Звезды нового неба - Илья Шумей

– Э-э-э… – слова у меня попросту закончились. Только сейчас, получив эту ориентировку, я смог толком сфокусировать свой взгляд и разглядеть на поверхности станции несколько пристыкованных челноков. Чуть левее виднелся поставленный под разгрузку лихтер, возможно, тот самый, что прилетал к нам, на «Берту». Пока Аннэйв не просветил меня насчет истинных масштабов «Ньютона», все эти подробности я принимал за какие-то мелкие элементы конструкции, вроде антенн или контейнеров с аппаратурой. И это при том, что в трюм лихтера вполне могло поместиться футбольное поле.

На околоземной орбите постройка такой громады была совершенно невозможна – приливные силы если бы и не разорвали ее на куски, то искорежили бы точно. А в более далеких краях долговременными обитаемыми станциями никто толком не занимался. Драги, исследовательские базы, обсерватории – все корабли имели конструкцию, подчиненную решения конкретных частных задач, и в подобных циклопических сооружениях элементарно не возникало нужды. Никары были первыми и последними, кто отважился на такую затею. И, как я мог теперь видеть, в своем начинании они успели продвинуться гораздо дальше, нежели мы предполагали.

«Ньютон» уже давно перерос понятие «космическая станция», и теперь к нему больше подходило определение «космический город».

– Сколько же у вас там народу помещается? – ко мне, наконец, вернулся дар речи.

– Основная часть вмещает до сорока тысяч обитателей, в гравизоне еще десять тысяч мест, но почти половина из них сейчас пустует.

– Почему? – прозвучавшие цифры не вызывали у меня никаких наглядных ассоциаций, а потому я воспринял их достаточно спокойно. Шок настиг меня немного позже.

– Люди уже настолько привыкли к невесомости, что гравитация их только тяготит. Если бы не обязательные ссылки, то гравизону вообще пришлось бы закрыть за ненадобностью.

– Что еще за ссылки?

– Для беременных, – пояснил Аннэйв, – считается, что в отсутствие гравитации развитие ребенка может протекать с отклонениями.

– И как, помогает?

– Трудно сказать, но в любом случае, год, проведенный в гравизоне, – не такая уж большая плата за душевное спокойствие.

– А сколько.

– Извини, – перебил меня Аннэйв, – нам пора причаливать.

Я послушно умолк, глядя на пробегающие по экрану сообщения, которыми мой пилот обменивался с диспетчерской. Они проносились с такой скоростью, что я не успевал их прочитать. Как Аннэйв с ними управлялся – загадка. Может, он их и не читал вовсе, а вывел на экран так, для вида? Наблюдение за работой опытного профессионала у меня всегда вызывало смешанные чувства – восхищение пополам с подозрением. Если у него все так легко и складно выходит, то не дурит ли он мне голову?

Станция тем временем продолжала беззвучно надвигаться на нас, сверкая полированными металлическими элементами. Ее конструкции словно вырастали друг из друга, обретая объем и масштаб. Теперь это был уже не просто неровный шар, а сложное переплетение модулей, трубопроводов и кабелей. Прямо по курсу я разглядел стыковочный узел, к которому, по-видимому, и направлялся наш челнок. И здесь я все-таки оценил мастерство Аннэйва, поскольку и сам на тренажере стыковку отрабатывал не раз и не два. Пилот вел челнок уверенно и аккуратно, так, что я даже не ощущал толчков от работы двигателей. Только пылинки перед моим лицом дружно колыхались из стороны в сторону при каждом маневре.

Собственно момент стыковки я определил лишь по глухому лязгу захватов. Тело мое так ничего и не почувствовало. Даже Борису, пожалуй, было чему поучиться у Аннэйва.

– Ну, вот мы и на месте, – констатировал пилот, – сейчас стык проверим, давление выровняем – и можно выходить. Кадеста ждет уже, дать связь?

– Э-э-э… нет, не надо! Обожди! – я завертелся в кресле, отстегивая ремни, – черт!

– Что такое?

– Мне же переодеться надо! Совсем забыл.

Действительно, появляться перед девушкой в этом обтягивающем трико, которое поддевают под скафандр, представлялось не лучшей идеей.

Будь я каким-нибудь мускулистым атлетом, еще куда ни шло, но моя худосочная комплекция как-то не располагала к эксгибиционизму.

Я, наконец, выкарабкался из кресла, отцепил свой баул и попытался нырнуть с ним в туалет, но тот оказался слишком мал. С некоторым усилием поборов въевшиеся привычки, я был вынужден переодеваться прямо в кабине. Понятно, что голографический экран работает только в одну сторону, но я никак не мог отделаться от ощущения, что через него, как через огромную витрину, за мной наблюдают не в меру любопытные глаза обитателей «Ньютона».

Когда меня собирали в дорогу, то нездоровое усердие, с которым мои провожатые вгрызались в любую малозначительную деталь, порой вызывало у меня сомнения в их душевном здоровье. В частности, они устроили настоящий консилиум, посвященный вопросам гардероба. Фасон, цвет, материал – все порождало жаркие споры. К счастью, голос разума возобладал, и никакие экзотические наряды мне предлагать не стали, ограничившись вполне стандартным набором удобных и практичных вещей.

– У вас там не очень холодно? – поинтересовался я, расстегивая сумку.

– В общих помещениях двадцать четыре градуса, – немедленно отозвался Аннэйв, – а в личных каютах можно выставлять температуру по собственному усмотрению. Не замерзнешь, не беспокойся.

Не мудрствуя лукаво, я натянул голубую фуфайку и синие штаны, что лежали сверху, а остаток времени потратил на отлов и возвращение на место выскользнувших из сумки пакетов. В последний раз я открывал ее у себя в каюте, а там, помнится, с гравитацией был полный порядок, так что о некоторых мерах предосторожности я забыл.

– Скафандр можешь оставить здесь, – предложил пилот, – он никуда не денется. Обратно все равно опять я тебя повезу.

Предложение выглядело здравым, и я согласился, тем более что таскать за собой все это хозяйство было проблематично. Подхватив сумку, я выплыл в шлюз, где табло над люком уже светилось зеленым.

– Я открываю? – на всякий случай уточнил Аннэйв.

Я глубоко вздохнул и провел рукой по взъерошенным волосам. Как – никак, а впереди меня ждала абсолютная неизвестность, помноженная на тяжкий груз ответственности, взваленный на мои хлипкие и сутулые плечи.

– Открывай.

Люк, негромко чмокнув, скользнул в сторону, и я нырнул в распахнувшийся проем. Оказавшись по ту сторону перехода, я даже не успел ничего толком рассмотреть, поскольку мгновенно оказался в объятиях Кадесты, обрадовавшейся моему появлению как первоклассница, которой подарили котенка.

– Олег, привет! – верещала она мне в ухо, – ну наконец-то! Я уж заждалась, думала ты так и не соберешься.

– Такая возможность не каждый день подворачивается, – я извернулся и поймал свободной рукой проплывающий мимо поручень, – зачем же отказываться.

– А разве у тебя была возможность отказаться? – послышался откуда-то сверху насмешливый мужской голос.

Кадеста отпустила меня, и я задрал голову, чтобы посмотреть, кто это там такой проницательный. В ответ мне улыбнулся темноволосый молодой человек, о внешности которого мне было сложно судить, поскольку я видел его перевернутым вверх ногами. В невесомости такое случается сплошь и рядом, вот только я вам гарантирую, что при такой встрече вы и лучшего друга далеко не сразу признаете. Восприятие меняется очень сильно. Не знаю, от чего это зависит, то ли от разницы в работе полушарий мозга, то ли еще от чего, но попробуйте встать на голову и окинуть взглядом собственную комнату – сами убедитесь.

– Малгер, прекрати! – недовольно огрызнулась Кадеста, – какой же ты мнительный!

– Не мнительный, а здравомыслящий, – спокойно парировал тот.

Я осторожно перевернулся и теперь рассмотрел своего собеседника более внимательно. Высокий, худощавый, лет тридцати-тридцати пяти, с умным и немного снисходительным взглядом карих глаз. В отличие от легкомысленной Кадесты в светло-желтой майке и рыжих шортах, он был одет более сдержанно. Белая сорочка с коротким рукавом и легкие серые брюки на ее фоне выглядели чуть ли не официальной униформой. Двигался Малгер медленно, но то была не леность, а, скорее, расчетливая неторопливость. Эдакая экономия движений, выражавшаяся также в том, что при разговоре он предпочитал пользоваться только одной половиной рта, отчего его снисходительность приобретала легкий оттенок брезгливости.

– Я сомневаюсь, что тебя вот так запросто отпустили к нам, – желая выделить отдельные слова, он открывал рот целиком, – наверняка нагрузили массой ценных напутствий и рекомендаций. Я прав?

Каким бы тугодумом я ни был, но тут сразу сообразил, что Малгер – человек непростой, и что всякими шутками-прибаутками от него не отделаешься. Я врать вообще не любил, а он наверняка раскусил бы меня с первого же слова. Не самое удачное начало получилось бы. Но выкладывать всю подноготную сейчас тоже было рано.