Двое строптивых - Старшов Евгений

Надо полагать, Элен сама не могла разобраться в себе, и ее поступки были продиктованы вовсе не низменным женским стремлением помучить несчастного влюбленного. Лео привлекал ее — своим чувством, искренностью, настойчивостью, умом — и одновременно отпугивал своей неистовой страстностью. Безумства страстей она, возможно, и опасалась в своем чувстве к Торнвиллю. Боялась сама оказаться во власти этого безумия и то давила его в себе, то позволяла ненадолго овладеть ее существом…

Хотя, возможно, все объяснялось гораздо проще: Элен была не вольна в своем выборе, то есть за нее решал опекун, который, возможно, сказал решительное "нет" в отношении Торнвилля как жениха. И если бы Элен в подобном случае дала волю своему чувству, это был бы настоящий ад прежде всего для нее самой. Мучительный выбор между отказом от любви и погибелью бессмертной души. Это для Лео было все просто, а для Элен, которая всю сознательную жизнь прожила под опекой и в конечном итоге всегда уступала велениям опекуна… И Торнвиллю она в этом признаться не могла, иначе тот по своему всегдашнему обыкновению наломал бы дров.

Возможно, другая подобная история и заставила Элен покушаться на собственную жизнь. Однако сплетники, хоть и говорили об этом, умалчивали о причине.

Но вернемся пока к внешнеполитическим делам. На остров прибыл великий приор Франции Бертран де Глюи с небольшим отрядом воинов, принесший весть, что брат магистра Антуан против воли своей задерживается, но клятвенно заверяет, что не оставит брата, если даже ему придется добираться пешком через все Османское государство.

Также на остров приехал "столп" Германии Иоганн Доу. Прибытие великого бальи было обставлено торжественно, ведь "столп" привел на Родос целый караван судов, а на них привез много пушек и иного вооружения, доброго пороху, продовольствия. Но главное — на этих судах приехал цвет орденского рыцарства и знатные добровольцы со своими дружинами из стран, находящихся в ведении "столпа" Германии, которых было немало. В "язык" Германии входили не только исконно германские земли, но и вся необъятная Священная Римская империя, где земли германцев пребывали вместе с Чехией, изрядными кусками Северной и Центральной Италии, а также кое-каких краев Франции и прочих.

И ещё в германское орденское землячество входила вся Скандинавия. Потомки древних викингов не утратили ни боевого запала, ни стати, поэтому пылкие гречанки уже представляли себя в их могучих объятиях, а греки-мужчины с детским восторгом смотрели на ряды белокурых богатырей, из которых каждый шутя мог схватить турка за ноги и побивать им ряды прочих нехристей.

Великий бальи был доволен своим воинством, спускавшимся по сходням с кораблей. Сам высокий, дородный, не согнутый прошедшими годами, тяготами и полученными ранами, он стоял на корме, словно вековой дуб, глядя на своих людей, рыцарей-добровольцев, и теплый ветер играл прядями его седых волос.

Немецко-скандинавское рыцарство пестрело гербовыми хищниками на одеяниях и щитах — отовсюду скалились львы, барсы, медведи, и высовывали языки из открытых клювов орлы. Современные датский и шведский флаги до сих пор хранят расцветку своих средневековых воинов, прибывших на Родос — красно-белую, сходную с боевой иоаннитской, и сине-желтую.

Доспехи северо- и западноевропейских крестоносцев были разнообразны и невольно выдавали степень финансового благосостояния их владельцев. Некоторые рыцари были экипированы по последней военной моде — носили оперенные шлемы с изящными забралами, либо круглые "саллеты" с прорезями для глаз и длинным выступом сзади, надежно прикрывавшем шею. Кожаные перчатки блестели множеством нашитых на них металлических пластиночек, чтобы обеспечить кисти одновременно и защиту, и гибкость. Латы этих рыцарей состояли из очень многих деталей и были покрыты чеканными узорами — очень дорогая вещь именно из-за чеканки, бесполезной в бою.

Иные воины были обряжены попроще. Они облачились в довольно старые итальянские "носатые" шлемы, бывшие в широком распространении еще лет пятьдесят назад (в Германии и Скандинавии их называли "собачьими черепами" или "песьими лицами"). И эти рыцари (в отличие от богатых собратьев, сопровождаемых многочисленными оруженосцами, тащившими за хозяевами груду всякого добра) явились на остров лишь с одним слугой, иногда двумя.

А уж совсем реликтами выглядели рыцари в кольчугах и пращуровских шлемах "ведрами", но насмешки здесь не были приняты. Люди явились не к какому-нибудь праздному европейскому двору, а собрались принять смерть во имя идеи. И это в то самое время как в Европе расчетливость готовилась повсеместно одержать верх над рыцарскими идеалами чести. Уже через считанные годы Никколо Макиавелли сочинит во Флоренции свой трактат "Государь", констатируя, что его современники "скорее забудут смерть отца, чем лишение имущества", и "больше дорожат богатством, чем почетом".

Те, кто прибыл на Родос, невзирая на пороки Церкви, кто отдал последнее на помощь гордому острову, кто противопоставил себя тем своим собратьям, оставшимся глухими к призыву д’Обюссона и продолжавшим жировать в своих замках — они явились красой и славой угасающего Средневековья.

Вот они продолжают высаживаться. Наблюдательный глаз наверняка отметил бы одну интересную особенность, касавшуюся рыцарского вооружения. Наряду с обычными — даже, скажем, непременными — остроконечными мечами и копьями, бросалось в глаза обилие топоров — порой узорчато украшенных, порой совершенно простых, годящихся одновременно и для плотницкого дела, и для рубки врага. А особенно много было бронзовых булав, палиц, шестоперов и прочего такого рода ударного оружия.

В ту же категорию причислялись боевые молоты, именуемые на Руси "клевцами", напоминавшие, скорее, не кузнечный инструмент, а кирку, только ополовиненную. Убить им с одного раза было, пожалуй, сложно, а вот оглушить или вскрыть доспехи для того, чтобы "достать" врага иным оружием, — это запросто.

Простая пехота носила шлемы, называемые "котелковыми" — иной раз с защитными железными полями, имевшими прорези для глаз, а порой островерхие. Для защиты тела использовались кольчуги с надетыми поверх "бургундскими куртками", либо кирасы. Некоторые, впрочем, обладали доспехом из пластин, очень напоминавшим древнеримский.

Шведские артиллеристы были в желто-коричневых кожаных "бургундках" поверх кольчуг, но поверх бургундских курток надели кольчужные воротники-нагрудники.

Рядами шли датские арбалетчики в синих "бургундках" — только безрукавных. На поясах виднелись крючки для натягивания тетив, деревянные коробочки для стрел-"болтов" и причудливые мечи — со старомодными "яблоками" на концах рукоятей и обращенными книзу концами перекрестья. Дополняли это вооружение маленькие круглые деревянные щиты. Смешная деталь — некоторые держали в руках теплые меховые шапки. Ну не думали северяне, что весна на Родосе такая!

Вспомогательными воинами при скандинавских рыцарях были финны — либо в кирасах с кольчужным воротником, поножах и вооруженные длинными алебардами с крючьями на концах, чтобы стаскивать конников на землю, либо арбалетчики, подобные датским и шведским.

Особую категорию составляли шведские "длинные лучники", называемые так, конечно, не по своему росту, а по длине луков, доходящей, подобно английским, порой до 2 метров. Эта категория вояк носила все те же котелковые шлемы с опущенными полями и прорезями для глаз. За спиной в чехле был их длинный лук, а вот стрелы к нему — удивительное дело! — лежали не только в колчанах, но и были с избытком уложены… на их спинах! Точнее, их доспехи на спинах были прорифлены рядами сверху вниз таким образом, чтобы в эти ряды, как в колчаны, можно было класть стрелы, выпасть которым не давали поперечные ремни! Более того, подобные ложбины были и спереди. Насколько практично!