Странник по духовным мирам - Гвидо Франчецце

поток грязных ругательств, такие проклятия и вопли боли, что воистину то был кромешный ад для пропащих душ! Над всем этим висели черные ночные облака горя, страданий и несправедливости.

Мои мысли обратились очень далеко, к эпохе Римской империи, и я увидел точное отражение её былого могущества, тирании и преступлений, воспроизведённое в этом городе, месте искупления для всех мужчин и женщин, опорочивших своими грехами такую красоту. Я увидел, как, частица за частицей, создавался этот великий адский город, пока, наконец, он не стал величественной тюрьмой для всех злых духов того порочного времени.

Поднявшись вверх по пролету лестницы, мы проникли внутрь и оказались в первом дворе императорского дворца. Никто не заговорил с нами, — казалось, нас вообще не заметили. Мы прошли через несколько небольших залов и наконец приблизились к двери Присутственной Палаты. Тут мой компаньон остановился и сказал мне:

«Я не могу войти вместе с тобой, друг, ибо я уже посещал темного духа, который правит здесь, и, следовательно, моё присутствие тут же вызовет его подозрение, а это помешает тебе достичь цели твоего визита. А цель твоя состоит в том, чтобы вызволить несчастного духа, чьи покаянные молитвы достигли высоких сфер, и ты послан в ответ на них ему в помощь. Ты без труда найдёшь этого духа. Его желание получить помощь уже сблизило нас с ним, а там ты ощутишь это ещё сильнее. Я сейчас на время покину тебя, у меня есть своя работа, которую я должен исполнить, но вскоре мы снова встретимся. Если ты будешь крепок сердцем и волей и не забудешь полученных предупреждений, с тобой ничего плохого не случится. Прощай, друг, и знай, что мне также потребуются все мои силы».

Итак, мы расстались с Верным Другом, и я отправился дальше один, прямо в Палату Присутствия. Внутри, где всё было обставлено в духе прежних императоров, то есть с варварской пышностью, я увидел толпу духов обоего пола. Но я отчетливо различил на всем печать грязного запустения, которое заметил снаружи. Мужчины и женщины, при жизни, несомненно, спесивые патриции, были все изъедены болезнями и от этого стали похожи на прокажённых, только выглядели ещё более отвратительными. Полы и потолки были запачканы огромными кровавыми пятнами, а драпировка из злонамеренных мыслей клоками свисала вниз. Одеяния этих высокомерных особ были изъедены червями и пропитаны гнилостными выделениями их порочных тел.

На величественном троне восседал сам император, отличавшийся в этой толпе как самый гадкий и омерзительный образец извращённого интеллекта и мужского порока. Его черты были отмечены такой жестокостью, что рядом с ним все остальные казались бледными тенями, не выдерживая сравнения. Несмотря на охватившее меня чувство омерзения, я не мог не восхищаться всемогуществом ума и воли этого существа. Высшее чувство всевластного превосходства, пусть над этой жалкой толпой, ощущение того, что даже в Аду он властвует по праву, питало его гордость и стремление управлять хотя бы и в этих ужасных обстоятельствах.

Глядя на него, я мысленно, на очень короткое мгновение, увидел его не таким, каким он предстал передо мной, не таким, каким его видели эти отвратительные существа, окружавшие его, а таким, каким он был когда-то — гордым и красивым мужчиной с жестокими чертами лица, непримиримо безжалостным выражением глаз и взглядом коршуна, но с хорошей фигурой и достаточно сильным обаянием. Все это было отвратительно наблюдать, ибо и при жизни красивая земная оболочка скрывала под собой порок, явленный сейчас духом во всей своей мерзкой наготе.

Я окинул взглядом его придворных и увидел, что все они сохранили подобие своего земного облика, но я знал, что такими, как раньше, они кажутся лишь сами себе. Они и не подозревают, что глубокие и ужасные перемены коснулись не только тех, за кем они наблюдали, но, прежде всего, их самих.

Неужели все они таковы? Нет, один человек, скорчившийся в углу, накинул конец плаща на лицо, чтобы скрыть свои изуродованные черты. Я понял, что он один из всех присутствующих сознает, как омерзителен его собственный облик и как равно отвратительны все остальные.

В сердце этого человека всколыхнулось желание — безнадёжное, как ему казалось, — достичь лучшего, найти путь, пусть тяжёлый и тернистый, но чтобы он вывел его из этой адской ночи и дал ему, пусть даже на час, надежду на жизнь вне ужасов этого места и близости его ужасных собратьев. Увидев его, я понял, что именно к нему я был послан, но пока не знал, как ему помочь, даже представить себе не мог. Я только чувствовал, что сила, которая привела меня сюда, откроет мне путь и укажет средство.

Пока я так стоял, разглядывая все вокруг, темные духи, а главное их властитель, почувствовали моё присутствие. Его лицо исказилось яростью, и голосом, низким, и хриплым от гнева, он потребовал, чтобы я назвал себя и объяснил, как я осмелился появиться перед ним.

Я ответил так:

«Я странник и совсем недавно появился здесь, но не могу прийти в себя от удивления, что в духовном мире существует подобное место».

Дух захохотал страшно и дико и закричал, что они очень скоро просветят меня и разъяснят многие вещи в духовном мире.

«Но раз ты странник», — продолжал он, — «а мы всегда по-королевски принимаем здесь странников, прошу, садись и прими участие в нашем пире».

Он указал на пустующее место рядом с собой за длинным столом, вокруг которого сидели многочисленные духи. Стол был уставлен яствами как для большого пира, какие устраивались в дни прежнего величия. Убранство стола выглядело достаточно реальным, но меня уже предупредили, что всё это — иллюзия в большей или меньшей степени, что пища не способна удовлетворить чудовищный аппетит, который снедает этих бывших обжор и что вино — это огненный напиток, который раздирает горло, но, мучая этих пьяниц, стократно усиливает жажду, вместо того чтобы утолить её. Меня предупредили, чтобы я не ел и не пил ничего из предлагаемого в этих местах, чтобы не принимал приглашений отдохнуть; ибо в этом случае они поглотят мою энергию, притянут меня к своему уровню и я окажусь в их полной власти. Я ответил:

«Я высоко ценю ваши намерения оказать мне теплый приём, но должен отклонить приглашение, поскольку не чувствую ни голода, ни жажды».

После такого моего ответа его глаза вспыхнули живым огнем, он нахмурился от гнева, но, продолжая изображать добродушие, кивнул, чтобы я подошёл к нему ближе. Тем временем человек, к которому я пришел на помощь, очнулся от своих горестных размышлений,