Кто погасил свет? - Олег Зайончковский

В общем и целом, несмотря на недоразумение со столбом, нам казалось, что обстоятельства отца Михаила не столь и плохи. Во всяком случае, не хуже наших, если учесть разницу в доходах. Так мы его и утешали:

– Грохнул машину? С кем не бывает! Новую приобретешь с Божьей помощью. И синяк твой, не заметишь, как пройдет, и Верка тебя простит… А главное, – приговаривали мы с Подполковником, разливая в несчетный раз, – главное, поменьше налегай на это дело.

Что ж, время полностью подтвердило наши предсказания. И синяк на лбу у отца Михаила зажил, и Вероника простила ему «додж». И купил он новую колесницу «фольксваген пассат». Только совету нашему насчет того, чтобы не налегать (который тоже был правильным), батюшка не последовал.

Сложная это штука душа: бывает, живет человек, не тужит, а наедет на столб, то и затоскует. Конечно, разбираться в таких тонкостях не по нашей части, но после того случая стали мы с Подполковником замечать в отце Михаиле перемены. И не к лучшему. Парил нас он теперь небрежно, даже наспех, зато пить стал с какой-то неприличной жадностью. Скажет только: «Эх!», – и один, без тоста, без закуски, хлопнет целый стакан.

Однако, хоть в психологии мы с Подполковником и не сильны, но кое в каких вещах понимаем. То, что происходило с отцом Михаилом, мы тогда определили одним словом – звоночки. Слышала ли эти звоночки супруга его Вероника? Думаем, что поначалу нет. С нами в бане она не сиживала, и к тому же у нее был своих хлопот полон рот. Шутка ли – участок, дом, дети… А детей, между прочим, у нее уже было трое, и четвертым живот круглился. Только звоночки делались громче и громче, пока не зазвучали, так сказать, колокольным набатом. Отец Михаил стал пропускать урочные дни приездов своих в Посад, а если приезжал, то частенько уже заранее пьяный. А однажды, будучи во хмелю, он совершенно неожиданно впервые побил Веронику. В следующий раз Вероника подготовилась и сама побила его, но сути дела это уже не меняло. Как ни крути, но приходилось констатировать, что отец Михаил сделался хроником.

Нерадостный этот диагноз скоро стал известен всей нашей улице. Прытким скворушкой сплетня перепархивала через заборы, пока не достигла крайнего участка, принадлежавшего бабке Акишиной. Дальше уже простиралось поле, так что бабке ничего не оставалось, кроме как поделиться новостью с травами и луговым ветром.

– Зопил наш батюшка, – причитнула Акишина, качая головой, а ветер сорвал с ее уст печальную весть и унес куда-то уже в ненашенские края.

Наверное, не каждый человек, особенно из тех, что живут на асфальте, поймет, почему нас так огорчила болезнь отца Михаила. Считается ведь, что пьянство в наших уездах – обычная вещь. А плюс еще свинство и бездуховность. Об этом любят поговорить горожане, в чьих домах аккурат каждую неделю мусоропровод бывает забит вплоть до двадцать второго этажа. Недавно мы видели на московском канале сюжет: там в одной квартире нашли три вконец разложившихся трупа, а соседи про них и знать ничего не знали. Возможно ли такое в уезде? Нет, здесь и мусор, и трупы – все на виду; чихни у себя во дворе, и сейчас же услышишь с разных сторон: «Будь здоров!»… «Чтоб ты сдох!»… Врут господа, живущие на асфальте. Пьянство у нас есть, этого мы не отрицаем; свинство, положим, тоже; но только не бездуховность! Мы ведь искренне радовались, когда на нашей улице поселился священнослужитель. И хотя мы зевали от Веркиного катехизиса, но все равно нам было лестно. Некоторые женщины даже специально высматривали, когда отец Михаил пройдет, чтобы успеть выскочить и благословение испросить.

И что же стало, когда батюшка «зопил»? Он осеняет тебя крестом, а рука-то его дрожит… Нехорошо. Конечно, в народе, особенно среди женщин, ходили разные толки. Все по-своему объясняли причины батюшкиного недуга. Наши с Подполковником жены склонны были винить Веронику – говорили, что она, дескать, слишком стара, холодна, и от этого отец Михаил мается. К себе, заметим, они таких упреков не относили – видно, мало их самих побивали или маялись мы с ними недостаточно. Мы же с Подполковником на основании информации, полученной в бане, держались про себя другой версии. Лихие денежки и вольная московская житуха – вот что растлило отца Михаила. Почему, например, не спивались мы? Да потому что жили на земле, при подсобном хозяйстве, которое всегда обеспечивает количественное преимущество закуски перед выпивкой и общий баланс существования.

Но все наши рассуждения были не более чем абстрактная философия – помочь отцу Михаилу мы с Подполковником не могли. Во-первых, потому что семинарий мы не кончали, и спасать человеков была не наша специальность. А кроме того, Вероника повесила на баню большой замок и прекратила таким образом всякое наше общение со своим супругом. Нам с Подполковником оставалось только, как в старые времена, ходить с бутылочкой на бугорок и там, под небом, предаваться абстракциям без пара и веников.

Между тем отлучки отца Михаила делались все продолжительней. Он не показывался в Посаде иногда по нескольку недель кряду, так что у Вероники успевали даже кончиться деньги. Не единожды финансовые затруднения заставляли ее, сдав потомство на попечение наших жен, ездить в Москву на поиски заблудшего кормильца. Она с пристрастием расспрашивала о нем его квартирных сожителей, но отцы держали круговую оборону, не выдавая собрата. Тем не менее, ведомая каким-то особым инстинктом, обостряющимся с отчаянья у некоторых жен, Вероника умела разыскать отца Михаила не только в огромной Москве, но и в ее окрестностях. Она находила его в самых разных местах: то в шикарных апартаментах, обставленных розовой мебелью, то в вонючих берлогах с ободранными обоями. Однажды батюшку пришлось забирать из какой-то пригородной новорусской фазенды, где подсвечники и даже вешалки для одежды были сделаны в виде стоячих мужских членов. Искрестившись, Вероника трясла потом пьяного мужа и вопрошала о голых девках, которых она видела в бассейне за домом, а он отвечал без стыда, что женщины эти – прихожанки. Но самое скверное, что при каждом следующем задержании она находила в карманах у батюшки все меньше и меньше наличности.

Однако сдаваться Вероника не собиралась. Как-то раз, пересиливши страх и гордость, она поехала с жалобой на отца Михаила к отцу благочинному. Благочинный принял матушку без долгих проволочек, выслушал со вниманием и адресовал к отцу настоятелю. Отец настоятель отнесся к матушке с еще большим вниманием – он напоил ее в трапезной чаем и обещал наложить на отца Михаила суровую епитимью. В чем состояла епитимья и насколько она была суровой, осталось неизвестным, потому что батюшка, прознав о Вероникиной жалобе, очень обиделся и совсем перестал появляться в Посаде.

Правда содержание семье он все ж иногда присылал с оказией. Какие-то неизвестные отцы, приезжавшие из Москвы в Лавру по делам, передавали Веронике небольшие пачки долларовых купюр. Только матушка с некоторых пор доллары эти невзлюбила – и не оттого что разглядела на них масонские знаки, а потому что они ей напоминали о беспутном образе жизни, который вел ее беглый супруг. Получивши зеленые алименты, Вероника немедленно шла по соседям менять «поганые» на рубли; поэтому у всей нашей улицы скоро образовались валютные накопления. Кстати, нам с Подполковником доллары тоже не нравились – их не отоваривала ни одна из окрестных пивных палаток, так что жены их от нас даже не прятали, а держали в тумбочке вместе с советскими просроченными облигациями.

Что бы там ни было, но денежные присылки доказывали, что отец Михаил был жив, служил, и в том числе в сфере теневых литургических услуг. Как он там жил без нас, и что поделывал в свободное время, этого доллары рассказать, конечно, не могли, а жаль. Хотелось бы иногда встретить на улице его фигуру, похожую на колокол, и, подошед под благословение, спросить потом: «Ну, как сам?» Но задать этот вопрос можно лишь глядя человеку в глаза.

Впрочем, и заглазные сведения кое-какие до нас доходили. Верить всем этим слухам или нет, мы не знали, но опровержений на них не поступало. Хотя поверить им даже для нас с Подполковником было непросто: получалось, что очень уж бурную жизнь вел в столице отец Михаил. Говорили, что после «доджа» он умудрился разгрохать еще две или три машины. Еще болтали, будто он тайно сошелся с одной из своих прихожанок, а потом расставался с ней с явным и громким скандалом. Словом, не хочется даже и вспоминать – каких только подвигов наша посадская молва ему не приписывала. Прямо скажем: для простого, даже не протоиерея, получалось многовато. Но, похоже, в храме своем отец Михаил был ценный кадр, потому что все его шалости начальство по-прежнему спускало ему с рук.

Трудно сказать, сколько еще мог продолжаться у него этот безотчетный период существования. Может быть, долго, а возможно, и нет – у веселой жизни, как правило, бывает грустный конец. Но мы с Подполковником не любим грустных историй. Если бы наш батюшка плохо кончил (а к тому, казалось бы, дело шло), мы о нем не стали бы и рассказывать. Но то-то и удивительно, что история отца Михаила хотя покамест конца не имеет, зато имеет чудесное продолжение. Мы говорим «чудесное» в прямом смысле слова, потому что посреди его развеселой жизни с батюшкой действительно произошло чудо, а назвать это словом «случай» у нас не поворачивается язык.