Соня рапортует - Рут Вернер

Я вновь упаковала вещи, хотя переезд был делом рискованным, однако я никогда не ставила под сомнение принятые Эрнстом решения, а выполняла их. Мы переселились в пансионат, хозяйкой которого была вдова, немка по происхождению. Две ночи подряд я радировала из своей крохотной комнатки, но связаться с Эрнстом не смогла. Когда он позднее приехал в Пекин, то высказал сомнение в том, что я вообще выходила на связь. Он хорошо знал, что я выполняла его указания, никогда не трусила и, главное, никогда ему не лгала. Его упреки были для меня оскорбительными, хотя я и знала, что они были вызваны скорее раздражением в связи с неудачей.

Вскоре я нашла более подходящее жилье. Один из братьев Вильгельмов — синолог по специальности, последователь в этой области своего отца — жил в Пекине и выражал готовность сдать мне свою квартиру на период своей многомесячной поездки в отпуск в Европу. После того как эта проблема была решена, я поехала в гости в Шанхай. Там я вновь увидела Вальтера. Встречалась ли я с Гришей или Изой — не могу сейчас припомнить. Во всяком случае, мне сообщили — возможно, это сделал Вальтер, — что одна женщина-коммунистка, которую я знаю, хотела бы со мной поговорить. Это была Кэт — моя хорошая подруга по курсам в Москве. Она жила в Шанхае в качестве сотрудницы и супруги одного товарища. Кэт ожидала ребенка и чувствовала себя неважно. По соображениям конспирации наша встреча была ошибкой, но мы были рады видеть друг друга. Я дала ей некоторые полезные советы, касающиеся работы и будущего ребенка.

В мае я устроилась в Пекине в доме Вильгельма, в 4 комнатах, каждая из которых по китайской архитектуре образовывала свой флигель, выходивший во внутренний дворик. Вместо стекол в деревянных оконных рамах была похожая на пергамент бумага, поэтому ни из дому, ни с улицы ничего нельзя было увидеть.

Из письма родителям:

Июнь 1935 года

«Пекин великолепен. Можно было бы остаться здесь на всю жизнь. Это город необычный — такого я еще никогда не видела. Прогулка через городские ворота или в запретный квартал города доставляет мне радость. Здесь все по-другому, чем в Италии, Германии, Америке или в других странах. Это неповторимо. Обедаем мы, к Мишиному восторгу, по-китайски. Вчера за два доллара я купила 140 цветущих кустов астры, львиного зева, садовой желтофиоли и сразу же высадила их в грунт. Теперь мы в полном смысле слова живем в небольшом цветочном дворике. У Миши своя грядка, цветы на которой, видимо, погибнут из-за его слишком нежной заботы о них. Недавно он был со мной в Летнем дворце у озера в горах. Около часа нас катали на лодке. С лодки я бросала Мишу в воду (пока еще со спасательным кругом). Он плавал по водной глади, окруженной цветущим лотосом».

Прибыл Эрнст. Едва ли я могу вспомнить подробности нашей работы в Пекине. Знаю только одно, что довольно редко выходила на связь с Центром, принимала и отсылала донесения. Может, в то время мы почти и не работали. Такая тихая жизнь наступала, если временно прекращала работу какая-либо группа. Не могу забыть провал связи с партизанами. У Эрнста было такое же состояние. Я чувствовала, что мы не сумели уйти от этого, хотя все время говорила себе, что во имя дела решение Центра было необходимым. Позже жизненный опыт научил меня, что в подобных случаях связь категорически прекращалась и возобновлялась через недели или месяцы «ничегонеделания». Гибель Фэна долго не давала мне покоя.

Относительно спокойная атмосфера в Пекине была нам на пользу. Эрнст стал раскованнее и спокойней. Я показала ему красоты города. В августе мы даже взяли отпуск и уехали на десять дней в Паитайхо, на Желтое море. Мы собирались насладиться каждым часом этих редких дней, которые сулили нам безопасность. К сожалению, мне это не удалось. Я чувствовала себя скверно, не было желания плавать и бродить. Скоро мне стало ясно, что я жду ребенка. Прежде чем сказать об этом Эрнсту или другим, я хотела сама принять решение. В Китае было просто прервать беременность. Все свидетельствовало в пользу этого, особенно наша работа. Но Мише было теперь уже четыре года, а мне очень хотелось иметь второго ребенка. При моей работе у меня уже не будет времени для этого. Может быть, после разлуки с Эрнстом мне не придется быть вместе с кем-либо и не захочется иметь ребенка. А теперь, когда я ждала ребенка, мне хотелось его сохранить.

Время было очень неблагоприятным. Рольф уже пять лет работал в Шанхае и вскоре должен был отправиться в отпуск в Европу. Путешествие для всей семьи было оплачено его английским бюро. Центр хотел, чтобы я использовала удобный случай переговорить с ними в Москве о работе, а я была очень рада возможности повидать свою семью, эмигрировавшую в Англию. Оставалось неясным, нужно ли будет Рольфу продлить еще на пять лет контракт с шанхайским отделением «Мунисипал коунсил». Рольф ведь был убежденным коммунистом и не хотел более оставаться политически бездеятельным. Я информировала об этом Центр.

Конечно, моя жизнь, если появится второй ребенок, осложнилась бы еще больше, но пока я из-за этого не прекратила работу и меня никто не мог упрекнуть. Младенец создал бы прекрасную возможность для перехода на легальное положение.

Еще до отпуска в Европе произошло нечто, что сделало необходимым мой внезапный отъезд из Китая и что ставило под вопрос мое возвращение в Китай. В Шанхае был арестован иностранный товарищ, продолживший работу Рихарда. На всех допросах он молчал, не назвав даже своего имени. Его абсолютное молчание стало сенсацией. Мировая печать рассказывала о нем как о мистере «X».

Этот товарищ был шефом и спутником жизни Кэт. Я его лично не знала, никогда не имела с ним дела, но Центр предупредил Эрнста и меня, что номер пишущей машинки «Рейнметалл», принадлежащей арестованному, может навлечь подозрение на Эрнста. Ни он, ни я не продавали пишущую машинку ему или Кэт. Во всяком случае, я должна была срочно уехать, а если Эрнста привлекут по делу, он мог все свалить на меня, как только я пересеку границу и буду в Советском Союзе. Он, мол, продал мне машинку и более ничего не знает. Мы составили на меня счет. Эрнст должен был попытаться продержаться в Пекине.

Итак, мое будущее было полно неизвестности, ясно было одно — оно означало разлуку с Эрнстом. Мне трудно было расставаться с ним. Мы были близки не потому, что случайно выполняли одну и ту же работу, а потому, что любили друг друга.

Китай я покидала с тяжелым сердцем.

Я прожила здесь пять лет.

Когда в 1949 году пришел день освобождения Китая, я считала это самым важным событием в истории международного рабочего движения после Октябрьской революции 1917 года. Для меня лично это было самой большой радостью в моей жизни.