Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович

Таинственность этого дела усиливается, если мы прибавим к этому, что жена г. Трамбецкого, замечательно красивая женщина, при допросе показала, что в тот же день муж явился к ней на дачу и отнял сына, десятилетнего мальчика, заставив бедную женщину подписать бумагу об отказе ее от прав матери, под страхом угрозы убить ее. По словам жены, г. Трамбецкий был в этот день очень взволнован. Вообще отзыв этой женщины не рекомендует с хорошей стороны г. Трамбецкого.

Затем, через день после происшествия, на Смоленском кладбище найден был труп повесившегося Фомы Васильева. При обыске платья у него найдена записка следующего содержания, писанная карандашом: „Ты останешься в стороне, а дочь твоя будет счастлива. Не бойся ничего“. По сличении почерка на записке с почерком Трамбецкого найдено сходство. Ко всему этому надо добавить, что подозреваемый в покраже не имеет никаких средств и в последнее время служил в конторе у нотариуса. Нет сомнения, что следствие, поведенное с энергией, откроет нити этого загадочного происшествия, и на суде обнаружатся настоящие мотивы этого преступления».

Прошло еще два дня. и газеты сообщили следующее дополнение:

«Из верных источников узнали мы, что г. Трамбецкий, содержащийся в доме предварительного заключения, продолжает отрицать свою виновность. Деньги до сих пор не отысканы. По словам полковника Гуляева, Трамбецкий никогда не заходил к нему до этого времени. Затем, из собранных нами сведений, обнаруживается, что г. Трамбецкий очень любит свою жену, что она несколько раз уже оставляла его и что есть основание думать, что г. Трамбецкий совершил преступление ради жены, и судебный следователь недавно высказал, что он надеется в скором времени получить полное сознание Трамбецкого. Вообще об этом деле ходят романические подробности, но мы воздержимся от сообщения их до более подробного выяснения всех обстоятельств этого загадочного дела».

Как бы для того, чтоб окончательно разжечь любопытство публики, через день была напечатана опять следующая коротенькая заметка за подписью господина судебного следователя:

«Ввиду появления в газетах заметок по делу о покраже из квартиры отставного полковника Гуляева, считаю долгом в интересах истины сообщить, что в этих заметках передаются совершенно неверные сведения и приписываются мне слова, каких я никогда не говорил».

Вслед за тем, в одной из газет появилась повесть с слишком прозрачными псевдонимами, рассказывающая об этом деле самые невероятные подробности. В повести фигурировали старик Кривский, Леонтьев, Валентина и Трамбецкий… Трамбецкий описывался как несчастный человек, совершивший воровство, чтобы заслужить любовь жены. Валентина представлялась подстрекательницей воровства, а Кривский и Леонтьев изображались обожателями этой дамы.

Пасквиль имел успех. Каждый читал его. Все были уверены, что Трамбецкий украл деньги, и имя Трамбецкого ежедневно фигурировало на страницах газет.

Валентина обрадовалась, когда узнала, в чем подозревают мужа, и непременно хотела взять к себе сына. Хоть она и сомневалась в виновности мужа, но улики были налицо: у него были найдены деньги.

«Теперь по крайней мере он уедет, далеко уедет, — думала Валентина. — И, конечно, сына ему не видать более, как ушей своих».

Когда вызванный по телеграмме Евгений Николаевич Никольский приехал к ней и выслушал ее предположение относительно сына, то, к удивлению молодой женщины, советовал ей «не торопиться».

— Но бедный мальчик… Отец в тюрьме… Где он?

— Он в надежных руках, поверьте, Валентина Николаевна, но я советую вам не поднимать дела о сыне. Уж будто так без него вам скучно, а?

Валентина пробовала было сделать мину, но Никольский рассмеялся.

— Полноте… полноте. Не сердитесь напрасно…

— Но где же Коля?

— Я вам сказал, он в хороших руках…

— Но я, кажется, могла бы знать…

— Извольте, скажу: он у моего брата.

— У вашего брата?

— Да, брат мой — большой приятель вашего мужа, но это не мешает, разумеется, мне быть вашим другом и дать вам дружеский совет оставить пока дело о сыне и позаботиться о себе… Вы слышали, вероятно, ваш Леонтьев выдает замуж дочь?

— Слышала. Он говорил об этом.

— А слышали ли вы, что дела его скверны?

— И на это он жаловался.

— Это вам не нравится, а! Ведь пятьдесят тысяч, которые он вам дал, сумма для вас не бог знает какая…

— Ну?

— И вы бы хотели, чтобы сумма эта увеличилась вчетверо или втрое!

— Но как же сделать это? — поспешно сказала Валентина.

— Слушайтесь меня, вашего друга… Но только не смотрите на меня так!.. Пока я не скажу более ничего. Только помните, что надо безусловно слушаться, милая женщина… Пройдет несколько месяцев, — и вашему Леонтьеву грозит разорение…

— Разве его дела так плохи?

— Очень… Да, кстати, вы не слишком-то испытывайте его ревность. Перестаньте вы принимать Шурку Кривского…

Валентина покраснела.

— Не краснейте, но только будьте осторожнее и не пишите таких записочек…

С этими словами Никольский, достав из кармана записку и показывая ее Валентине, проговорил:

— Ведь если эту записку увидал бы Савва Лукич, то…

— Вы ее отдадите мне, не правда ли?

— Зачем же! — усмехнулся Никольский. — Она будет сохраняться у меня. Я, как друг, предупреждаю вас и еще раз советую, — бросьте ваши амуры с Кривским…

— Он уезжает…

— Куда?

— За границу…

— Вот как! Ну и отлично, а затем мирный поцелуй, и мне пора ехать. Прощайте.

Он фамильярно обнял Валентину и уехал в город, оставив «бедную малютку» в недоумении, откуда этот солидный молодой человек все знает.

XVI

НИКОЛЬСКИЙ

Евгений Николаевич ехал в город, довольный свиданием с Валентиной. Эта маленькая дурочка пригодится ему. Дураки созданы для того, чтоб умным людям пользоваться ими.

Вообще жизнь улыбалась этому солидному молодому человеку, — улыбалась и манила своими прелестями в будущем. Он шел по жизненному пути верными, твердыми шагами, с тех пор как окончательно решился стать «человеком». И он стал им.

Разве прежде он был «человеком»? Он был мразью, каким-то отребием, как будто созданным на то, чтобы вечно работать для других и видеть, как эти другие снисходительно кивают головой.

Давно ли он, сын священника, был маленьким, несчастным чиновником в губернаторской канцелярии, съедаемый жаждой жизни, завистью и презрением к своей бедности. О, сколько унижений вытерпел он, выбирая дорогу на службу по переулкам, чтобы не видели его истертого костюма и бледного, злобного лица. С ненавистью в сердце раздумывал Никольский, как он, способный, неглупый, ловкий человек, принужден пресмыкаться, быть на побегушках какого-нибудь идиота, в то время как другие, глупые, менее способные, благодаря связям, протекции, родству или состоянию, успевали по службе, жили, как следует жить порядочному человеку, делали карьеру, составляли