Север и Юг - Элизабет Гаскелл

Гости все прибывали. Фанни оставила Маргарет, чтобы помочь матери встречать гостей. Мистер Торнтон заметил, что никто из пришедших не заговаривает с Маргарет, и был обеспокоен таким явным пренебрежением. Но сам он не подходил к ней. Он даже не смотрел на нее. Тем не менее он знал, что она делает и чего не делает, едва ли не лучше, чем передвижения тех людей, что находились у него перед глазами. Маргарет же рассматривала незнакомых людей и не задумывалась о своем одиночестве. Кто-то проводил ее к столу; она не запомнила имени своего соседа, да и он не очень интересовался ею. Джентльмены вели оживленный разговор. Дамы молчали, мысленно составляя реестр недочетов в организации обеда и в нарядах. Маргарет уловила суть общего разговора, заинтересовалась и слушала внимательно. Мистер Хорсфолл, незнакомец, чей приезд в город и положил начало разговору, задавал вопросы относительно торговли и промышленности города. Остальные джентльмены — все из Милтона — отвечали и давали пояснения. Вскоре завязался спор. Мистер Торнтон, который мало говорил до сих пор, высказал свое мнение, подкрепив его такими вескими доводами, что даже оппоненты согласились. Внимание Маргарет было приковано к хозяину. Его манеры были естественными и полными достоинства. Маргарет подумала, что никогда прежде не имела возможности увидеть его в таком выгодном свете. В доме Хейлов он всегда говорил с излишней пылкостью или с досадой и раздражением. Он не пытался понравиться, он желал, чтобы его принимали таким, каков он есть, со всеми его недостатками. Но теперь, среди своих, ему не нужно было защищаться, не нужно было завоевывать уважение — его положение было совершенно определенным. Здесь его уважали за сильный характер, за умение управлять и властвовать. И уверенность придала величественное спокойствие голосу и манерам мистера Торнтона, чего Маргарет не замечала прежде.

У него не было навыка вести светскую беседу с дамами, и он держался с ними слишком формально. С Маргарет он почти не разговаривал. И все же, неожиданно для Себя, она получила огромное удовольствие от этого приема. Теперь она знала достаточно, чтобы разбираться в местных проблемах, ей даже были знакомы некоторые технические термины, которые употребляли фабриканты. Они разговаривали серьезно, и это было совсем не похоже на лондонские приемы, которые так утомляли ее когда-то. Она удивилась, что, подробно обсуждая производство и торговлю, они ни разу не упомянули об ожидаемой забастовке. Она тогда еще не знала, что хозяева всегда спокойно относились к возмущениям рабочих, потому что прекрасно знали, чем все закончится. Конечно, хозяева действовали во вред себе, но если бы они сглупили и доверились кучке подкупленных делегатов, то им пришлось бы отвечать за последствия своей глупости. Кому-то могло показаться, что Торнтону не по себе; разумеется, забастовка приносит ему немалые убытки. Но такое могло случиться с каждым из них в любой день, а Торнтон был достаточно умен и силен, чтобы железной рукой справиться с забастовкой, как и любой из них. Рабочие наивно надеялись, что смогут его перехитрить, но не на того напали. И фабриканты посмеивались про себя, зная, что союзу и на этот раз ничего не удастся сделать, что все будет так, как решил Торнтон.

После обеда Маргарет заскучала. Она была рада возвращению джентльменов не только потому, что обмен взглядами с отцом развеял ее сонливость, но и потому, что в их обществе можно было услышать нечто куда более важное, чем пустопорожняя дамская болтовня. Ей нравилась властность, которая читалась в каждом слове и жесте милтонских мужчин. В их поведении можно было усмотреть и бахвальство, и демонстрацию силы, но вместе с тем они словно бросали вызов прежним представлениям о пределах возможностей человека, опьяненные мыслями о том, чего они уже достигли, и о том, чего достигнут в будущем. Порой здравомыслие заставляло Маргарет отнестись к ним критично, но она не могла не восхититься их самозабвенным пренебрежением к самим себе и настоящему, их уверенностью в грядущей победе человечества над всей косной материей в далеком будущем, когда никого из них не будет в живых, чтобы стать свидетелем этого. Она вздрогнула, когда мистер Торнтон подошел и заговорил с ней:

— Я заметил, что вы были на нашей стороне в споре за обедом, не так ли, мисс Хейл?

— Конечно. Но вообще-то, я мало в этом разбираюсь. Я была удивлена, услышав слова мистера Хорсфолла о том, что есть и другие, кто мыслит совсем иначе, например мистер Морисон, о котором он говорил. Мистер Морисон не джентльмен, верно?

— Не мне судить о том, кто является джентльменом, а кто нет, мисс Хейл. Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду под словами «он не джентльмен». Но я должен сказать, что этот Морисон недостойный человек. Я не знаю, кто он такой. Я сужу о нем по рассказу мистера Хорсфолла.

— Мне кажется, мое представление о «джентльмене» включает вашего «достойного человека».

— Вы имеете в виду, что «джентльмен» важнее, чем просто «человек». Я думаю иначе. «Человек» для меня понятие более благородное и высокое, чем просто «джентльмен».

— Что вы имеете в виду? — спросила Маргарет. — Мы, должно быть, понимаем эти слова по-разному.

— Я полагаю, что слово «джентльмен» описывает человека по отношению к другим. Но когда мы говорим о нем как о человеке, мы принимаем во внимание не только его отношения с другими людьми, мы судим по тому, каков он сам по себе — в жизни, времени, вечности. Заброшенный и одинокий, как Робинзон Крузо… пленник, замурованный в темнице на всю жизнь, да что там, даже святой на острове Патмос[18] — каждый из них обладает стойкостью, силой духа, верой — качествами, которые можно выразить словом «человек». Выражение «по-джентльменски» мне, можно сказать, прискучило. По-моему, его часто употребляют не к месту и вообще толкуют превратно, тогда как простые слова «человек» и «по-человечески» недооцениваются в современном жаргоне.

Маргарет не сразу собралась с мыслями для ответа, но тут мистера Торнтона отозвали в сторону нетерпеливые промышленники. Она не слышала их разговора, но по кратким и резким ответам, которые невозмутимым и твердым голосом давал мистер Торнтон, догадывалась, что речь идет о чем-то важном. Они, совершенно очевидно, говорили о забастовке, решая, какого курса стоит придерживаться. Она услышала, что мистер Торнтон сказал, как отрезал:

— Это уже сделано.

Потом, когда два-три человека заговорили одновременно, торопясь и перебивая друг друга, заметил:

— Все подготовлено.

Мистер Сликсон, держа свои сомнения при себе, вслух перечислял какие-то затруднения и для убедительности положил руку на плечо мистера Торнтона. Мистер Торнтон слегка отстранился, приподняв брови, и ответил:

— Я иду на риск. Вам не стоит в этом участвовать, если вы не решаетесь.

Однако опасения не рассеивались.

— Я не опасаюсь никаких подлых выходок вроде поджога. У нас идет открытая борьба. Я могу защитить себя от любого насилия. И я также смогу защитить других, которые придут ко мне работать. Моя решимость известна им не хуже вашего.

Мистер Хорсфолл отвел мистера Торнтона в сторонку, чтобы, как предположила Маргарет, подробнее расспросить о забастовке. Но на самом деле он интересовался ею и спрашивал, кто эта девушка — столь невозмутимая, величественная и прекрасная.

— Она из милтонских дам? — спросил мистер Хорсфолл, узнав ее имя.

— Нет, с юга Англии, насколько мне известно, из Хэмпшира, — ответил хозяин холодным, безразличным тоном.

Миссис Сликсон расспрашивала о том же Фанни:

— Кто эта красивая девушка с такой импозантной внешностью? Сестра мистера Хорсфолла?

— О боже, нет, ничего подобного! Вон ее отец, мистер Хейл, разговаривает с мистером Стивенсом. Он дает уроки, вроде как обучает молодых людей чтению. Мой брат Джон ходит к нему дважды в неделю, поэтому он упросил маму пригласить их, надеясь представить его остальным. Я полагаю, у нас есть несколько его проспектов. Хотите взять один?

— Мистер Торнтон?! У него действительно есть время заниматься с учителем, когда столько дел, да еще нужно держать эту забастовку под контролем?

Фанни так и не поняла из слов миссис Сликсон, следует ли ей гордиться братом или стыдиться его поведения. И все же, как все люди, чьи чувства зависят от мнения других, она покраснела от неловкости при мысли о том, что ее брат нарушил светские условности. От переживаний ее спасли гости, которые начали прощаться.

ГЛАВА XXI

ТЕМНАЯ НОЧЬ

Просто никто не знает,Что улыбка не сестра слезам.

Маргарет и мистер Хейл возвращались домой. Ночь была прекрасна, улицы пустынны, и, «подобрав повыше юбки» своего белого шелкового платья, как Лиззи Линдсей[19] в балладе — свое платье из зеленого атласа, Маргарет едва не танцевала, опьяненная прохладной свежестью ночного воздуха.