Школьный бунтарь (ЛП) - Харт Калли

— Гейл? Гейл умерла?

— Да! — Ее мама звучит так, словно умирает, когда произносит это слово. — Это... это моя вина.

— Нет. — Сильвер качает головой, проводя руками по волосам матери, пытаясь успокоить ее. — Нет. Мама, это не твоя вина. Как это может быть твоей виной?

— Она злилась на меня, — продолжает она. — Я гналась за ней по пятам. Мне нужно было все объяснить. Мне просто нужно было заставить ее остановиться, но... — она задыхается. Она даже не дает себе времени прийти в себя, прежде чем продолжить. — Она сразу же уехала. Прямо на тот перекресток. Даже не взглянула на него.

— Мама. Мама, все в порядке. В твоих словах нет никакого смысла. Расскажи мне, что случилось.

— Она видела меня, Сильвер. Видела меня с Дэном в его кабинете. Не стала дожидаться, пока я оденусь. Она... просто ушла, и я пошла за ней. Это моя вина. Я убила ее.

Глава 23.

Мама вела себя странно.

Мама плакала в душе.

У мамы был роман с ее боссом.

Именно по этой причине она каждый раз уходила, когда доктор Кумбс приезжал, чтобы отвезти мальчиков на урок. Вот почему не навещала свою лучшую подругу в больнице. Она была пронизана чувством вины, что съедало ее заживо, и теперь Гейл мертва.

Алекс хотел отвезти нас обратно в город, но я сказала ему, что отвезу фургон обратно. Он упомянул что-то о том, чтобы вернуться сюда позже с другом, чтобы забрать мою машину. Я смутно припоминаю, что отдала ему ключи от Новы. Более отчетливо я помню, как он обнимал меня, прижимал к себе, шептал что-то в мои волосы, но после этого все как будто расплылось.

Пока добираюсь домой, у меня все кости немеют, а мама все еще плачет на пассажирском сиденье. Я даже не знаю, как проделала большую часть пути; на полном автопилоте, переключаюсь, останавливаюсь на светофорах, поворачиваю, не обращая особого внимания на то, что делаю. Когда въезжаю на подъездную дорожку и глушу двигатель, мы обе просто сидим, не двигаясь, тупо глядя в окно на дверь гаража.

— Почему? — Спрашиваю я. — Почему ты поехала в хижину?

Теперь она немного успокоилась. По крайней мере, достаточно, чтобы могла говорить.

— Ну, не знаю. Я знала, что ты там, и просто хотела уйти, и это просто... случилось.

— А папа знает?

Она моргает, ерзая на сиденье. Ее пижамные штаны испорчены, и вся пассажирская дверь заляпана грязью.

— Насчет Дэна? Нет, — тихо говорит она. — Я ему еще ничего не сказала.

Отлично. Чертова бомба вот-вот взорвется в нашем доме, и от нашей идиллии не останется ничего, кроме дымящейся воронки и остатков счастья моего отца. Я не могу связать свои мысли воедино. У меня в голове ничего не укладывается. Я просто сижу, все еще держа руки на руле, и смотрю в пространство перед собой.

Я чувствую, что меня сейчас стошнит, когда придумываю решение, которое мне совсем не нравится. Делаю глубокий вдох, проглатывая свое отвращение к себе, и говорю:

— Ты не скажешь ему.

— Что? — Шепчет мама.

— Ты ему не скажешь, мама, — огрызаюсь я. — Ты была эгоисткой. Сделала что-то действительно чертовски глупое, но ты не убивала Гейл. Это был несчастный случай.

— Я должна сказать ему, дорогая. Это было бы не честно…

— Не говори мне о честности! — Кричу я. — Если бы ты хотела быть честной, то не должна была обманывать папу. Если бы ты хотела быть честной, то не должна была начинать со лжи с самого начала. А теперь, чтобы быть честной к остальным членам этой семьи, ты должна быть гребаным взрослым, перестать быть такой чертовой эгоисткой и держать свой рот на замке.

— Сильвер…

— Тебе грустно. Разбита, потому что твоя подруга умерла. Ты не можешь разорвать всех нас на части только для того, чтобы наказать себя и заставить почувствовать, что получила по заслугам.

— Я сделала что-то плохое, Сильвер. Не могу просто ходить и делать вид, что ничего не произошло. Это было бы неправильно.

— Заткнись, мама. Просто... Просто заткнись нахрен, ладно? Уже нанесен достаточный ущерб. Клянусь Богом, если ты причинишь папе и Максу такую боль, я никогда тебя не прощу. Серьезно. Я никогда больше не буду с тобой разговаривать. — Выхожу из машины, дрожа от ярости, и захлопываю за собой дверь.

Мама идет за мной по пятам.

— Эй! Эй, вернись сюда, юная леди. Знаю, что облажалась, но я все еще твоя мать. Все еще взрослый человек.

Я поворачиваюсь к ней, тыча пальцем ей в грудь. Ненавижу себя за то, что плачу.

— Нет, мам. Разве ты не видишь? Ты уже очень давно не была взрослой в этих отношениях. Пока ты допоздна торчишь на работе, трахаясь со своим боссом, я готовлю еду. Убираю. Забочусь о том, чтобы выстирать белье, накормить и одеть твоего одиннадцатилетнего сына. Я одна слежу за тем, чтобы все не развалилось, и знаешь что, мама? Моя жизнь разваливается на части. Моя жизнь не в порядке. А потом ты появляешься в хижине, бежишь ко мне за утешением, чтобы я исправила этот гребаный беспорядок, потому что ты знаешь, что я это сделаю!

Она просто стоит там. Мне кажется, что она смотрит прямо сквозь меня.

Я не могу поверить, что только что сказала ей все это, но это нужно было сказать, черт возьми.

Мама резко поворачивается лицом к дому... и, не говоря больше ни слова, входит внутрь.

Папа приходит домой с работы, и я слышу, как он утешает маму. Стены дома звенят от ее плача, но она не говорит ему, что сделала. Макс все еще находится в доме Холлидей, чтобы переночевать с ее братом Джейми, слава Богу, так что ему, по крайней мере, не нужно знать, насколько мрачными стали дела в доме Париси.

Алекс пишет мне около полуночи.

Алекс: Я хотел дать тебе немного пространства, но теперь мне действительно нужно знать, все ли с тобой в порядке.

Я: Не совсем.

Алекс: Плохо, да? Что я могу сделать?

Я: Спасти меня. Похитить меня. Увезти меня отсюда.

Алекс: Не шути так. Я сделаю это.

Если бы он только мог. Я бы запрыгнула с ним в машину и уехала в закат в ту же минуту, если бы не думала, что все развалится в тот же миг, как уеду. Пальцы парят над клавиатурой на экране мобильника, пока я думаю, что набрать в ответ.

Я: Какой у тебя адрес электронной почты? Собираюсь написать тебе.

Алекс: Письмо о разрыве на второй день наших отношений? Дерьмо. Это же рекорд.

Я: Ничего подобного. У нас есть отношения?

Алекс: ДА.

Алекс: Ты моя, а я твой, помни. Жаль тебя расстраивать, но ты достигла статуса подружки. Я уже предупредил средства массовой информации. Электронная почта [email protected]

Статус подружки? Я стараюсь не улыбаться от уха до уха, но это бесполезная задача. Решаю вести себя спокойно и не упоминать о том, какой легкомысленной и глупой он меня только что сделал.

Я: passerotto?

Алекс: В другой раз.

Я: Я этого не забуду.

Алекс: Я этого и не хочу.

Я планировала отложить написание своего рассказа о том, что произошло у Леона, как можно дольше, но сейчас это кажется таким неправильным. Только что заставила свою собственную мать хранить ужасную тайну, и я начинаю чувствовать себя немного монстром. Должна рассказать кому-то хоть какую-то правду, иначе я никогда больше не смогу смотреть на себя в зеркало.

Я собиралась записать то, что произошло с помощью ручки и бумаги, но здесь так много эмоций; не верю, что смогу писать разборчиво, как только доберусь до трудных частей. Запустить электронную почту очень сложно. Черт возьми, все это очень тяжело. Мне требуется два часа, чтобы выразить все это словами, и к концу я дрожу так сильно, что, кажется, вот-вот потеряю сознание.

Нет. Нет, я не собираюсь падать в обморок. Меня сейчас стошнит. Я почти что успеваю в туалет вовремя. Когда обнимаю унитаз, холодный пот бежит по моей спине, мой желудок переворачивается, горло саднит, во рту привкус рвоты, я паникую. Должна его удалить. Я не могу послать все это Алексу. Это слишком тяжело. Это все просто слишком, слишком, слишком тяжело.