Ошибка грифона - Дмитрий Емец

В тот вечер все пошло по обычному сценарию.

Люль принялся рыдать, а Улита бегать по комнате, зажимать уши и заявлять, что она сейчас упадет в обморок и устроит соседям снизу сотрясение потолка. Эссиорх успокаивал сына, тряс его, прижимал к груди, а когда и у него терпение иссякло, положил Люля на диван и выскочил на балкон. Стекла дрожали. В доме напротив зажигались и гасли окна. Сигнализации у машин выли. Да, умеет малыш плакать! Ничего не скажешь! Наверняка по материнской линии у него где-нибудь затесалась сирена.

Эссиорх сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и собрался вернуться в комнату, как вдруг обнаружил, что Люль затих и больше не плачет. Не веря своим ушам, хранитель прилип носом к стеклу. На кровати он увидел Люля, прижимавшего к груди какую-то мягкую игрушку и беззубыми челюстями отгрызавшего у игрушки уши.

Опасаясь, как бы ребенок не наглотался ваты, Эссиорх прокрался к дивану — и застыл. Бедной мягкой игрушкой, которой отгрызали уши, оказался Депресняк. Зажатый в железных объятиях Люля, котик даже слегка хрипел, но ребенка не царапал, хотя тот вцепился в него так, словно хотел сделать ему массаж внутренностей. И коленями толкал, и шею стискивал, и загребал на боку кожу, сколько помещалось в горсть. Но, кажется, котику даже нравилась такая бесцеремонность. После пятой безуспешной попытки оторвать Депресняку голову или хотя бы лапу Люль приткнул кота себе под щеку и задремал на нем как на подушке.

Нацепив толстые перчатки, Эссиорх попытался осторожно вытянуть котика из-под малыша, но Депресняк провел сверху вниз лапой, распоров перчатку точно бритвенными лезвиями. Хранитель убрал руку. Когти тотчас спрятались, и кошачья лапа вновь стала мягкой, с кожаными подушечками.

Из кухни примчалась Улита, посмотрела на Депресняка, на сына и хмыкнула. Под щекой у Люля, стиснутый пухлой детской ручкой, которая и во сне, не разжимаясь, держала его за основание крыла, котик ухитрялся выглядеть абсолютно счастливым.

— Эти двое нашли друг друга! И наш малыш наконец-таки сумел огорчить себя перед сном! — сказала нывшая ведьма.

— Все равно не понимаю, почему он его не поцарапал. Хотя, конечно, Депресняк райский котик. Видит, что перед ним ребенок, — умилился Эссиорх.

— Хех! Райский! А почему он мне тогда в коридоре новые сапоги разодрал? — спросила Улита.

— Ты же их в сейф спрятала?

— А он их вместе с сейфом разодрал.

— А ты как хотела? Он же все-таки и адский котик. Метит он тоже по-адски! — сказал хранитель.

Глава пятнадцатая

Модель Маша

У каждого человека в жизни можно выделить одну какую-то приоритетную цель. Причем сам человек нередко обманывается, считая, что у него одна цель, а на самом деле она совсем иная. Так человек может утверждать, что главное для него — стать художником, хотя на самом деле главное для него — прославиться. Или считать, что любит жену (мужа), а на самом деле любить те физические ощущения и бытовые удобства, которые от них получает.

В Новосибирске было градусов па десять холоднее, чем в Москве. Ирка ощутила это еще в самолете, когда увидела, как все деловито упаковываются в дополнительные свитера, а какая-то бабулька даже наматывает внуку на лицо шарф, оставляя лишь дырочку для носа.

Огнедых тоже чувствовал холод и недовольно ворочался. Ирка торопливо повернула колесико, усилив пламя. Наконец всех пассажиров посадили в автобус и доставили в аэропорт. В пестрой толпе встречающих Ирке попалась на глаза не по погоде загорелая девушка в белой шубке. Девушка держала в руках куцый листик, на котором красным маркером было выведено:

«Бывают же в жизни совпадения! С нами летела почти полная моя тезка… Вот только меня взамуж пока никто не позвал», — подумала Ирка, искоса поглядывая на Матвея, чтобы определить, заметил ли он этот лист.

Багров отправился получать багаж. Ледяное копье и щит, упакованные в картон и пленку, напоминали карниз для штор и большое восточное блюдо. Пока он возился с копьем и щитом, Ирка продолжала разглядывать девушку в шубке. Девушка стояла на прежнем месте, проявляя заметное нетерпение. К ней никто не подходил, хотя пассажиры в основном уже рассосались. Оставалась только бабулька, торгующаяся с таксистом, но она на Ирину Багрову явно не тянула.

Ирка призадумалась. Она во второй раз посмотрела на лист и поняла, что это даже не красный маркер, а помада. Решившись, Ирка подошла к белой шубке и робко поинтересовалась, кого она ждет.

— А вы кто? — нервно спросила шубка.

— Э-э… Ну, я Ирина!

Белая шубка оглянулась, проверяя, не стоит ли кто-нибудь за ее спиной.

— Ирина от Вали? — зашептала она, таинственно округляя глаза.

— От кого, от кого? — не поняла Ирка.

— Ну от Вали! От Ва-ли! — мучительно жестикулируя, повторила девушка.

Ирка виновато покачала головой и начала медленно пятиться. Девушка догнала ее:

— Ну от валькирий… Валя! Валькирии! Конспирация! Разве не попятно? Меня просили сопровождать вас в поисках сами знаете кого!

Ирка стала напряженно припоминать, нет ли у валькирий кого-нибудь в Новосибирске, и откуда-то всплыло имя «Маша».

— Маша? — спросила она. — Вы… ты модель Маша?

Девушка радостно закивала, и Ирка, глядя на ее белую шубку с желтыми звездными пуговицами, постепенно вспомнила всю историю. Будь эта история романом, ее озаглавили бы «роман о том, чем человек мог бы стать, но не стал».

Маше суждено было пополнить ряды валькирий. Она родилась сильной, ловкой, бесстрашной, благородной. Медное копье должно было достаться ей, а не Холе. Но в интересы мрака это, разумеется, не входило.

И вот буквально за месяц до гибели предыдущей валькирии медного копья фотографию Маши опубликовали на обложке самого известного в стране глянцевого журнала. Произошло это стараниями хитрого суккуба, сработавшего по указке Лигула. Маша решила, что все, пробилась. Победа! Впереди известность, миллионные контракты, выгодный брак с миллиардером, самолеты и яхты… И Машу закружило. В одну безумную неделю она отчислилась с педагогического, купила себе безумной же дороговизны босоножки, порвала с прежними нищими друзьями, не отвечала на звонки молодого человека.

И когда однажды вечером в дверь к ней позвонила озабоченная немолодая женщина, держащая в руке копье, щит и шлем, Маша не открыла ей, а наговорила через дверную цепочку такого бреда, что Фулона (а это была она) грустно покачала головой и ушла. В тот же вечер офисная московская девушка Ксюша, занимавшаяся продвижением банковских услуг, стала валькирией Холой.

А Маша… Маша так навеки и осталась Машей. Сидела у компьютера и ждала новых контрактов. Первое время ей что-то смутно обещали, а потом и обещать перестали. На ее письма никто не отвечал. В офисах рекламных фирм ей либо делали предложения, от которых Маше (все же валькирии в душе!) хотелось украсть автомат и всех перестрелять, либо, в более мягком варианте, просили перезвонить в четверг, но, когда Маша звонила в четверг, оказывалось, что по странному стечению обстоятельств нужный ей человек в среду ушел в отпуск. В журнал с ее фотографией давно уже заворачивали селедку. Лишь изредка он попадался Маше где-нибудь в привокзальной парикмахерской. Но и там ее не узнавали: девушки с обложек мало похожи на себя в реальной жизни.

Плохо, очень плохо все было у Маши! Даже дорогие босоножки изгадил соседский кот, и, отмытые в одеколоне «Тройка», они стали так благоухать, что все местные пьянчужки принюхивались, когда Маша проходила мимо.

Наконец в какой-то день, очнувшись, Маша связалась с той московской женщиной, Фулоной, но копье уже было занято. Все же Фулона перенеслась к ней, и всю ночь Маша прорыдала у нее на плече, повторяя: «Почему? Ну почему так?»

— Если хочешь понять человека, пойми его идеал. Все остальные движения души человека, его убеждения, воззрения, поступки будут направлены к реализации этого идеала, — сказала Фулона.

И? — не поняла Маша.

— И — суккуб подменил твой идеал. Помнишь, та только что рассказывала, как часто плакала ночами? Мечтала, что совершишь жертвенный поступок и погибнешь на глазах у сотен людей, которые это увидят?

— Да.

— И свет это услышал. И мрак наверняка тоже. Такие вещи все кому надо слышат. Ведь эти слезы были, по сути, молитвой. Свет откликнулся на нее тем, что ты должна была стать валькирией. А мрак руками суккуба все аккуратненько подкорректировал и предложил тебе эти же самые сотни глаз, да еще без необходимости умирать…

— Журнал? — спросила Маша. Как же она теперь его ненавидела!

Утром Фулона вернулась в Москву, а Маша стала помощницей валькирий. Статус непонятный и размытый. Но больше Фулона ничего не смогла для нее сделать.