Школьный бунтарь (ЛП) - Харт Калли

— О.

— Это то, что он тебе сказал, да? — Рычит Алекс. — Это и есть та хрень, которую он провернул?

— Нет. — У меня в груди так тесно, что даже больно. Та ночь в ванной Леона пытается поднять свою уродливую голову. Безобразные воспоминания пытаются всплыть на поверхность, завладеть моим вниманием, взять под контроль и причинить мне боль. Но я не хочу ничего вспоминать. Так устала от этих гребаных воспоминаний. Мне надоело быть пленницей той ночи. Все, чего я хочу, это быть здесь с Алексом. Чувствовать себя так, как чувствовала мгновение назад, когда мои ноги обвились вокруг него, и я чувствовала, что сама отвечаю за свои действия. Я закрываю глаза, загоняя образы страха обратно в подвал моей души.

— Извини, — тихо говорит Алекс. — Мне не следовало спрашивать об этом.

— Все в порядке. Я просто... я... — не могу найти способ сказать ему, что я чувствую прямо сейчас. Или то, чего хочу. Разочарование нарастает внутри меня, затягивается, как ошейник на шее, душит меня, и я знаю, что вот-вот сломаюсь. Обычно в этот момент я уходила в себя. Отключалась и пряталась. Но больше не хочу быть такой версией самой себя. Если я когда-нибудь захочу преодолеть, чтобы оно больше не одолевало меня, тогда я должна изменить способ, которым справлялась со всем, потому что очевидно, что старый способ не работает.

Я дрожу, нервничаю до чертиков, когда встаю с дивана. Алекс хмурится. Он хрустит костяшками пальцев, его челюсть двигается, как будто он сердится на самого себя.

— Ты хочешь, чтобы я ушел, да? — тихо спрашивает он.

— Нет. Просто... оставайся на месте. — Я чувствую себя нелепой и неопытной, когда беру свою рубашку за подол и медленно стягиваю ее через голову. Секунду я стою неподвижно, с рубашкой, болтающейся в моей руке, наблюдая за Алексом, пытаясь оценить его реакцию. На его лице появляется неистовое, напряженное выражение. Его поза жесткая, неуклюжая, его торс немного изогнут от того места, где он повернулся, чтобы посмотреть на меня секунду назад, но он не двигается ни на дюйм. Как будто физически не может двигаться.

Сбросив рубашку, я расстегиваю джинсы и медленно, осторожно спускаю вниз по ногам. Боже, хочу быть лучше в этом для него. Уверенной в себе. Кейси постоянно устраивала шоу в своей спальне, демонстрируя провокационный стриптиз, который она исполняла для Леона накануне вечером, и то, что я сейчас делаю? Это совсем не то. Это простое, осторожное, застенчивое раздевание, и я чувствую себя никчёмной…

— Сильвер, — Алекс говорит грубым, неровным шепотом. — Что ты делаешь?

Я вылезаю из джинс, расправляю плечи, убеждая себя стоять прямо, хотя на мне нет ничего, кроме нижнего белья. Если бы я была Кейси, то бы щеголяла в скудном нижнем белье. Хотя не совсем это планировала. Мой лифчик белый и кружевной, а трусики бледно-розовые, простенькие. Белье красивое, и я чувствую себя в нем хорошо, но оно определенно не делает ничего, чтобы выглядеть менее невинной.

— Я хочу этого, — тихо говорю я. — Хочу, чтобы ты меня увидел.

— Сильвер, у нас так много времени. В этом нет никакой необходимости…

Я протягиваю руку за спину и расстегиваю застежку на бюстгальтере. Превращаюсь в шар неуверенности, когда медленно стягиваю бретельки на плечи, позволяя им упасть вниз по рукам.

Сделай это, Сильвер. Просто сделай это, черт возьми.

Мне нужно несколько глубоких вдохов, прежде чем я опускаю руки, позволяя передней части лифчика упасть на пол. Грудь обнажена, я стою, позволяя себе привыкнуть к мысли, что почти голая. Глаза Алекса не отрываются от моего лица. Даже на долю секунды. Я жду, когда его взгляд опустится, чтобы посмотреть вниз, но они этого не делают.

— И что случилось с терпением? — вырывается из него.

Делаю еще один глубокий вдох и заканчиваю работу, оттягивая материал моих трусиков на бедрах и скользя ими вниз. Я обнажилась и теперь вся пылаю, застенчивая и слегка смущенная, но и взволнованная тем, что только что сделала. Взяла себя в руки. Я очень храбрая. Понимаю, что не боюсь, и это очень важный шаг.

— К черту терпение, — говорю я. — Я не хочу больше ждать. Хочу быть нормальной. Я хочу почувствовать тебя…

Слишком быстро Алекс отворачивается, его голова резко поворачивается посмотреть в окно. Он глубоко хмурится, выражение лица грозное, темные глаза жесткие... и я поражена ужасным осознанием того, что он, возможно, на самом деле не хочет этого. О, черт... неужели я только что разделась, как какая-то глупая, наивная маленькая девочка, полагая, что он захочет меня, хотя на самом деле я его совсем не привлекаю?

Нет. Нет, это просто говорит моя паранойя. Я знаю, что он хочет меня. Уже не раз чувствовала, как он прижимается ко мне своей твердостью. Алекс чуть не потерял свое волю, когда я оседлала его. Так в чем же, черт возьми, его проблема? Я должна знать, даже если боюсь услышать его ответ.

— Алекс? Почему ты не смотришь на меня?

Он тяжело сглатывает, его веки закрываются.

— Я не могу, ты…

— Отвратительна? — Я тихо смеюсь. Немного печально.

— Боже, нет. Ты так чертовски красива. Я не заслуживаю того, чтобы смотреть на тебя. — Он колеблется, а когда снова заговаривает, его голос дрожит от волнения. — Я ни на что не годный гребаный мусор, Сильвер. Я — ничто. Не имею права быть здесь. Чертовски уверен, что не имею права на тебя смотреть. Я не могу этого сделать. Это похоже на кражу чего-то, что мне не принадлежит.

Я слышу, как в каждом его слове звучит истина. Не моя истина, а его. Он действительно верит всему, что только что сказал, и это совершенно уничтожает меня. Я делаю шаг вперед, беру его за руку и осторожно забираюсь обратно к нему на колени. Каждое нервное окончание в моем теле звенит как колокол. Было бы лучше, если бы я сначала нашла, чем прикрыться, но мне нужно немедленно сделать операцию на душе этого сломленного человека. Он должен точно знать, что я к нему чувствую.

— Посмотри на меня, — требую я. Когда он этого не делает, я кладу руки по обе стороны от его лица и заставляю его сделать это. Его глаза старательно задерживаются на моем лице. — Ты вовсе не мусор. Ты не никчемный. Ты великолепный, и умный, и мне повезло, что ты есть в моей жизни. Мы пришли из разных мест, Алекс, но это не значит, что я лучше тебя или ты хуже меня. Я хочу тебя из-за того, как ты бросаешь мне вызов. Хочу тебя, потому что ты заставляешь меня чувствовать себя живой. Я хочу тебя, потому что ты заставляешь меня чувствовать себя свободной. Ты лучше любого болеутоляющего. Ты лучше любого наркотика. Ты сильный, стойкий, и берешь то, что принадлежит тебе. Так возьми меня, потому что все, чем я являюсь, принадлежит тебе, отдается свободно, радостно и чертовски гордо.

Его грудь резко вздымается. С бесконечной осторожностью он кладет руки на мои голые бедра, его глаза широко раскрыты. Он все еще так сильно ранен, что я чувствую, что Алекс может сломаться в любую секунду.

— Я далек от совершенства. Ты мне нужна, Dolcezza. Мои руки до боли хотят коснуться тебя. Если я хоть на секунду потеряю бдительность, то не смогу гордиться собой. Если ты скажешь мне остановиться, то остановлюсь. Если ты скажешь мне «Нет», я услышу тебя, и прислушаюсь к тебе. Но... если ты этого не сделаешь... я не смогу сдержаться. Я тебя поцелую. Буду прикасаться к тебе. Я заставлю тебя стонать, черт возьми. Погружусь в тебя так глубоко, что никогда не захочу перестать трахать тебя, и я не могу…

Моя кожа горит огнем. Мои соски стали такими невероятно твердыми, что на самом деле болят самым восхитительным, головокружительным образом. Нервозность, которую я чувствовала раньше, теперь прошла. Воспоминаний, которые так долго мучили меня, нигде не видно. Все, о чем я могу думать, все, что я вижу, все, что я хочу — это Алекс. Я целую его, крепко прижимаясь губами к его губам, сжимая его волосы в своих руках.

На секунду он сопротивляется. Пальцы впиваются в мои бедра, и он издает болезненный стон. Но когда я дергаю его за волосы, крепкая хватка, в которой он держит себя, разлетается на миллион осколков. Руки скользят вверх по моей спине, горячие и твердые, притягивая меня к себе. Его язык проникает мне в рот, и Алекс яростно целует меня.