся на свет с гармоничным сочетанием цветов волос, глаз, кожи собственной. И на этом фоне кардинальные изменения во внешности врожденной гармонии жестоко нас лишают. Так вот! Она исчезла из меня. Гармония. Стоило отряду выехать из Сестринской долины и повернуть на старую безлюдную дорогу, ведущую вдоль гор до Шлюна, пропала. И я не о внешности своей сейчас. О состоянии души. Ощущение, как будто ты летаешь на качелях. Вверх – замер. Вниз – упал. Вверх – вниз… И так до бесконечности…

Блаженное лицо Бозены в тот давний час я помнила прекрасно. Запечатлела его в памяти, наверное, на всю оставшуюся жизнь. Его и еще свою, не очень умную ассоциацию с моментом, когда земная будущая мать впервые видит в тесте две счастливые полоски. Именно вот так содружница моя, сидя за праздничным столом, и пялилась на слипшийся тряпичный узелок. Он нагадал ей, ну, понятно же, кого. Лишь только пальчиками был вытянут на свет под общий женский «О-ох!» из маленькой печёной штворки, так и нагадал. И Бозена потом до самого отъезда ловила на плоском животе своем рентгеновские взгляды. И не только местных дам… Смешно. Особенно, когда Дорота чуть «костьми не пала» на выходе из замковой конюшни: «Оставляйте Дымку! В седле скакать вас не пущу!». Во всей этой «предматеринской» канители хранителем благоразумия остался Бонифак. Он просто объявил своей раскрасневшейся жене: «Еще не время госпоже» и, взяв под локоток, увел от обалдевших зрителей… А у меня тогда был просто камушек-голыш. В моей гадальной штворке. Круглый, серо-голубой, с чуть видной черной полосой и весь приятно так шершавый. Я его выкинула в ночь. А почему же вспомнила сейчас и узелок Бозены и свой собственный голыш, который нагадал мне одинокую и длинную дорогу? Да потому что в пришитом к платью внутреннем кармане вместе с подарком Груна оказался он. Тот самый. Он ко мне вернулся.

- А я