Вопль кошки - Франческа Заппиа

– А как бы ты меня назвала? – спросила я маму однажды вечером.

Она обрезала свой любимый можжевельник в комнате за магазином. Дерево стояло на рабочем столе и даже с перекрученным стволом возвышалось над маминой головой.

Она снова жаловалась на мое имя. Кэтрин. Папина семья хотела, чтобы меня назвали так, потому что это семейное имя. Традиция.

Мама на мгновение задумалась, а потом сказала:

– Не знаю.

– Не знаешь? Как ты можешь злиться, если альтернативы не было?

– О, альтернативы были, – сказала она, – но сейчас я не знаю, какую из них я бы выбрала. Ни одна не описывает тебя такую, какая ты сейчас.

– Не знала, что этот вопрос настолько сложный, – проговорила я.

Она не отрывала глаз от работы, но ее полуулыбка была по-доброму шутливой.

– Я хотела, чтобы имя тебе подходило. Чтобы ты им гордилась, чтобы ты чувствовала себя собой. Я бы позволила тебе самой выбрать, но на это ушло бы много времени: нельзя же было оставить тебя безымянной на несколько лет.

Я села прямо.

– Зачем тогда ты написала «Кэтрин» на стене в моей комнате? Если оно тебе не нравилось?

Она отрезала побег можжевельника:

– Мне не хотелось, чтоб ты подумала, будто оно плохое. Я хотела, чтоб ты знала, что оно красивое. Может, когда-то я бы предпочла назвать тебя Лили, или Рианнон, или Оливия, но эти имена все равно не твои, потому что не ты их выбирала.

– Значит, вопрос не в том, как бы меня назвала ты, а в том, как бы я назвалась сама?

– Именно так.

Я помолчала, наблюдая за движением ее рук.

– Мне нравится Кэт. Кот, – сказала я.

Ослепило

– Видишь? – говорит девочка. – Не так уж и сложно.

Я смотрю на поле цветов. Это наше море, то, куда вливается поток, то, что в конце нашей реки, то, которое мы так долго искали. Бесконечная, сплошная синева. Цветы мягко покачиваются под дуновением ветерка из темноты.

Я прикасаюсь к своему лицу. Кожа мягкая. Глаза на месте. Губы потрескались, но это ничего. На мне черный свитер, джинсы. Пара мягких носков.

– Я не понимаю, – говорю я.

Девочка закладывает руки за спину и крутит подолом платья из стороны в сторону.

– Чего не понимаешь?

– Что теперь? Это… это все? – Я рукой обвожу поле.

– По-моему, нет, – говорит она. – Если ты не хочешь, чтобы это было все.

Я наклоняюсь и срываю хризантему. Ее лепестки распускаются чуть шире, будто вбирают солнечный свет.

– Но почему это произошло? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает девочка.

– Почему Райан так поступил?

– Куча причин, наверное. Я не уверена.

– А как же мои родители?

– Они тебя очень любили. В этом я уверена.

Это несправедливо. Все это несправедливо.

– Нет, не справедливо, – говорит она, словно прочитав мои мысли. – Справедливость придумали люди, чтобы меньше расстраиваться, пока они живы.

Я изо всех сил стараюсь не раздавить хризантему, но руки у меня дрожат.

– А нельзя что-то сделать? Нельзя вернуться назад? Начать все сначала, чтобы все получилось лучше?

Как в сказках, как в фильмах, как в книгах. Всегда есть второй шанс. Всегда есть возможность сделать все заново. Это клише, но клише ведь не просто так появились?

Девочка качает головой.

Я как будто потерялась, но нет никого, кто бы мог меня найти. Есть только я.

Когда снова могу говорить, спрашиваю:

– Если нельзя вернуться назад, куда мне тогда?

– Вперед, – говорит девочка.

Глаза у нее темные, щеки круглые и розовые. Я вычеркнула ее лицо из памяти. Оно болезненное и знакомое. Знакомое, потому что оно мое; когда-то я носила это платье и эти туфельки.

На нас проливается свет. Я поворачиваюсь. Позади меня в темноте открылась дверь. Через нее проникает чистое белое сияние Ослепила.

– И это все, больше ничего не нужно? – спрашиваю я.

– Это все, – отвечает она.

– Куда она ведет?

– Не знаю, Кэт. Я там никогда не была.

Я снова смотрю на нее. Может быть, меня ждет другой кошмар, но я знаю, что, оставшись здесь, навсегда застряну в этом кошмаре.

Я поворачиваюсь к девочке и протягиваю руку:

– А ты пойдешь?

Она на мгновение задумывается, а потом качает головой.

– Что? Почему?

– Это мой дом, – говорит она. – Я всегда буду жить здесь.

– Но ты не обязана! Вон же дверь.

Она снова качает головой, улыбается и показывает на свои ноги. Их нет. Ее ноги – стволы, а корни исчезают в цветах. Теперь она старше, ей тринадцать, на ней летнее платье. Ее волосы – корона из черных лент, дикая колючая листва можжевельника и извилистые ветви. Ей с любовью придали форму. В глубине густой кроны растут голубые цветы.

– Но здесь темно, – говорю я.

Мне за нее страшно. Она слишком мала. Здесь слишком ужасно.

– Не так уж и темно, – говорит она, поднимая руки. Они тоже становятся ветвями, извиваются и разрастаются. Ей семнадцать, она молода и прекрасна, несмотря на все свои недостатки. Ленты падают, мерцая. Она улыбается хризантемам, которые освещают ее снизу. – Теперь у меня есть они.

Она застывает и замолкает.

– Но…

Она не отвечает.

Я смотрю на дверь.

Есть вещи, которых я никогда не узнаю. Я никогда не узнаю, кто изуродовал мою картину и кто решил выложить видео в сеть. Я никогда не узнаю, почему Джейк так со мной обходился. Я никогда не узнаю, почему Райан Ланкастер извинился за весь мир, прежде чем выстрелить в меня, и почему решился на свой поступок. Я никогда не узнаю, как бы все получилось у нас с Джеффри. Я никогда не узнаю, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы ничего этого не произошло.

Я никогда не узнаю, почему надо было терять столько возможностей из-за бессмысленного страдания.

Я утираю слезы с лица и прижимаю хризантему к щеке. Цветы расступаются передо мной, открывая дорожку к двери.

Я оглядываюсь назад всего один раз.

Там, где стояла девочка, теперь растет дерево.

Благодарности

Спасибо моим друзьям. Вы всегда были рядом, даже когда я этого не заслуживала. Вы сделали меня лучше, и, надеюсь, взамен я смогу сделать других людей лучше.

Спасибо моему агенту Луизе Фьюри, ее помощнице Кристин и всей команде Bent Literary Agency. Вы не отказались от этой чокнутой книги, и я очень это ценю. Многие из моих странных идей не осуществились бы без вас.

Спасибо Вирджинии Данкан, Сильви Ле Флок и всем сотрудникам Greenwillow Books. Я говорила это