Алатырь-камень - Валерий Елманов

Константин размышлял до глубокой ночи. Если уж убежденный атеист Минька просит прислать священников, то дело и впрямь пахнет керосином. Вообще-то, не царское это занятие – гоняться по пещерам за какими-то загадочными привидениями, чтобы выяснить, чего они хотят и почему мешают работать. Не по чину царю такое. Но это только с одной стороны.

С другой вырисовывалась необходимость поездки. Суеверия – вещь живучая, и Косте было понятно, что если пустить дело на самотек, то народ и впрямь разбежится, да так, что потом не соберешь. Новых же рудокопов и прочих мастеров, после того как они наслушаются страшилок от прежних, в те места уже калачом не заманишь.

Послать туда кого-нибудь другого? Хорошо бы, вот только кого? Это средневековье, где кричать: «Коммунисты, вперед!» так же бесполезно, как объяснять устройство вселенной. Единственно возможный выбор можно было сделать только из числа четырех кандидатур, причем одна из них уже находилась на месте и успела написать слезное письмо, расписываясь в собственном бессилии.

К тому же на то, что ехать должен он сам, явно намекал недостаток времени. Пока царь-батюшка пошлет за воеводой или патриархом – поезд уйдет. Ехать же нужно срочно, тем более что, когда гонец уезжал, многие тоже собирались уходить из этих мест, не дожидаясь царской помощи. Похоже, что люди в нее не больно-то верили. Словом, мешкать нельзя ни на день. Пришлось Константину объясняться с эмиром.

– Мы же хотели совершить визит к братьям Таджетдину и Хасану ибн Йунус ал-Булгари, – искренне огорчился Абдулла ибн Ильгам. – Если ты к ним не попадешь, то на обратном пути можешь не застать старшего из них в живых, а ведь он написал трактат «Лучшие лекарства от отравления», который его брат Хасан буквально месяц назад закончил переписывать начисто. Я уже предупредил их, и оба будут ждать нас вместе с моим лекарем Бадр-ад-дином Махмудом ибн Усманом, который уже дважды спасал мою жизнь.

Увеселительную и научно-познавательную программу Абдулла действительно составил на совесть. Каждый последующий день был до предела загружен осмотрами разных достопримечательностей и встречами с самыми именитыми мужами ханства. Константину и самому было жалко уезжать так спешно, но…

Видя непреклонность своего друга, Абдулла заметил:

– Кроме того, совсем рядом с ними проживает и еще один ученый муж – Ибн ан-Нугман, которого иначе как светочем знаний не назовешь. Добавлю только, что он еще и самый лучший ученик знаменитого ал-Гарнати. Кстати, к ним часто захаживает Кул Гали. Ты о нем не слышал, потому что он еще молод, но то, что он уже написал, непременно переживет и нас с тобой, и наших внуков, особенно «Кысса-и Йусуф».

Положа руку на сердце, Константин никогда не слышал не только о Кул Гали, но и вообще ни об одном из них, в чем честно сознался другу.

– Слушай, а твой светоч знаний не слышал о безголовых призраках, о кровавых рассветах, о…

– Я понял, о чем ты говоришь, – перебил его эмир. – Вот потому-то я и не стал возражать, когда ты захотел получить те горы, что лежат на восходе солнца. У нас говорят, что они прокляты всемогущим, который заточил в их толще самых страшных и зловредных иблисов [94] , чтобы они не пакостили правоверным. Лучше вообще не соваться в те места, иначе можно по неосторожности пробить дыру в те пещеры, где они томятся, и тогда…

Абдулла не стал договаривать, но Константин и так его понял. Честно говоря, он и сам не испытывал ни малейшего желания вплотную сталкиваться с очередной загадкой, но Руси нужен был металл, а послать туда больше было просто некого.

Неужто и впрямь священниками, о которых просил Минька? Так это с его стороны было скорее воплем отчаяния. Да и предназначались они изобретателем не для того, чтобы решить многочисленные загадки тех мест, а хоть как-то успокоить обезумевший от страха народ.

– Я все равно поеду, – коротко сказал Константин. – Если мои люди по неосторожности выпустили этих иблисов на свободу, то хуже уже не будет.

Эмир медленно покачал головой.

– Если бы это случилось, то посылать к тебе гонца было бы уже некому, – медленно произнес он. – Твои люди встретились с ангелами, которых величайший поставил караулить узилище иблисов. Потому они еще и целы. Светлые силы, как и их создатель, милосердны и поначалу всегда предупреждают, давая время, чтобы человек догадался и ушел. А вот если он медлит, тогда они уже… – Он вновь замялся, подыскивая слова поделикатнее, и наконец нашел их: – Действуют более решительно.

– Ты хотел сказать – они начинают убивать, – медленно произнес Константин.

Абдулла молчал, всем своим видом давая понять, что его друг угодил в самую точку, но подтверждать это словесно он, эмир, не намерен.

– Что бы ни случилось, – медленно произнес он вместо этого, – я всегда буду на стороне твоего Святослава. И лучше будет, если ты перед отъездом напишешь завещание. Я вовсе не хочу тебя пугать, но это действительно очень опасно.

Выехал Константин не сразу. Прислушавшись к настойчивым уговорам эмира, он согласился на то, чтобы дать своим людям на сборы весь завтрашний день. Да и сам, исходя из принципа «Чем черт не шутит», завещание все-таки написал. Хватило времени и на посещение всех ученых мужей, причем Константин, как бы ни был рассеян – предстоящая поездка не выходила из ума, – поневоле восхитился теми познаниями, которыми обладали булгарские ученые, особенно касающимися географии.

У них имелись и карты, вычерченные весьма тщательно. На одной из них были показаны как раз те земли, куда государю всея Руси вскоре предстояло отправиться.

– А сколько понадобится времени, чтобы перечертить ее? – спросил он у эмира.

Тот перевел вопрос смуглому сухощавому Ибн ан-Нугману, нетерпеливо выслушал обстоятельный ответ ученого и сокрушенно развел руками:

– Он говорит, что не менее пяти дней, иначе из-за спешки на новой карте непременно появятся неточности, и тогда она принесет тому, кто захочет ею воспользоваться, больше вреда, чем пользы. Мудрые говорят, что хуже неведомого пути может быть только ложный путь.

Заметив расстроенное лицо Константина, эмир что-то коротко сказал ученому. Тот в ответ только неопределенно пожал плечами, затем столь же лаконично ответил, тяжело вздохнув при этом.

Абдулла лукаво улыбнулся и, повернувшись к Константину, произнес:

– Из уважения к столь дорогому гостю почтенный Ибн ан-Нугман хотел бы подарить ему этот бесценный свиток, питая надежду на то, что он может помочь ему и его спутникам. Если ты примешь дар, то почтенный Ибн ан-Нугман будет знать, что он сделал все возможное, чтобы друг его эмира вернулся целым и невредимым из своего опасного путешествия.

– Вроде бы он говорил не так длинно, – подозрительно заметил Константин, усомнившись в добровольности дара.

– У нас такой язык. Говорим многое, но очень коротко, – нашелся эмир.

– Но я… – неуверенно начал было Константин, однако Абдулла быстро перебил его:

– А еще он говорит, что если ты откажешься взять его, то хозяин этого дома будет очень долго терзать себя иссушающими тело мыслями – за что ты обиделся на него, отказавшись от дара, преподнесенного от всей души. Так? – Эмир повернулся к ученому и вновь что-то коротко произнес по-булгарски. А может, и по-арабски – для Константина оба языка все равно были совершенно незнакомы, а потому одинаковы.

Ибн ан-Нугман, судя по унылому выражению его лица, был несколько иного мнения, но все равно послушно кивнул, соглашаясь со своим эмиром, трясущимися руками взял карту и протянул ее Константину, произнеся на ломаном русском:

– Возми.

Затем он что-то очень долго говорил самому Абдулле, поминутно указывая на небо, на землю и даже один раз на свою пиалу с зеленым чаем.

Выслушав его, эмир вновь повернулся к Константину и коротко перевел:

– Он говорит, что очень рад.

– А сейчас он вроде бы говорил намного длиннее твоего перевода, – заметил Константин.

– У нас такой язык. Говорим немногое, но очень долго, – усмехнулся Абдулла.

– Тогда ты скажи ему, что я прекрасно сознаю, какая величайшая ценность попала в мои руки, буду с ней обходиться весьма бережно и по возвращении непременно верну ее, – попросил Константин, желая хоть как-то успокоить старика.

Эмир послушно перевел сказанное, выслушал очередной старческий монолог, с трудом сдержал улыбку и произнес:

– Он будет молить всемилостивейшего, чтобы ты вернулся невредимым.

На следующее утро небольшой караван из пяти ладей отплыл вверх по Каме. Поначалу берега ее были густозаселенными, так что ночевали русичи исключительно в селениях, жители которых предоставляли им и крышу над головой, и горячий ужин.

Два толмача, приданные эмиром, строго следили, чтобы ни один из пяти десятков путников не остался без подушки и одеяла, чтобы еды хватило на всех, словом, обеспечивали максимально возможный комфорт. Затем селения стали появляться все реже и реже. Людям все чаще приходилось устраиваться на ночлег под открытым небом.