Повседневная жизнь языческой Руси - Людмила Алексеевна Черная

Утки, напротив, воспринимались как нечистые создания. Их не то что не стремились разводить, но даже опасались ловить диких, потому что в образе утки часто обретались кикиморы и водяные. На Русском Севере к уткам приравнивали диких гагар, есть которых было вовсе запрещено. И только в свадебном фольклоре образ утки лишался своих негативных характеристик. Невесту часто сравнивали с «утушкой», «утицей», а жениха — с селезнем, начиная со сцены сватовства: «Приходил к нам селезень <…> Ты, утица, выйди к нам! <…> Узнай своего женишка!»[158] Когда жених приезжал за невестой, его угощали хлебом, украшенным фигуркой уточки. Свадебный курник могли испечь в форме утки.

Птицеводство в языческие времена, как и позднее, включало в себя и разведение гусей, лебедей и даже голубей, предназначенных в пищу. Об этом свидетельствует «Русская правда», вводившая штраф за кражу голубя, равный штрафу за кражу курицы, — 9 кун. Также упоминается голубятина, приготовленная к обеду. Жареных лебедей подавали на пирах князей и знатных лиц, так как лебеди стоили очень дорого. Известно, что в XVII веке цена лебедя равнялась цене павлина и составляла 2 рубля с лишним, а это были большие деньги по тому времени.

С магией птицеводства, как, впрочем, и с разведением коров, быков, овец, пчел и другой живности, связан народный обычай: никогда и никому не называть точное число имеющихся в хозяйстве животных, птиц или ульев с пчелами. Сосчитав кого-либо или что-либо, боялись тем самым положить конец их существованию. Поэтому на вопрос о количестве птиц в хозяйстве отвечать надо было расплывчато («достаточно», «имеется», «есть») или указать на неуместность данного вопроса («об этом не спрашивают»). В рассказе Л. Н. Толстого «Утро помещика» есть прямое указание на это. Когда помещик поинтересовался у хозяина пасеки, сколько же у того ульев, мужик спокойно ответил: «Бог дал… считать не надо, батюшка: пчела не любит»[159]. Данное суеверие дожило до советских времен.

Логика всех этих действий весьма проста и уже знакома нам по обращению с домашним скотом. Люди хотели прогнозировать будущее, влиять на него, обезопасить себя от потерь и обеспечить свое благополучие во всех хозяйственных делах. Потому везде мы увидим одни и те же устремления и весьма схожие ритуалы, обряды, заговоры и другие магические действия. И все это помимо простого и понятного с практической точки зрения ухода, корма, выпаса, лечения.

Рыболовство

Славяне-язычники занимались рыбной ловлей с древнейших времен. Первые рыболовецкие сети, крючки, лески из конских волос и другие рыболовные снасти появились где-то 10–15 тысяч лет тому назад. И с тех пор почти ни один день праславян, а затем и славян не обходился без рыболовства.

Но рыбная ловля была не только одним из основных видов хозяйственной деятельности. Река в языческие времена разделяла «этот» и «тот» свет. А отсутствие голоса у рыб, их немота как бы подтверждали связь воды с «тем» светом: ведь покойники и прочие его жители также лишены голоса.

Рыба считалась главной поминальной пищей, связывающей мир живых с миром мертвых. Отсюда повышенный интерес к разным видам рыб, наделение их магической значимостью и силой.

Головастый, с длинными крупными усами сом, по представлениям русских, был не кем иным, как самим водяным, либо его прислужником, приносящим утопленников, или его «конем», на котором водяной ездил. Поэтому сома часто называли «хозяином», «дядей», то есть «именами» водяного; ему приносили жертвы, особенно в начале рыболовного сезона, при первом лове. Жертвы эти бывали весьма специфическими — рваный сапог или лапоть, а бывали и в виде «корма» — большого ломтя хлеба, горсти зерна. С водяным следовало заключить договор, чтобы он помогал, а не мешал в ловле. От него зависел перегон рыбных стад из одной реки или озера в другие. Ни в коем случае нельзя было злить и раздражать водяного, в противном случае он просто отгонял рыбу или путал сеть. Чтобы водяной не мешал ловле, в Олонецкой губернии ему, например, угрожали: «Камень тебе в башку»[160].

Не только сом мог олицетворять водяного. В этой ипостаси зафиксирована также щука. Благодаря своим острым зубам хищницы она также брала на себя функции «хозяина». Язычники верили, что острые зубы щуки сберегут их от укуса змеи. Челюсть первой пойманной щуки вешали над входом в дом, а косточки хребта разбрасывали у ворот — и то и другое для отгона болезней и любого зла[161]. Щучью голову использовали в качестве оберега при первом выгоне скота, когда ее клали в воротах, и коровы должны были переступить через нее, получая тем самым ее силу. О значимости щучьих зубов свидетельствует пословица XVII столетия: «Щука умирает, а зубы оголяет». Щучья печень («ксень») считалась деликатесом.

Да и другие рыбы входили иногда в образ водяного. Среди них встречаются осетры и стерляди. Все они выполняли в принципе одни и те же функции, о которых сказано выше. О «стерляжьем царе» существует предание, распространенное в районе реки Суры и повествующее о том, что в полнолуние «стерляжий царь» плещется у берега и трется о ноги своей жены-русалки, которая сидит на прибрежном камне и расчесывает свои длинные зеленые волосы. Человек, увидевший идиллию этой «супружеской пары», лишится покровительства водяного и не поймает более ни одной стерляди.

Как и в других добывающих промыслах, в рыболовстве особое символическое значение придавалось множественности, обильности. Хорошими знамениями перед рыбалкой считались скопления людей (даже похоронная процессия!). Некоторые обряды совершали в золе, потому что она состоит из обилия частичек; первую пойманную рыбу отдавали многодетной матери, веря, что с ее легкой руки и рыбы будет поймано много; специально отращивали густую бороду либо старались встретить бородатого мужчину (желательно черноволосого), приносящего удачу.

Сам процесс ловли рыбы осмысливался как обряд с обязательными приготовлениями, зачином, заговорами и оберегами. По аналогии с началом жатвы, для начала лова важна была телесная чистота. Плохим знаком по дороге на промысел считалась встреча с беременной женщиной. Чтобы не сглазить большой улов, на Русском Севере рыбаку желали: «Ни головы, ни хвоста!», а поедая первую уху, следовало говорить, что не наелся: «Ел бы, да мало!»[162]

Рыболовные снасти были весьма разнообразными. Рыбацкая сеть в силу множества узелков в ней считалась замечательным оберегом. Ее часто использовали в свадебных обрядах: