Старая скворечня (сборник) - Сергей Крутилин

— Здрась-те, Семен Семенч! — поздоровалась Нина. — Вы, гляжу, совсем колхозником стали!

— Приходится. Хозяевам не до этого.

Нинка на это ничего не сказала, побежала следом за Галей в избу.

Тутаев поначалу не обратил внимания на их суету. Приехали — ну и пусть! Может, готовится очередная пьянка — ему-то какое дело до этого?

Но вот, спустя минуту-другую, на крыльце вновь появилась Галя. Она несла узел, завернутый в покрывало: перина не перина, матрас не матрас. Шофер автолавки — молодой, здоровенный парень, рыжеволосый, с баками, стоя возле машины, курил. Видимо, он знал, что происходит, и не хотел ввязываться.

Тутаев поспешил на помощь, и они вдвоем легко забросили узел в кузов фургона. Галя снова побежала в избу.

Из-за угла соседской мазанки вышла тетя Поля. В руках у нее был подойник: знать, возвращалась из стойла. Быстрыми, мелкими шажками подошла к машине, заглянула в открытую дверь фургона (точь-в-точь, как любопытная синица заглядывает в скворечню) и, поняв все, встала на полпути к крыльцу, поджидая.

Вышла Галя. Она несла еще один узел.

— Здравствуй, сношенька! — Тетя Поля покрепче затянула концы платка.

— Здравствуйте, Пелагея Ивановна. — Галя с узлом прошла мимо.

— Али нового жениха нашла?

— Нашла.

— Так-так. Что ж, в Москву он тебя берет?

— Берет.

Тетя Поля пошмыгала губами, соображая, как бы покрепче уколоть Галю.

— Через неделю небось опять прибежишь?

— Нет, не прибегу.

— Да зачем ты ему нужна?! Побаловался, пока жил тут, — и до свиданья! Разве в Москве таких шлюх мало?

— Я вашего сына не корю.

— А за что моего сына корить?! — запела тетя Поля. Она всегда начинала говорить нараспев, когда готовилась произнести длинный монолог. — За то, что не выдворил тебя вовремя? Да?! За это его только и можно корить! Да попадись ты другому мужику, который с характером, он тебя небось на другой же день опосля свадьбы из дома б выгнал. Принесла в подоле на пятый месяц опосля свадьбы! Кто же знает, от кого? Может, от чужого дяди! А он сколько лет с тобой-то цацкался! Краля какая! Шаровары натянула… Тьфу!

Галя бросила узел под брезент и повернулась, чтобы снова за чем-то бежать в избу, но тетя Поля удержала ее.

— Муж… сынок мой бедный, — заголосила она, — в больнице лежит. А она, распутная, вон что вздумала!

Пелагея Ивановна заголосила в надежде, что ее услышат соседки. И расчет ее оправдался. Тотчас же со всей улицы собрались бабы. Первой прибежала бабка Курилка: небось сидела рядом, на скамеечке. За ней — Лидия Тележникова, бригадирша; потом — сестры Моисеевы: в одинаковых сарафанах и резиновых ботах — знать, шли на ферму да и завернули на шум.

— Будьте свидетелями, соседушки милые! Пока бедный муж в больнице лежит, она его вещи из дому вытаскивает!

— A-а, «в больнице»! — усмехнулась Галя. — Небось протрезвится, приедет. На мотоцикле братец привезет. А насчет вещей — глядите: я чужого не беру.

— Она чужого не берет! Ишь ты, отговористая какая! А на чьи деньги твое-то куплено?

— На свои.

— «На свои»! Вон узлов-то сколько навертела! У Митьки рубахи лишней нет, а она в шелках да плиссированных юбках ходит.

— Пьет — потому и нет у него лишней рубахи. Не перестанет — и последнюю с плеч снимет.

— Не заводись, Галя, — спокойно обронила Нина, проходя мимо. Она вела за руку Галину дочку. Последнее время Валя что-то прихварывала, и поэтому ее в детский сад не водили.

— Я не завожусь. — Галя взяла дочку на руки. — Валенька, скажи бабушке «до свиданья».

— До свиданья, баб, — Девочка улыбнулась и помахала бабушке ручонкой.

Напускная слезливость мигом слетела с лица Пелагеи Ивановны.

— До свиданья, мой соколик! — сказала тетя Поля и, нагнувшись, чмокнула внучку в щеку. — Насовсем не прощаюсь. Небось скоро опять свидимся.

— Нет, Пелагея Ивановна, — ставя девочку на землю, заметила Галя. — Не скоро теперь свидетесь.

— Али и вправду болтают, что Славка ключи тебе от квартиры своей оставил?

— Да. Вот! — Галя вынула из кармана брюк связку ключей, подкинула их на ладони. — Вот, — повторила она, как бы назло. — Когда захочу — тогда и уеду.

— А-ах! — разом ахнули бабы. — Надо же — ключи дал!

— Это по мне парень! — с завистью воскликнула Лида Тележникова. — Понравилась — и ни на что не поглядел. С приданым берет.

— И-и, нашла чем хвастаться! Ключи-то небось от чужой квартиры. Так он и дал тебе от своей! — не сдавалась тетя Поля.

— Жаль, что киношники уехали, — в один голос проговорили сестры Моисеевы. — Вот сняли бы! И разыгрывать не надо.

— Куда им! Такого сюжета Серафиму Леопольдовичу и не снилось! — Нинка побросала связки книг под брезент и следом сама залезла в кузов. — Нечего лясы точить! Поехали!

Рыжий шофер помог Гале и ее дочке забраться в кабину. Пофыркав, грузовик обдал сизым перегаром стоявшую у крыльца Пелагею Ивановну и покатился, оставляя за собой рубчатый след от грубых шин.

Тутаев снова взялся за грабли и стал ворошить примятое шинами сено.

— А, Семен Семенч! — тетя Поля махнула рукой. — Бросьте. Идите-ка лучше на реку. Все равно корову со двора сводить придется. Зачем она?.. Когда все прахом пошло.

25

Зима в тот год выдалась мягкая, малоснежная. Уже в начале марта московские улицы, оживленные и шумные от машин и людской толпы, выглядели по-весеннему. Снега не было не только на мостовых, но и на тротуарах. А если где-то в скверах, вроде Пушкинского, он и лежал еще, то был черен от копоти, и теперь, в этот сумеречный час, казалось, что возле гранитных парапетов вовсе не кучи снега, а прикрытые вечерней тенью кусты.

На Пушкинской площади зажглись фонари. Но их свет был робок, так как вся половина неба на западе, вдоль серого фасада «Известий», полыхала ярким, как радуга, закатом.

— Смотрите, как красиво! — сказал Тутаев, обращаясь не столько к жене, шедшей рядом, а к своим бывшим сослуживцам.

Они поднимались по ступенькам лестницы, ведущей в бельэтаж большого зала кинотеатра «Россия». С каждой ступенькой все шире открывалась панорама города, насквозь пронизанного лучами заходящего солнца. На площадке балюстрады, перед входом в зал, стояли щиты с афишами, извещающими о премьере фильма «Свадьба». На афишах — наиболее броские эпизоды фильма и фамилии актеров. Проходя мимо, Тутаев присматривался к кадрам. Ему не терпелось угадать эпизод, и где, в каком месте он был снят.

— Вот наша Быстрица! — Семен Семенович остановился возле витрины с изображением тракториста, бросавшего в реку хлебный мякиш. — Рыбы в ней!..

Бывшие сослуживцы Тутаева: заместитель начальника главка и инженер из отдела, с которыми Семен Семенович ездил не раз в экспедиции и потому дружил, — взглянули на стенд, остановились.

— Пошли, пошли! — поторопил их Тутаев. — Я все покажу вам. Все увидите. Это здорово!

На лице Семена Семеновича было радостное оживление. Он жил ожиданием встречи с чем-то очень ему дорогим и значительным.

С этим радостным ожиданием, с которым ничто не могло сравниться, Тутаев вошел в огромный зал. Он не слышал ни людского говора, ни шума вентиляторов, спешивших сменить воздух после только что закончившегося двухчасового сеанса. Семен Семенович отыскал места, пропустил вперед себя своих друзей и сел рядом с женой. И почти в ту же минуту в зале пригасили свет. По мере того как гасли огни люстр и настенных бра, все шире раздвигался занавес, закрывавший экран. Еще миг — и весь широченный экран засветился и засиял золотом. Поле. Пшеничное поле. Вдоль этого поля, в горку, вьется, петляя, пыльная проселочная дорога. По проселку не спеша движется телега. Рядом с пожилым мужиком-возницей сидит молоденькая девушка.

Зной. Полдень. Колышутся спелые колосья.

И по всему этому кадру: по колосьям, по спине возницы и задку телеги — вдруг замелькали титры. Однако как ни старался Тутаев прочитать и запомнить фамилии актеров, это никак ему не удавалось. Шевеля губами, он с трудом успевал повторить про себя лишь действующих лиц: «учительница», «тракторист», «колхозный бригадир»… — а фамилии актеров прочесть не успевал.

Но Тутаев не очень огорчался: он знал каждого актера в лицо.

Титры перестали мелькать. Экран засветился еще ярче. Повозка с седоками вошла в кадр, и теперь явственно видно было, что старик везет в деревню молодую учительницу. Семен Семенович замер. Внимание его было напряжено до предела. На какой-то единый миг ему вдруг показалось, что проселок, которым пылит телега, — это та самая дорога в Епихино; и ему вспомнилось, как много лет назад и он вот так же впервые шел в эту деревеньку.

Но что такое? Ни узкого проулка, ни ракит, ни «белого дома».

Учительницу привозят в какое-то большое село. Мостовая, мощенная булыжником, двухэтажная школа, Дом культуры, магазин.