Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович

— Валентина! — глухо проговорил Трамбецкий.

Но Валентина не обратила на слова мужа внимания. Ей вдруг представилось, что во всем виноват муж и что она — невинная жертва, много выстрадавшая из-за него. И он, этот тиран, смеет еще требовать ребенка. Она не отдаст его, назло ему не отдаст! Надо наказать этого человека за все горе, которое причинил он ей, несчастной женщине.

И она быстро заговорила:

— Не перебивайте меня, дайте мне высказаться; давно пора сказать мне, чем я вам обязана…

— Говорите.

— Разве с вами я жила? Разве вы сделали когда-нибудь малейшую попытку, чтобы внушить привязанность? С самого начала замужества вы оскорбляли меня подозрениями, во всяком знакомом вы видели любовника… Сцены ревности, которыми вы награждали меня, разве это было счастие?.. Потом… потом, что вы сделали для меня?.. Вы видели, что я люблю жить прилично, люблю бывать в обществе, — разве вы заботились о средствах? Вы, по вашей глупости, полагали, что я буду жить взаперти и любоваться, как вы, пьяный, делаете мне сцены, да?

Валентина, по мере того как говорила, раздражалась все более и более и смеялась злым смехом.

— Вы пили из-за меня… не правда ли? Из-за того, что я любила других… Но разве вы не видали, что вас, вас я не любила и не могла любить?..

Трамбецкий слушал, опустив голову. Но при последних словах он вскинул на жену глаза и проговорил:

— Я не стану спорить с вами — не стоит! Но об одном попрошу вас. Скажите только правду, слышите ли, правду, во имя самого святого, что для вас существует. Любили ли вы меня вначале, когда выходили замуж? Любили ли вы меня когда-нибудь?

Чувство злобной радости охватило сердце маленькой женщины. Доконает же она его теперь совсем!

Она взглянула на мужа с насмешкой в глазах и отчетливо проговорила:

— А вы думали, что любила?..

— Думал! — тихо обронил Трамбецкий.

— Так напрасно думали… Я вас никогда не любила. Я вас, слышите ли, вас, считаю виновником моих страданий, но теперь, слава богу, довольно их. Я свободна.

Трамбецкий как-то печально качал головой, взглядывая на жену. О господи, как прелестно это испорченное создание! «И я любил ее… и теперь люблю!» — со стыдом признался себе Трамбецкий.

— Вы вынудили меня обманывать вас и хлопотать об отдельном виде, и если теперь вы недовольны, пеняйте на себя…

— Довольно, довольно… прошу вас…

— Нет, не довольно… Вы теперь желаете взять от меня сына…

— Я возьму его.

— А если я не отдам?

— Валентина… Довольно, говорю тебе… Коля! — крикнул он. — Пойдем.

— Остановитесь. Мне стоит крикнуть людей, и… — Но Валентина уже раскаялась, что зашла далеко.

Трамбецкий побледнел, схватил ее за руку и проговорил:

— Так ты вот как… У тебя ни стыда ни совести… Ну, так смей пикнуть!.. Пойдем в твое логовище, развратница!

Он повел ее в комнаты, достал чернильницу и бумагу и, усаживая ее, прошептал:

— Пиши!

Она было схватилась за звонок.

— О подлая!.. Смей только! — сказал он таким голосом, что Валентина вздрогнула. — Пиши!

И он продиктовал ей записку, в которой мать отказывалась от прав своих на сына.

— Теперь проститесь с сыном!

Валентина безмолвно поднялась, но идти не могла.

В изнеможении опустилась она на кушетку и зарыдала. Рыдания перешли в истерику. Бедняжке сделалось дурно, и она раскинулась перед мужем в самой соблазнительной позе.

Трамбецкий отвел глаза.

Валентина тихо позвала его.

— Александр! — прошептала она. — Я готова на все, но не бери только ребенка… Умоляю тебя!..

И она вдруг обвила своими руками шею мужа и страстным шепотом проговорила:

— Ради твоей любви, не отнимай ребенка!

Трамбецкий тихо оттолкнул жену и заметил, какой злой взгляд бросила она на него.

Все было кончено. Его нельзя было уговорить.

Когда Коля, грустный и смущенный, пришел в кабинет, Валентина припала, крепко прижимаясь, к сыну, и просила не забывать ее. Ребенок заплакал.

Трамбецкий отвернулся.

«Все ж она мать!» — пронеслось у него в голове.

Через несколько минут Трамбецкий с сыном ехал в Петербург. Отец все схватывал мальчика за руку, словно бы желая удостовериться, что он тут, подле него. Теперь никто их более не разлучит, и остаток дней он проживет по крайней мере не одиноким.

А Валентина по отъезде мужа тотчас же послала нарочного в Выборг с телеграммами Леонтьеву и Никольскому.

О, она отомстит этому человеку и, назло ему, отнимет ребенка во что бы то ни стало.

Трамбецкий еще вспомнит, горько вспомнит, как трудно бороться с женщиной, когда она ненавидит!

Поздно вечером Трамбецкий приехал в Петербург и бережно донес на руках заснувшего мальчика на квартиру Никольского. Петр Николаевич был дома и обрадовался, встречая Трамбецкого.

— Сами добыли сына? Рассказывайте, как?..

— А я вас ждал, ждал!.. — упрекнул Трамбецкий.

— И напрасно не дождались! Завтра сын ваш был бы у вас, — верьте мне. А опоздал я не по своей вине; за вашим же делом хлопотал… Брата моего не было в Петербурге. Ну, все обошлось благополучно?

— После, после расскажу, а теперь давайте-ка устраивать постель Коле, — отвечал тихо Трамбецкий, боясь разбудить мальчика.

Заснувшего ребенка положили на диван, осторожно раздели его и продолжали разговор вполголоса.

Трамбецкий рассказал свои тревоги за эти дни, рассказал, как случайно он добыл адрес жены и как взял сына.

— Теперь за работу! — восторженно проговорил он. — Теперь вот для кого жить!..

Он вдруг схватился за грудь и прибавил:

— Буду ли только жить?..

Он приложил платок к губам и, когда отнял его, платок был весь в крови.

Трамбецкий как-то печально улыбнулся и уныло покачал головой.

Когда Никольский стал утешать его, Трамбецкий перебил его словами:

— Мне бы только шесть лет… только шесть лет, пока мальчик подрастет и будет на дороге… Я буду лечиться… Ведь правда, шесть лет немного?..

Он не докончил речи и, усталый, опустился на стул, беспомощно свесив голову на грудь.

— Говорю и сам не верю своим словам, — начал он грустно. — Ну, где мне прожить шесть лет. Что будет с мальчиком?.. Неужели он опять будет у нее!.. Послушайте, Петр Николаевич, ведь это ужасно!..

Грустные мысли закрадывались в голову больного человека. Он подошел к сыну, поцеловал его и обронил слезу на раскрасневшуюся щечку мальчика.

Долго еще он просидел над ребенком и наконец заснул крепким сном около сына.

После нескольких бессонных ночей Трамбецкий проспал долго. Под утро ему послышались незнакомые голоса, произносившие его фамилию, и он не мог разобрать хорошенько, во сне ли это ему слышится, или наяву. Кто-то толкнул его в плечо, и он проснулся.

Открывши