Ненависть дождя - Анна и Татьяна Аксинины

ней себя легко чувствовала. Мало с кем в нашей деревне можно было так интересно пообщаться. Она книги мне давала, журналы. Они приехали вещи с кордона забрать на полуторке с соседом. Тане семь месяцев уже беременности было. Анна Петровна хотела одна ехать, да Таня настояла. И зачем поехала? Ведь после трех выкидышей почти всю беременность на сохранении пролежала. Уж и я ее уговаривала у нас дома посидеть, отдохнуть с дороги, а она – ни в какую. Захватила я чемоданчик акушерский и поехала с ними на кордон. Жара стояла в то лето, какой старики не помнили, месяца два без дождя жили. А в тот день еще с утра душно было, а к обеду дымка наползла. Как в дом вошли, стали вещи собирать, Таня разнервничалась, заплакала. А тут гроза началась, да такая страшенная. Дом содрогался. У Татьяны роды начались, да с такими осложнениями, что ни профессора, ни операционные не помогли бы. А я – фельдшер-акушер, и у меня под рукой – только самая малость.

Написала записку врачу и отправила шофера в райцентр. Пятнадцать километров туда, да столько же обратно. А дождь-то как из ведра льет, дорогу развезло. Это сейчас засыпную сделали, а тогда кругом болото было, да еще речка, а мост то заливало, то сносило.

Девочка мертвой родилась, тугое обвитие пуповины, а у Тани кровотечение открылось. Все, что у меня было, я перепробовала, ничего не помогло. Она умирает, а я ничего не могу сделать. Дитя обмыла, положила на стол, накрыла пеленкой, и сижу рядом с бабушкой твоей возле Тани, минуты считаю. А что считать? Ждать-то некого. Застряла машина, только под утро трактором вытащили. А мы в сенях вторую лампу керосиновую зажгли и дверь открыли, чтоб огонь издалека видно было.

И тут сквозь дождь слышу, вроде, топот раздался, половицы проскрипели – и тихо. Выскочила я в сени, понять ничего не могу, как Наташа здесь оказалась? Она стоит, мокрая вся до ниточки. Вода стекает, на полу лужа. Что-то всхлипывает, бормочет, не разобрать, трясется вся, глаза стеклянные, в руках сверток какой-то. Взяла я его в руки, а это ребенок в одеяльце байковом мокром. Понесла в дом, развернула поскорей, а там в расшитых пеленках – девочка, совсем крошечная, тоже недоношенная, дней пять как родилась, не больше. Мокрая, но тельце тепленькое. Девочка заплакала, слабо так, тоненько, как котенок мяучит. Анна Петровна вышла из спальни, помогла мне ее в сухое завернуть, взяла на руки, чтобы согреть. А я Наташей занялась: переодеться помогла, в плед укутала, на лежанку уложила. Вдруг Таня очнулась, плач видно услышала, и просит ребенка принести. Анна Петровна и отнесла малышку, чтобы ее перед смертью порадовать. А Таня ее к груди приложила – и кровотечение остановилось. Не умерла Таня, между жизнью и смертью находилась, но девочку не выпускала.

Как гроза прошла, Наташе лучше стало, все она и рассказала. Она не улетела в тот день. Вот она судьба-то какая! В тот день из Москвы тесть с тещей директорские прилетели, а он их встречал. Наталья и увидела его там, в аэровокзале. Поменяла на сутки с кем-то билет в кассе, да и вернулась назад, поговорить с ним захотела. Да райцентра добралась электричкой, а там какие-то отдыхающие на катере ее подбросили до Песчаной косы. Это – за деревней, в пяти минутах ходу всего от нашего дома. В кустах она стояла, когда мы на кордон поехали. Вещи бросила в сарай и побежала в Завражино прямиком. У нас здесь сразу за огородом зимник идет, и летом можно пройти, если болото подсохнет.

Жену его как раз из роддома привезли, сидели они там все за столом, отмечали. Жена директорская в кресле сидела, в том, что Наташа любила, а он ухаживал за ней, целовал и миловал. А тут еще и гроза начиналась. Наташка совсем голову потеряла, в соседнюю комнату в окно влезла, схватила ребенка и бежать куда глаза глядят. Так на кордон и прибежала, видно вспомнила, что я там. Напоила я ее лекарствами, а на рассвете отправила с тем шофером в город да заплатила, чтобы прямо в аэропорт к самолету отвез.

Ни о чем мы с Анной Петровной не договаривались. Она на Таню спящую посмотрела и завернула мертвую девочку в те мокрые пеленки и одеялко, а я похоронила в лесу подальше от дома. Нашли ее почти через год городские грибники с собакой. В милиции решили, что это и есть пропавшая директорская дочка, которую так долго искали. Приезжали даже к нам деревню, расспрашивали. Да никто про Наташу и директора не знал, и не видели, как она вернулась из аэропорта. Жена его, говорят, заболела с горя, и они вскоре уехали насовсем.

Большой грех мы с Анной Петровной на душу взяли. Молилась я все эти годы, каялась. Да не вернуть того, что сделано. Как ведь жизнь поворачивается, не знаешь наперед.

Таня поправилась. В девочке души не чаяла, Александрой назвала в честь мужа. Наташа замуж вышла за хорошего человека, скульптора. Старше ее был вдвое, ей двадцать один, а ему сорок два, вдовец. На следующее лето она приехала в гости, довольная была, про старое не вспоминала. Да поехала в город дела улаживать. Город у нас такой большой, и надо же было им встретиться!

Дождь начинался. Дурела она от дождя. Таня с коляской шла. Что из этого вышло, ты и сама знаешь. Наташа вечером приехала, все еще не в себе, бормочет: «Я ее узнала! Это все она виновата!» Я сначала ничего не поняла, а как услышала про аварию, чуть с ума не сошла. Я и спрашивать ее не стала, как было дело, но думаю, что Наталья коляску под машину толкнула. Назавтра же ее проводила и запретила сюда больше приезжать. Она и не приезжала больше. Письма писала, деньги присылала. А на что мне ее деньги? Я их все до копейки в храм отдавала. Потеряла я ее. Душу мне она порвала.

Анна Петровна умерла, сказали, от рака. А я думаю, жить она не хотела, вот и умерла. А я двадцать лет живу с этим. Не могла я сознаться, Наташу любила, не могла погубить. И так ее жизнь всего лишила: и родителей, и здоровья, и ребенка. Перед Богом я ответ держать буду. Все тебе рассказала».

13

«Скорей в Москву, скорей к Маше!» – Марина заскочила на несколько минут «домой» к Кате, переоделась и поехала прямо в аэропорт, надеясь улететь пораньше. Катя предлагала Марине отдохнуть, пообедать и даже поспать, ведь