Алексей Козлов. Преданный разведчик - Александр Юльевич Бондаренко

лет руководивший церэушной внешней контрразведкой – службой, защищающей разведку от проникновения противника и к тому же стремящейся при этом проникнуть в спецслужбы противников. И всё в его деятельности было хорошо, пока не выяснилось, что его друг Ким Филби, истинный джентльмен и высокопоставленный британский разведчик, по совместительству является ещё и советским агентом, который вообще убежал в Москву. Этот побег нанёс сокрушительные удары не только по британской СИС и сотрудничавшему с нею американскому ЦРУ (Филби был при ЦРУ представителем англичан), но и по психике Энглтона: он возненавидел людей в общем и разведчиков – в частности, а потому развернул в Лэнгли невиданную «охоту на кротов».

Рассказывать об этом интересно, но долго и нам вроде как не по теме: скажем лишь, что в итоге была переломана куча судеб очень толковых сотрудников ЦРУ, по той или иной причине (чаще всего – совершенно несущественной!) попавших под подозрение, провалено сколько-то операций, да и вообще, работа американской разведки оказалась парализована на довольно продолжительное время… В конце концов, что было закономерно, заподозрили, что «кротом» является сам Джеймс Энглтон, но тут уже директор ЦРУ Уильям Колби[172], с которым ранее шеф внешней контрразведки был в тёплых отношениях (без такого покровительства, разумеется, всей этой дури не получилось бы, между тем как Энглтон, пребывая в своей должности, пережил шесть директоров, которые все его очень уважали и ценили), просто отправил его на пенсию. Зато прочим сотрудникам ещё долго приходилось «разгребать головешки» на «пожарище» родного ведомства.

К чему весь этот рассказ? А к тому, что наш провалившийся нелегал некоторым образом пересёкся с тем самым Энглтоном – но, опять-таки, подробностей мы не знаем и оставляем эту весьма интересную тему для будущих исследователей…

Единственное, что мы с уверенностью можем сказать, так это то, что разведчик, проведя год в одиночном заключении в южноафриканской тюрьме, был, по просьбе наших немецких, то есть гэдээровских, товарищей, обменен на скольких-то агентов западногерманской БНД[173], задержанных на территории ГДР.

…А рассказано всё это затем, чтобы было понятно, что Южно-Африканская Республика отнюдь не являлась для советской разведки terra incognita – для неё это была, говоря официальными терминами, «страна со сложной оперативной обстановкой». И не зря Корней Чуковский[174] советовал: «Не ходите, дети, в Африку гулять!»

Однако «Дубравин» ходил – и не один раз. Алексей Михайлович нам рассказывал:

«– Впервые я съездил туда для сбора информации в 1977 году, а официально – продавать машины, так что познакомился со многими химчистками. Это была не та Южная Африка, которую вы сейчас видите! Это была страна жёсткого апартеида: пять миллионов белых держали рабами 26 миллионов чёрных! Заходишь в магазин какой-то частный – большие универмаги были общие – написано “Только для белых”; на скамейках в парках – “Только для белых”. Чёрные не имели права оставаться в крупных городах дольше шести вечера. Если после шести обнаруживали какого-нибудь чёрного в Кейптауне или в Дурбане – его можно было убить.

Тогда не существовало таких стран, как Намибия, Зимбабве – это была Южная Родезия… Хотя это было то же самое, что и Южная Африка – может быть, немножко помягче, но её в свое время даже выгнали из содружества наций. Для поездки в Южную Родезию нужно было получить визу в Южной Африке – ни одна другая страна её не признавала, так же как ни одна африканская страна не признавала Южную Африку, кроме Малави. Но информацию, повторю, там можно было получить хорошую.

– Как понимаю, вы там побывали не единожды?

– Да, я там был и в 1977 году, и в 1978-м. Затем, в 1979-м мне пришлось ездить в “прифронтовые государства” – в Ботсвану, Замбию, Малави, а в 1980 году черти меня опять туда послали… То есть не черти, разумеется, а Центр!»[175]

В упоминавшемся нами выступлении по этому поводу сказано так: «…В его оперативной биографии появились страны Южной Африки. Советское руководство в равной степени интересовали и Центр ядерных исследований ЮАР в Пелиндабе, и информационное обеспечение политики национально-освободительных движений в Южной Родезии, ЮАР, Намибии, Ботсване».

Ещё больше можно узнать из сборника очерков «История Российской внешней разведки»: «Союзников в борьбе против СССР американцы вербовали среди элит тех стран, правящие режиму в которых, по их меркам, никак нельзя было даже приблизительно именовать демократическими. А по стандартам ООН некоторые из них официально считались изгоями цивилизованного мира. Например, со спецслужбами ЮАР, страны классического апартеида, было достигнуто соглашение по оказанию помощи группировке УНИТА, которая вела борьбу против правительственных войск Анголы и кубинского воинского контингента. Южноафриканские бизнесмены провоцировались на антисоветские аферы на мировом рынке золота, алмазов и металлов платиновой группы»[176].

В общем, много чего интересного было для нашей Службы в этой самой Южной Африке!

Ну а представитель Центра генерал-майор Яковлев нам рассказывал уже применительно к нашему герою: «И вот настал момент, когда он впервые поехал на юг Африки в командировку, потому что это соответствовало, в общем-то, внешней политике Советского государства. И там была не только тема атомной бомбы, она возникла позже, а поддержка национально-освободительных движений на юге Африки. Это и Намибия, и ЮАР, и Мозамбик – всё что угодно, рядом находящееся. И основные вопросы были сначала по этой тематике. А уже потом, когда появились сведения о возможном юаровском атомном оружии, тогда вопросы стали носить уже более конкретный характер… И то, тоже, к этой теме подступиться достаточно сложно было. Потому что и сам режим в ЮАР был такой, напряжённый и, хотя обстановка там была ещё не фронтовая, но тоже – напряжённая. Кое-где там уже были боевые действия, всплески какой-то подпольной активности, потому что чёрные натерпелись под этими бурами крепко. Все нелегалы, которые работали там, это отмечали – и их это шокировало. Ведь все мы росли в Советском Союзе в условиях дружбы народов, и мы имели представление о бурах прежде всего по книге “Капитан Сорви-голова”. Читали также про Англо-бурскую войну, про благородство буров – и были всецело на их стороне. Всей душой! А тут оказывается, что это не совсем так… Когда они в отдельности с белыми общаются, они нормальные люди, а когда общаются с аборигенами – это, как говорится, совсем другая история».

Так что «весёленькие» там места были, как понимаете, с весьма специфическими нравами. Однако о том, что произошло в памятном нам «олимпийском» 1980 году, мы расскажем несколько позже, а пока обратимся к более ранним историческим событиям…

Глава 11

Бомба для апартеида

Помнится, некогда знаменитый советский писатель Юлиан Семёнов[177] придумал своему очередному роману весьма неудачное, как нам кажется, название: «Бомба для председателя». Думается, что советскому читателю тут же приходили на ум привычные словосочетания типа «председатель колхоза» или «председатель сельсовета» и, соответственно, представлялся образ небритого мужика, из кулаков или бывших полицаев, под покровом ночной тьмы бросающего «бонбу», то есть ручную гранату, в распахнутое окно кабинета, в котором этот самый председатель сосредоточенно думал думу о том, как сделать жизнь односельчан ещё лучше…

(Как тут не вспомнить знакомое с детства:

«Дедушка в поле гранату нашёл

И к сельсовету тихонько пошёл.

Дёрнул колечко, бросил в окно —

Дедушка старый, ему всё равно!»)

Однако там, у Юлиана Семёнова, бомба была не какой-нибудь гранатой Ф-1, в просторечии именуемой «лимонкой» или «фенькой», но совсем иная, настоящая ядерная бомба, да и председатель тот самый отнюдь не являлся председателем передового колхоза, и вообще, книга эта посвящалась не сельской жизни, но тайнам европейской политики и коварным ухищрениям не менее коварных западных спецслужб… В общем, какое-то совершенно неудачное, невнятное название! Зато впоследствии оно очень понравилось журналистам, которые, переделав его в «Бомбу для апартеида», именно так назвали целую кучу очерков и корреспонденций про Алексея Михайловича Козлова – ведь практически ничего, кроме того самого южноафриканского эпизода (ну и Зельмана Шмульевича, разумеется!) о нём известно не было.

Не страдая особым трудолюбием, и мы решили использовать для данной главы этот апробированный заголовок, считая, что имеем на то полное право. Во-первых, мы не знаем его «изобретателя», а, во-вторых, находя целые фрагменты своего интервью с «Дубравиным» в чужих, как бы эксклюзивных, материалах, считаем, что и мы, в конце