Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

волос на его голове затряслись от возмущения: он называл меня сумасшедшим, безрассудным гордецом и самоубийцей.

– Нет, – перебил его наконец Адад. – Марк Туллий прав.

– Ты спятил? – воскликнул Бальтазар.

– Голован нас заманил в свою ловушку и делает с нами все, что ему угодно, – подтвердил мои слова Адад, поглаживая подбородок. – Он за нами следил и теперь знает наши сильные стороны и наши изъяны, поэтому может нападать, откуда ему будет угодно и в любое время. А мы, напротив, почти ничего о нем не знаем.

– Об этом я и говорю! – стоял на своем Бальтазар. – Даже ахия в известном нам мире не смогла догнать это чудовище, а вы собираетесь отправиться в его владения и схватить его там?

– С тобой нельзя не согласиться, Бальтазар Палузи, – у тебя есть веские причины отстаивать свое мнение, – перебил его я, – но нам надо пойти на риск. Ганнибал совершил то, чего никто от него не ожидал: он перешел через Альпы и таким образом застал Рим врасплох. Вам, пунийцам, это должно быть хорошо известно.

– Но Ганнибал потерпел поражение, – напомнил мне Бальтазар, и с этим я не мог не согласиться.

Как бы то ни было, Адад меня поддержал. Он показал пальцем на четверых оставшихся в живых охотников-пунийцев и спросил Бальтазара:

– Скольких еще вдов ты собираешься утешать?

После этого мне оставалось задать самый главный вопрос:

– Итак, кто отправится в недра земли? Я никого не могу принуждать. К тому же этот грот так тесен, что если людей будет много, они будут только мешать друг другу.

Я посмотрел каждому в глаза вопрошающим взглядом и указал пальцем на Сервуса:

– Сервус! Ты! Ты и Куал! Вы вдвоем отправитесь туда, а когда поймаете чудовище и вернетесь, я благословлю вашу любовь.

Бедняга Куал чуть было не потерял сознание от испуга, и я пояснил:

– Это просто субурские шутки. Туда отправлюсь я.

Да, я знаю, Прозерпина, трудно себе представить, что такая мокрая курица, как Марк Туллий, могла решиться на предприятие, заключавшее в себе больше опасностей, чем глубокая вонючая трясина. Но что мне оставалось делать? Я просто не мог не пойти туда, потому что сам решил командовать этими людьми и сам предложил такой план. Если бы я не возглавил экспедицию, то потерял бы всякую власть над ними, потерял свое достоинство и, вероятно, саму жизнь, потому что труса гораздо легче закопать в яму, затерянную в пустыне, чем смельчака. Постепенно мне открывалась великая истина: настоящая отвага зависит не от силы духа, а от обстоятельств.

– Тебе не придется идти туда одному, птенчик.

И такое решение приняла не только Ситир.

– И я. Я тоже пойду с тобой, – сказал Адад.

Услышав его слова, Бальтазар схватил брата за руку и отвел в сторону на расстояние нескольких шагов. Возможно, он хотел поговорить с Ададом наедине, но был так возмущен, что громко кричал, а со мной был Куал, который переводил мне его слова с пунического языка.

– Бальтазар говорит, что сейчас как никогда жалеет, что не заколол и не похоронил тебя в яме, когда имел такую возможность.

– По крайней мере, откровенно, – усмехнулся я.

– Адад отвечает, что ему придется пойти с тобой, потому что в противном случае, если ты добьешься победы без помощи братьев Палузи, тебе уже не придется делиться с ними добычей.

– А что еще? – спросил я.

– Бальтазар хочет присоединиться к вам, но Адад его останавливает. Он говорит, что братья не могут подвергнуться риску погибнуть вдвоем и оставить на произвол судьбы слишком старых родителей и слишком маленьких детей. Адад заявляет, что, как старший брат, он имеет право принимать решения.

Мы поняли, что Адад не изменит своего мнения, по тому, что он сделал затем: отошел от брата и сел возле трогательного крошечного храма, который воздвиг из глины внутри Подковы. Там он поцеловал фигурку Баала, зажег перед ней маленькую свечу, произнес короткую молитву, а потом присоединился к нам.

Итак, мы втроем направились к Логовищу Мантикоры в сопровождении остальных. С собой мы мало что взяли: мы с Ададом вооружились кинжалами и несли тонкие одеяла, несколько веревок, тыкву, служившую нам флягой, и еще кое-какие мелочи. А Ситир не взяла ничего: на ее нагом теле было только кольцо из Темного Камня.

– А ты не готовишься в путь? – спросил я.

За нее ответил Сервус:

– Ахии всегда готовы ко всему.

Логовище Мантикоры представляло собой просто узкую щель в земле, нору, напоминавшую рот с искривленными губами. Тесный лаз изгибался спиралью и уходил под землю. Ничего больше видно не было. Но братья Палузи, бывалые охотники, чувствовали что-то недоброе и молча смотрели друг на друга с выражением тревоги на лицах. Я сглотнул. Адад вызвался спуститься первым, и я согласился, безразлично пожав плечами: там, под землей, Голован не станет разбираться, в каком порядке мы проникали в его владения.

– Подожди! – воскликнул Бальтазар.

Он обнял брата, и мне почти никогда не доводилось видеть таких искренних объятий. Они были не просто близнецами – их связь напоминала единство ветвей и корней одного дерева. А сейчас земле предстояло их разделить.

Бальтазар посмотрел на меня глазами разъяренной пантеры:

– Если Адад не вернется, я убью тебя и брошу твой труп в эту самую щель. Можешь быть в этом уверен.

Адад, желая заставить брата замолчать, сказал серьезным тоном:

– Если я не вернусь, женись на моей жене. – И добавил, мрачно ухмыльнувшись: – Большой разницы она не заметит.

Мы все тихонько рассмеялись – искренне, но в этом смехе слышались грустные нотки. Потом Адад стал спускаться в щель, то хватаясь руками за выступы стен, то наступая на них, будто спускался по ступеням каменного колодца.

Затем наступила моя очередь. Я уселся на краю щели, спустив ноги вниз, как мальчишка, который боится прыгнуть в озеро и медлит на берегу. Мне стоило большого труда сделать первый шаг. Ситир опустилась рядом со мной на колени и приблизила свою голову к моей.

– Мне всегда внушали ужас две картины, – признался я. – Кинжал, который вонзается в мой желудок, и падение в бездонную пропасть, что для меня еще страшнее.

– Я знаю. Но не попадай в ловушку, которую всегда расставляет нам страх.

– Какая это ловушка?

– Страх всегда хочет заставить нас думать, что мы одиноки перед его лицом.

Она улыбнулась, и я впервые увидел в ее улыбке тень сострадания. И тут Ситир спросила:

– Скажи, птенчик: в твоих кошмарах, когда тебя пронзают кинжалом или когда ты падаешь в бездонный колодец, с тобой кто-нибудь есть?

– Нет.

– Вот видишь?