Право на эшафот (СИ) - Бронислава Антоновна Вонсович

Дело двигалось к полуночи, поэтому в замке царила тишина: кто-то уже вкушал заслуженный отдых, а кто-то продолжал работать, но делал это так, чтобы до господских покоев не доносилось ни шороха.

Я активировала заклинание, гасящее звуки, и вышла, прикрыв за собой дверь. Идти было недалеко, до ближайшей ниши в стене, в которой стояла старинная уродливая ваза. То есть сама фаза была прекрасной формы, но изображённые на ней головы чудовищ внушали отвращение и безотчётный страх, поэтому, проходя мимо, я всегда ускорялась.

Но сегодня мне не просто пришлось остановиться рядом, а зайти за вазу, приложить руку к стене и прошептать: «Алейра». Кусок стены послушно отъехал в сторону, и я с замиранием сердца шагнула в темноту, вспомнила, что умею подсвечивать себе дорогу и создала ярко горящий шар перед собой. Шар был красив и слушался меня как живой. Посторонний человек ни за что не поверил бы, что несколько дней назад я о такой возможности и не задумывалась, а сегодня создала впервые. Результат меня настолько впечатлил, что я даже забыла закрыть за собой проём. Хорошо, что стена задвинулась сама. Наверное, при постройке потайного хода предки Эрилейских заложили защиту от выдачи тайны забывчивыми потомками.

Движение стены заставило меня очнуться и начать спускаться. Ночь не бесконечна, нам нужно не только обменяться письмами, но и клятву отменить. А если Эмилио от второго откажется, буду считать, что клятва не моя. Правда, на клятве Бласкесу это не сработало, но сработало на артефакте Истины, что обнадёживало, потому что клятва перед богом наверняка больше привязана к душе, чем клятва перед придворным магом.

Освещающий шар послушно реагировал на каждый мой жест, что вселяло уверенность в благополучный исход: всегда можно поджечь незадачливого ухажёра, если тому что-то взбредёт в голову. Честно говоря, личная подсветка оказалась весьма полезна: ступени длинной винтовой лестницы не отличались ровностью, и я бы уже не раз могла запнуться и полететь вниз, если бы не видела, куда ставлю ногу. Хорошо ещё, что в потайном ходе было совершенно сухо — ни мха, ни плесени, ни мокриц, короче говоря, никакого геройского антуража. Просто длинная лестница, к концу которой у меня заболели ноги. Наконец я уткнулась в стену, погасила подсветку, закрыла глаза, давая им возможность отдохнуть и настроиться на темноту, и только после этого прикоснулась к стене и произнесла заветное слово.

Эсперанса уже меня ждала, выделяясь тёмным силуэтом на фоне луны. Заметила она меня сразу и бросилась навстречу.

— Ваша Светлость, я уже беспокоиться начала, что вы не появитесь.

— Мы же проверили и убедились, что в подземный ход я могу попасть, — напомнила я.

Я не только говорила, но и двигалась вниз по склону от замка к спящей деревеньке. Время действительно было позднее: ни единый огонёк не горел. Подсвечивать нам дорогу я не стала: и луна давала достаточно света, и не хотелось показывать знания. Ни к чему тёте быть в курсе моих почти восстановленных умений.

— Мало ли, Ваша Светлость. Вдруг вы не смогли выйти или донья Селия появилась раньше, чем собиралась?

— Она бы проехала мимо тебя, — напомнила я.

— Это если она не прямиком в замок телепортировалась, — неожиданно возразила Эсперанса.

— А так можно? — удивилась я.

— Конечно, Ваша Светлость, замок же её признаёт.

— А почему тогда мы переправляемся через общественные телепорты?

— Вы не помните, Ваша Светлость? — Она дождалась моего короткого «нет» и лишь потом продолжила: — Герцоги Эрилейские традиционно в порталах не сильны, что-то там с несовместимостью магии. Я в этом ничего не понимаю, простите. Поэтому Её Сиятельство просит при необходимости об услуге из магов портальщиков, что выходит куда дороже, чем если воспользоваться порталом до Осиаля, а потом каретой до замка. Сколько здесь ехать-то?

Мы не дошли до деревни, как вдруг из кустов вынырнул Эмилио, заставив моё сердце забиться чаще. Не от радости и не от любви — от страха. Очень уж он неоднозначно выглядел: весь в чёрном, как придорожный бандит, одни глаза светятся, как голубые бриллианты. Но приглушённо, так, что на расстоянии наверняка не было заметно ничего, кроме силуэта. Родовая особенность, позволяющая видеть ночью? Или результат использования зелья?

Эсперанса приглушённо охнула, но сделала это столь нарочито, что у меня закралось подозрение: она была в курсе встречи именно тут, а возможно, даже отвлекала меня, чтобы я чего не заметила раньше времени.

— Добрый вечер, Эстефания, — промурлыкал Эмилио. — Я рад, что ты нашла в себе желание встретиться со мной.

— Встретиться с вами? И не мечтайте, дон. Я собираюсь встретиться со своими письмами. Вы их принесли?

Говоря это, я внимательно отслеживала каждое движение противника. Но он нападать не думал, вытащил из внутреннего кармана камзола пачку, перевязанную кокетливой ленточкой, цвета которого я в темноте не различала, но почему-то была уверена, что он розовый.

— Принёс, любовь моя. А ты?

Я демонстративно вытащила все три пачки и помахала. На расстоянии. Приближаться к Эмилио было страшно, хотя явной агрессии он не проявлял. Но неявная из него так и лезла, несмотря на обманчиво-мягкий голос, который переливался всеми бархатными оттенками любви и нежности. Надо признать, красиво переливался, успокаивающе.

— Осталось обменяться и идти к церкви Двуединого. Мне жаль, Эстефания, что наша любовь не стала прекрасной сказкой. Но, может, у меня ещё есть шанс завоевать твою благосклонность?

Луна освещала нашу встречу в достаточной степени, чтобы я видела каждый жест Эмилио, каждую чёрточку его лица, на котором сейчас изображалась безграничная жертвенность, в которую я почему-то совершенно не верила.

— Дон де Монтейо, я ценю вашу готовность пойти мне навстречу, — ответила я. — Но боюсь, у нашей истории больше нет будущего.

Он вздохнул, смиряясь с моим ответом, сделал два шага ко мне и протянул пачку писем. Взяла я их не без опаски, больше обращая внимание на руки дона, чтобы успеть ответить при нападении.

— Здесь все твои письма, Эстефания, — с надрывом сказал он. — Последняя ниточка, которая нас связывала. Я рву её с болью в сердце.

Возвращённые письма я отправила в карман, недоумевая, почему Эмилио не забирает свои. Неужели хочет оставить на память? Я протягивала ему все три тонких пачки, но Эмилио медлил.

— Дон де Монтейо, я покажу себя крайне неблагодарной особой, если при мне останутся и ваши и мои письма. Забирайте же.

Я