Операция «Канкан» - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

— Во-вторых? Не томите! — воскликнул сэр Колдхэм, взбешенный неторопливостью старого лиса.

— Во-вторых, мне совершенно непонятно, почему вы не пытались завербовать Валленштайна. Неужели Элен — недостаточная наживка? А выболтанные им сведения послужили бы замечательным компроматом для давления.

— Вы сами там не были! Вы не понимаете! Завести такой разговор с эсэсовцем все равно что купить билет в один конец. Они — фанатики. Они обожают своего фюрера, и этот Валленштайн не исключение. Он скорее согласился бы понести наказание за болтливость, чем изменить фатерлянду. Нужно очень большое разочарование, чтобы белокурые бестии о чем-то задумались, чтоб усомнились. Сейчас они мыслят лозунгами: «Германия для немцев», «Расширение жизненного пространства» и так далее. Элен в ловушке! Одной ногой в концлагере. Я сам вернусь в Берлин, чего бы оно ни стоило.

— Правильное решение, — неожиданно согласился адмирал Синклер, без сомнения ожидавший этой реплики. — Пока еще ходят пассажирские поезда между Францией и Рейхом, давайте. Нужно разочарование? Как только немцы столкнутся с британскими войсками и Королевским флотом, разочарований будет вдосталь.

— Когда?! Кто-то из журналистов уже окрестил наши потуги и надутые щеки «странной войной».

Глава разведки снова изобразил ту же мину, что была на его лице, когда открещивался от ответственности за политиков. И упрекнуть его в неджентльменском поведении невозможно. Никто не ожидал такого скоропалительного развития ситуации, Секретная служба не брала на себя особых обязательств. Следовательно — не нарушила никаких договоренностей. Сэр Колдхэм полагал, что разведка непременно должна вытаскивать из заграницы агентов, попавших в трудное положение. Но эти познания, как ни смешно, почерпнуты исключительно из шпионских романов. В момент вербовки с ним общался посредник, а не начальство МИ6, родную племянницу Колдхэм вообще привлек по собственной инициативе… Точнее, она сама настояла, увидев содержимое грузовика средь живописных швейцарских гор, сама решилась на близость с офицером СС.

— Итак. Вас проинструктируют, снабдят легендой, выдадут новые документы. Вы же столько лет прожили в Рейхе, говорите без акцента? Главное — избегать незапланированных встреч со старыми знакомыми. С Элен на месте решите, что для нее менее рискованно — пытаться сбежать или положиться на защитника из СД.

Адмирал распинался еще минут пять. После короткого телефонного разговора перепоручил Колдхэма другим. Стало понятно, отчего встреча произошла в конспиративной квартире. Перед отправкой в Германию разведчик не должен лишний раз крутиться перед агентами Абвера у резиденции МИ6.

Через сутки он в сопровождении двух крепких парней сел на паром до французского берега. Спутников явно не смущала задача: закрепиться в Берлине и быть готовыми к диверсионным акциям, от взрывов на военных предприятиях до ликвидации нацистских лидеров. Вплоть до убийства фюрера.

Сэр Колдхэм не излучал энтузиазма по поводу миссии. Он решил вернуться в Берлин и вытаскивать Элен любыми средствами. Хоть в багаже, хоть в багажнике… Жаль, что «роллс-ройс» в Лондоне. Заниматься нелегальной работой ему, известному сотням немцев, казалось делом абсолютно бессмысленным. Адмирал не может не понимать связанных с этим рисков. Значит — у него острый дефицит людей во вражеской стране.

Под плеск волн сэр Колдхэм чувствовал себя отвратительно, словно изгнанный на пенсию старый солдат, что за неимением лучшего пополнения снова призван в полк и брошен грудью на вражеские пулеметы.

Глава 25. Быдгощ

Война обезображивает страну. Я читал об этом у Ремарка. В Польше увидел сам.

Уродства войны — это разрушения и трупы, остовы обгорелой техники, толпы беженцев. Это сама атмосфера безысходности.

Впрочем, в войсках настроение бодрое. Пусть сопротивление поляков превзошло ожидания генералов Вермахта, упоение победой полное. Германские вооруженные силы наконец-то разгромили врага, впервые после унизительных провалов в Великой войне. Красная Армия выступила против Польши, тем самым Советский Союз вычеркнул себя из возможных партнеров Франции и Британии. Окончательный разгром остатков Войска Польского не за горами. Пророчества фюрера о возрождении Великой Германии сбываются!

Я стараюсь избегать радостных разговоров на эту тему. Нам с гауптштурмфюрером Гейнцом Хуммитцшем предстоит рутинная работа. Поганая, как и все задания на выезде.

Остро чувствую неприязнь офицеров Вермахта к СС. Армейцев распирает гордость. На нас с доктором Хуммитцшем смотрят как на тыловых крыс, примчавшихся поживиться на подвигах героических военных. Разговаривают сквозь зубы и не посылают далеко-далеко лишь из чувства самосохранения: понимают, что с СД лучше не шутить. В штабе армии нас сплавляют к свеженазначенному блокляйтеру, местечковому партийному вожаку из польских фольксдойче. Тот, напротив, готов выпрыгнуть из штанов, желая угодить посланцам Берлина.

Спускаемся за ним по сырым ступенькам морга в Быдгоще. Остро воняет мертвечиной. Артиллерия повредила электростанцию, свет дали лишь через три дня. Сентябрь выдался теплый, и без холодильников трупы, запрещенные к погребению, начали гнить.

— Варвары! — причитает активист НСДАП, демонстрируя вздутые тела на длинных столах, большинство — с заметными пулевыми ранениями. — Без суда, без следствия…

Герр Хуммитцш кривит губы. Его интеллигентное пенсне отражает тусклый свет подвальной лампочки. Недовольство коллеги абсолютно не связано с проблемами правосудия.

— Совершенно не то. Ритцер! Нам нужны жертвы польского произвола. Вам ясно?

Ляйтер преданно и недоуменно глядит на моего спутника, ответственного за выявление польских военных преступлений. В отличие от туповатого Ритцера, я прекрасно понимаю, что разоблачительные фотографии в этом морге нам не сделать. Дюжие парни в одинаковых вязаных свитерах, крепких ботинках и темных штанах, казненные поляками за обстрел отступающей пехоты, ничуть не похожи на невинных нонкомбатантов. Скорее всего — мои бывшие коллеги из Абвер-2, хорошо обученные громилы, только не слишком удачливые. Стоило ли забрасывать их в тыл, чтобы палить в спину и без того разбитым польским частям? Все равно что заколачивать гвозди микроскопом.

Но, оказывается, я ошибаюсь.

— Глядите, коллега… Да, на крайнего. Я его помню. По-моему, парень из «шестерки».

Шестое управление ведает внешней разведкой. Соответственно, и некоторыми специальными операциями за рубежом. Складывается не слишком приятная картина. Группа СД принесена в жертву ради провокации, чтобы озлобить разгромленных польских вояк! Удивляюсь, что паны грохнули только этих снайперов. Понятно, что расстреливать военнопленных некрасиво, но люди в свитерах, бьющие в затылок, пленными не считаются. Делюсь сомнениями с напарником.

— Я не уверен, доктор, что труп из наших. Как бы то ни было, нужны другие тела. Женщин, детей, стариков. Явных штатских.

Хуммитцш энергично кивает. Его круглая физиономия совершенно не соответствует серой полевой форме СС, да и по специальности он теоретик в области нацменшинств. Из тех, что меряют линейкой черепа своим подружкам, чтоб нечаянно не лечь в постель с представительницей низшей расы. Но по случаю начала войны у всех дел невпроворот. Поэтому кабинетному умнику поручено накопать доказательства польских зверств. Я к нему приставлен в качестве специалиста по мокрым делам. Такая репутация у меня после расстрела двух коммунистов в Гамбурге.

— Конечно. Ритцер! Вы слышали моего товарища?