Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович

их никто не видит, не восхищается и не завидует. Валентина искала блеска, общества, а вместо того веселую бабочку посадили в клетку, где негде расправить крылышек.

Сперва ее занимали грубые ласки безумного мужика, ей была в диковину эта дикая страсть, но скоро вспышки бешеной ревности нависли темными, грозными тучами над будущей жизнью «кроткой малютки».

Он хотел ее для себя, для одного себя, и намекал ей об этом, сжимая нежное создание в своих объятиях.

А она? Могла ли она сносить эти грубые ласки и проводить дни одна-одинешенька?

Не надо поддаваться ему. Недаром Евгений Николаевич учил ее, как вести себя с этим мужиком… Она и сама знает, и когда Леонтьев однажды рассердился, узнав, что у Валентины был Никольский, то она надула губки и заперлась в своей спальне.

И что же? Мужик умолял о прощении и, когда его простили, валялся в ногах и спрашивал, любит ли его она.

Другой раз он застал Шурку. Тогда мужик совсем вышел из себя, и когда молодой офицер поспешил уехать, он сказал Валентине:

— А не хочу, чтобы этот офицер ездил сюда. Слышишь?

— А если я хочу?

Словно лезвие стали сверкнули глаза мужика. Он тихо подошел к Валентине и взял ее за руку, так что маленькая ручка хрустнула. Что-то дикое было в лице мужика.

— Валентина! Не шути с огнем! — проговорил он как-то глухо. — Ой, не шути.

Она не забыла этой сцены, и хотя тот же Леонтьев за свою вспышку отдарил ей брошкой в пять тысяч рублей и позволил принимать ей кого она хочет, только любила бы она его, тем не менее мужик начинал ее пугать.

То ли дело Шурка. Он ничего не требовал и ничего не обещал. Свежий, румяный, веселый, он как-то умел удобно любить, и отдаваться ему было так легко и приятно. Одно только жаль, что не было у Шурки средств, и он не только ничем не дарил Валентину, но даже однажды попросил у нее тысячу рублей взаймы так мило и просто, что Валентина предложила две.

Но что более всего беспокоило бедную женщину — это сын. Гадкий мальчишка до сих пор не мог успокоиться и все звал отца. Раз даже он выбежал из дому, и его поймали в лесу, за несколько верст от дома. Мать наказала его, и он как будто смирился, но с тех пор почти не говорит с матерью и пристально смотрит по целым дням на дорогу. Приходится обманывать его и говорить, что отец скоро приедет. Положительно, этот мальчик делается обузой.

Валентина сидела на террасе. Маленькой женщине было скучно. Она дочитала последнюю страницу романа и поглядывала на дорогу, поджидая Никольского. Вчера он сообщил ей, что приедет на днях поговорить по очень важному делу. Она улыбнулась, прочитывая записку, в которой слова «по очень важному делу» были подчеркнуты, и подумала про себя, что было бы лучше, если бы вместо Никольского приехал Шурка. Он давно не был. Что бы это значило?..

Радостный вопль, раздавшийся сверху, заставил ее встрепенуться. Вслед за тем она увидела Колю. Он стремглав пробежал мимо террасы.

Она вышла в сад и замерла от ужаса.

В нескольких шагах от нее стоял Трамбецкий и молча прижимал к своей груди мальчика. Оба ни слова не говорили, и только по лицам обоих текли обильные слезы.

XIV

КОРОТКОЕ СЧАСТЬЕ

Трамбецкий вздрогнул.

Среди дорогих роскошных растений, в нескольких шагах от него, стояла «прелестная малютка» в шикарном, соблазнительном костюме.

Бледная, беспомощная, испуганно глядела она прямо в лицо мужа. В тупом взгляде маленького красивого создания был страх животного, покорно ожидающего наказания.

При виде женщины, заставившей его столько страдать, дикой ненавистью сверкнули глаза Трамбецкого. В голову что-то стукнуло, в глазах помутнело. Наконец-то он лицом к лицу с врагом.

Он забыл, что перед ним распростертый враг-женщина, и рванулся к ней.

Валентина слабо вскрикнула, зажмурила глаза и закрыла лицо руками. Тупой страх охватил все ее существо.

— Папа, папочка! Что ты делаешь? — раздирающим голоском крикнул мальчик, хватаясь ручонками за руку отца.

Этот скорбный крик ребенка сразу отрезвил Трамбецкого. Он остановился. «В самом деле, что он делает?» Ему вдруг сделалось стыдно. Он взглянул на жену. Она все еще стояла, закрывши лицо руками и как-то покорно опустив голову.

Невыразимая тоска охватила все его существо. Смущенный, глядел он на жену и жалость мало-помалу охватывала его теплым, всепрощающим чувством.

— Валентина! — прошептал он тихим, ласковым голосом.

Она отвела руку и взглянула на него со страхом. Но страх быстро прошел, когда она увидала грустный, тихий взгляд, полный прощения и любви. Мальчик понял, что будет объяснение. Он отошел от отца и, грустный, пошел в сад.

— Валентина! Я не стану упрекать вас… Я ни слова не скажу о последнем вашем поступке… Когда-нибудь…

Он не мог продолжать: рыдания стояли в горле.

По мере того, как муж делался кротким, Валентина оправлялась. Теперь она без страха глядела на мужа и была готова к объяснению, собираясь еще попробовать силу своей красоты над своим мужем. Она вся как-то выпрямилась, поправила свои волосы и, казалось, готова была померяться с этим ненавистным человеком.

— Нас рассудит бог!.. — продолжал Трамбецкий. — Я никогда более не обеспокою вас своим присутствием, даю вам честное слово, и если я теперь приехал сюда, то ради сына. Я не могу оставить у вас нашего сына.

Валентина собиралась с мыслями. Неужели так и согласиться на его требование? Так и сделать, как он хочет?..

— Но ведь я мать… Я тоже люблю своего ребенка!.. — кротко проговорила она.

— Валентина… ему здесь нельзя быть…

— Отчего?

— Вы еще спрашиваете?

— Положим, я виновата перед вами, — я не стану оправдываться, — но разве не жестоко отнимать ребенка?.. Ведь я… мать!

Трамбецкий горько усмехнулся.

— Вы можете видеть его, если захотите… Я не скрою от вас местожительства.

Валентина помолчала. Потом приблизилась к мужу и тихим, молящим голосом, заглядывая в глаза, произнесла:

— Ведь и ты можешь видеть его у меня… Оставь его, прошу тебя… Ради прежней любви.

Трамбецкий махнул головой.

Валентина увидала, что все уловки ее напрасны, и заговорила другим тоном.

— Послушайте… Ведь я могу его не отдать… По закону ребенок мне принадлежит…

— Валентина, прошу вас… бросьте этот тон.

— Какой тон? Я мать, я не могу вам отдать ребенка… Вы разве такой отец, как другие?.. Разве у вас есть средства?.. Разве вы можете дать воспитание своему сыну?.. У вас ничего нет… вы ведете бог знает какую жизнь…