Право на эшафот (СИ) - Бронислава Антоновна Вонсович

class="p1">Он вздохнул столь страдальчески, что я бы непременно поверила в его переживания, если бы не помнила искажённое яростью лицо и намёк на шантаж. Нет, дон сейчас вёл какую-то свою игру. Но я в его игры не играю.

— Дон де Монтейо, если ваше предложение оказалось недостойной шуткой, то я не буду больше тратить своё драгоценное время на никому не нужный разговор.

Я сделала несколько шагов, огибая его по дуге.

— Я верну тебе твои письма, Эстефания, — бросил он. — Но и ты тогда верни мои. Жду тебя сегодня в полночь перед закрытым храмом.

Я аж пришла в замешательство от такой наглости.

— А с чего вы взяли, дон де Монтейо, что я побегу ночью к вам на свидание? Давайте уж решим этот вопрос здесь и сейчас. Я заберу из замка ваши письма, вы принесёте мои, и через полчаса мы расстанемся, довольные друг другом. И больше никогда не увидимся, ко всеобщей радости.

— А клятва, Эстефания? — вкрадчиво спросил он. — Вернуть обоюдную клятву можно только ночью перед храмом Двуединого. Или ты собралась хранить мне верность, несмотря ни на что? Я буду ждать тебя только сегодня. Не придёшь — посчитаю, что ты сделала выбор в мою пользу. Помни, я люблю тебя, Эстефания.

С этими словами он опять растворился в тени.

— Эсперанса, неужели я давала ему какую-то клятву? — повернулась я к горничной, которая с восторгом пялилась в то место, где исчез Эмилио.

— Конечно, Ваша Светлость, а как иначе? — ответила она и неохотно отвлеклась от разглядывания колонны, у которой точно никого больше не было. — У вас же настоящая любовь… была.

— Но встречаться с ним ночью?..

Письма хотелось вернуть очень, а ещё очень хотелось разобраться с клятвой, которая по неосторожности была дана не мной. Конечно, данная не мной клятва не взывала к моей ответственности, но вдруг в глазах местного божества я связана с этим напыщенным павлином Эмилио?

— Такие клятвы всегда даются ночью у храма Двуединого, — удивлённо ответила Эсперанса. — Неужто вы тоже забыли, Ваша Светлость? Их и дать, и вернуть можно только так.

— Но разве я могу как-то незаметно выбраться из замка ночью?

— Разумеется, — уверенно ответила Эсперанса. — Как и в прошлый раз, через потайной ход, Ваша Светлость.

— А он есть? — я насмешливо посмотрела на горничную. — Я про него совсем ничего не помню.

— Я знаю место, где он начинается, — неожиданно ответила та. — Ход отзывается на кровь Эрилейских и какое-то короткое слово на «А». Возможно, вы вспомните, Ваша Светлость?

— Возможно.

Слово я помнила, поэтому по дороге в замок размышляла, не будет ли глупостью с моей стороны тащиться ночью на встречу со столь подозрительной личностью, как Эмилио. Совершенно не верилось, что он отказался от своих планов и решил добровольно со мной расстаться. Но я прекрасно понимала, что мне может и не представиться другого шанса заполучить свои письма и развязаться с чужой клятвой. Если бы барон де Монтейо казался мне порядочным доном, я не задумываясь пришла бы на эту встречу, но теперь мне следовало сначала взвесить все за и против. Пока «против» набиралось куда больше.

— Радость-то какая, Ваша Светлость, — встретила меня улыбающаяся экономка. — Её Сиятельство сообщила, что прибудет завтра утром. Наконец-то вы сможете наносить визиты и принимать у себя соседей, а то сидите, как затворница целыми днями в библиотеке. А там, глядишь, и бал Её Сиятельство устроит.

— Да, бал — это всегда замечательно, — с деланым оживлением согласилась я.

На чашку весов с «за» опустилась весьма увесистая гирька. Встречусь я или нет ночью с Эмилио, но бежать мне нужно вне зависимости от этого.

Глава 18

Я ещё раз пересмотрела подготовленные вещи. Письма Эмилио, в которых ничего ценного не было, но которые я собиралась обменять на свои. Кошелёк с деньгами, как вырученными от продажи жемчуга, так и найденными в комнате, судя по всему, выданными опекуншей герцогине на мелкие расходы. Нельзя сказать, что сумма была совсем мелкой, но её не хватит не только на безбедную жизнь, даже при весьма скромных тратах больше чем на пару месяцев не растяну. Надеюсь, в университетах предусмотрена стипендия. На случай, если таковой нет, я тоже подготовилась: повыбирала из драгоценностей предметы без гербов и без особенностей, которые позволили бы вычислить владельца. Таких вещиц оказалось немного, поэтому я добавила колец с камнями покрупнее, чтобы в случае чего продавать запчастями: камни — отдельно, золото и платину — отдельно.

В крови горел азарт. Эмилио я опасалась, но умеренно, потому что имеющимися заклинаниями могла от него отбиться. Я постаралась предусмотреть все варианты. К примеру, сварила зелье по противодействию ментальной магии, на случай если ему вдруг придет в голову внушить мне, что я всё ещё в него влюблена. Выпила я его загодя, потому что у этой вкусной тягучей жидкости был неприятный побочный эффект, особенно сильный поначалу: был ускоренный обмен веществ. Навещать каждые кустики по дороге к бывшему предмету обожания как-то неромантично. К полуночи обменялось все, что только можно, а лишнюю жидкость я не пила.

Сваренное зелье по превращению меня в обычного человека я аккуратно завернула в чепец, добавила амортизирующий кокон и опустила в карман, которых в платье Эсперансы, надеваемом мной ради конспирации, было аж два. Во второй карман отправились письма, все три пачки, до самого последнего листочка: желания сохранить что-то на память от Эмилио не находилось, сколь я ни рылась в глубинах души. Драгоценности карманам я не доверила, им пришлось увеличивать размер моей груди. Перстни и серьги приятно покалывали кожу, даря уверенность в завтрашнем дне.

Сильно беспокоила судьба горничной, которую тётушка непременно вывернет наизнанку, чтобы узнать, куда я делась. Конечно, я её попыталась обезопасить по максимуму, отправив вечером в деревню к родственникам, где она якобы будет ночевать. Но тёте при желании не составит трудов расколоть девушку. Конечно, единственное, что Эсперанса сможет ответить, это то, что я встречалась с Эмилио, но в данном случае честность не позволит ей сохранить рабочее место. Боюсь, что уволят её и без выходного пособия, и без рекомендаций. Но у неё речь шла всего лишь о работе, а у меня — о жизни, так что сожаления я подавила, в последний раз окинула взглядом комнату, которая так и не