Звезды нового неба - Илья Шумей

Памятуя о наставлениях Малгера, я отыскал соответствующую панель и выяснил, что мы прибыли на первое кольцо первого яруса, в сектор 45. Немного практики, и я смогу даже понимать, что именно означают эти цифры. Задрав голову, я охнул и был вынужден прикрыть глаза ладонью. В отличие от нижнего яруса, куда свет поступал, по всей видимости, через систему зеркальных световодов, здесь, наверху, через прозрачный потолок открывался вид непосредственно на ослепительно сияющий шар реактора. Возможно, примерно так выглядит Солнце при взгляде с Меркурия.

– Впечатляет? – я почувствовал, как Малгер взял меня под локоть.

– Еще бы!

– Это самая близкая к центральной зоне точка. Дальше прохода нет, но я думаю, и отсюда вид неплохой.

– Да уж, – согласился я, – мне и тут смотреть больно.

– Скажи еще спасибо, что стекло металлизированное. Иначе в момент обгорел бы.

– Больше здесь, собственно, смотреть не на что, – заметила Кадеста, – куда дальше?

– Аннэйв сказал, что ваш реактор открытого типа, – ее недовольный комментарий остался незамеченным, техническая сторона вопроса полностью завладела моим вниманием, – это действительно так?

– Все верно.

– И мы, получается, сейчас смотрим на его активную зону!?

– Ишь ты, чего захотел! – рассмеялся Малгер, – не надо все понимать настолько буквально.

– А что же тогда я вижу?

– Реакторный блок – это многослойная конструкция, эдакая высокотехнологичная капуста. Внутри – действительно открытая активная зона, окруженная магнитными обмотками и сеткой из металлических труб с теплоносителем. Эта сеть поглощает основную часть нейтронов, а также рентгеновского и гамма излучения, а поскольку трубы полированные, то видимый спектр после череды последовательных отражений выходит наружу. Там его поджидают газовый и водяной кожухи, где поглощается инфракрасное излучение, а ультрафиолет переизлучается в видимой области при помощи люминофора. В итоге света нам хватает с избытком, мы можем достроить еще несколько ярусов, и даже в них придется окна металлизировать, чтобы не слепило. Таким образом, мы практически без остатка утилизируем всю энергию, генерируемую реактором, и он сейчас работает всего лишь на половине от максимальной мощности – этого вполне достаточно.

– М-да, – смелость замысла и тот факт, что он был доведен до реализации, внушали уважение, – почти как Сфера Дайсона.

– Почти, – согласился Малгер, – были даже предложения назвать станцию его именем, но в итоге большинство все же выбрало вариант «Исаак Ньютон».

– Потрясающе! – других комментариев у меня не нашлось.

Я привык к тому, что реактор – это наглухо закупоренная и тщательно вакуумированная стальная банка, где-то внутри которой горит ядерная реакция, а снаружи выходит электричество и куча избыточного тепла, которое приходится сбрасывать на частоколе радиаторов. И сейчас, глядя на аналогичную систему, только нагло и бессовестно вывернутую наизнанку, я постепенно начал осознавать, насколько далеко никары ушли от остального человечества, и не столько в плане технологий, сколько в умении вырываться из рамок привычных стереотипов, умении мыслить иначе.

– Вы его что, никогда не выключаете? Вот уже тридцать лет?

– Увы, но техника пока еще не настолько совершенна. Во избежание неожиданных неприятных сюрпризов мы раз в два года проводим плановый ремонт нашего «сердца». Энергоснабжение в это время осуществляется от реакторов пристыкованных к станции кораблей.

– А как же освещение?

– Приходится какое-то время обходиться искусственным. Этот период мы обычно называем «полярной ночью», но длится она недолго, обычно недели две-три.

– То есть вы обзавелись собственным маленьким солнцем, – я, наконец, смог оторвать взгляд от сияющей сферы и сквозь пляшущие в глазах «зайчики» осмотрел помещение, расположенное за прозрачной стенкой коридора. Скопление светящихся экранов и россыпи панелей управления говорили о том, что перед нами некий диспетчерский пост, вот только никого из людей я в зале не заметил.

– А здесь у вас находится его центр управления? – логика подсказывала именно такой вывод.

– Совершенно верно. Резервный пульт для дежурной бригады.

– И где же бригада?

– В комнате отдыха, где же еще, – Малгер кивнул на дверь в дальнем конце помещения, – кино какое-нибудь смотрят или играют. Не таращиться же в мониторы весь день!

– Мне как-то казалось, что оператор именно этим и должен заниматься, – хмыкнул я без какой-либо задней мысли и уже собирался поинтересоваться о следующем пункте нашей экскурсии, но не успел. Мои потрясения, как выяснилось, только начинались.

– Так они здесь лишь на случай ЧП, когда куда сбегать надо или починить что. Основной контроль за работой всей системы осуществляют симбионты.

– Симбионты? – я вспомнил, что уже однажды слышал это слово, и оно оставило у меня в голове целый ряд оствшихся без ответа вопросов, – как Аннэйв?

– Именно.

– Он, правда, так и не объяснил мне, что это означает. Симбионт – это кто или что такое?

– Это человек, мозг которого интегрирован в контур управления, – легкая тень досады скользнула по лицу Малгера, – он полностью отключен от собственных органов чувств и получает информацию от датчиков, а все управляющие сигналы транслируются в цифровую систему управления и дальше на исполнительные механизмы. В итоге мы получаем исключительно эффективный симбиоз компьютера и живого человеческого разума, действующий как единое целое.

– Как же это реализуется на практике? Такая тесная интеграция не может осуществляться при помощи банального тумблера. Да и не так-то просто, я думаю, то и дело переключаться между управлением, скажем, тем же реактором и собственными руками.

– А зачем переключаться? – недоуменно вскинул он брови, – симбионт – это навсегда.

– То есть… – поймав насмешливый взгляд Кадесты, я спохватился и захлопнул рот, – как это – навсегда!? Кто же в здравом уме на такое согласится? Зачем?

– Ну уж наверное не от хорошей жизни, – тряхнула головой девушка, – вот будь ты.

– Жизнь не ко всем бывает благосклонна, – перебил ее Малгер, – тяжелая травма или болезнь в любой момент могут приковать человека к постели. Мы же даем ему возможность не быть обузой для сородичей, а приносить им пользу и дальше. Для многих такой вариант оказывается единственным способом продолжить активное существование.

– Да, но.

Я даже не знал, что и думать. Теперь-то мне стало ясно, откуда происходило столь мастерское пилотирование Аннэйва. Он ведь был идеальным пилотом, который сросся со своим кораблем уже не в переносном, а в буквальном смысле. Дергая за джойстик, как ни старайся, так летать не сможет ни один человек, даже Борис (при всем уважении, конечно).

Но как, когда, каким образом никары смогли развить соответствующую технологию до такого уровня!? Нейропротезы, управляемые при помощи мыслей роботизированные кресла-каталки для полностью парализованных, искусственные глаза, подключаемые к зрительному нерву – все это существовало уже давно, но пока ни у кого недоставало смелости сделать еще один решительный шаг и полностью отключить мозг от тела, даже если оно уже превратилось в бесполезный овощ. Где – то на пути ученых вставали религиозные ограничения и этические нормы, а где-то и законодательные запреты на вживление имплантатов, подключаемых непосредственно к мозгу. У многих еще были свежи в памяти воспоминания о ряде неудачных экспериментов, некоторые из которых имели трагический финал. Страх – штука долгоживущая.

Разумеется, технологии не стояли на месте и в различных лабораториях по всему миру исследователи, учтя прошлые ошибки, раз за разом возвращались к исследованиям в этой области, но только для того, чтобы столкнуться с новыми проблемами. Я не особенно внимательно следил за соответствующими новостями, но, насколько я понял, основная трудность заключалась в том, что для полноценной интеграции имплантата в нервную систему, чтобы электронный придаток воспринимался как часть собственного мозга, требовалось время. И чем старше был человек, которому вживлялся образец, тем больше времени уходило на привыкание к нему, на постоянные тренировки уходило по несколько часов ежедневно, но все равно избавиться от некоего внутреннего неприятия до конца так и не удавалось. Где-то после сорока лет подобная операция вообще не имела смысла, поскольку к этому возрасту в мозгу практически перестают образовываться новые связи. Идеального симбиоза можно было добиться лишь в том случае, если ложиться под нож еще в детстве, но, понятно, разрешения на такие эксперименты никогда не дало бы ни одно правительство.

И вот здесь никары вовремя подсуетились, провозгласив на своей станции полный отказ от каких-либо ограничений на научные исследования, чем привлекли на свою сторону немало видных ученых из самых разных областей науки. Выходит, у них работы в данном направлении продолжали идти полным ходом, и их результат откровенно потрясал воображение.